Убит ударом в сердце, вот как это называется. Все охотники стремятся к этому: идеально направленный, отлично работающий удар, что остановит любое животное на их пути.
'О боги. Почему я только думаю об этом?' Выпрямившись, Райф шлепнул Медвежку по крупу, посылая ее вперед.
Некоторое время после этого он не думал, просто шел. Они попали в ритм; Медвежка совпала с ним как раз в скорости и темпе подъема. Иногда она могла подтолкнуть его. Иногда он толкал ее в спину. Когда шел, он наслаждался удовольствием от напряженной работы своего тела и заставлял легкие работать на пределе. Это не могло продолжаться долго. У них не было воды, и у него не было выбора, но он мог обдумать свою ответственность перед Медвежкой. Она была его животным. Он должен ей еду, воду, кров и безопасность. В случае травмы или болезни он должен ей быструю смерть. Его отец Тем настаивал, как минимум, на этом. " У тебя есть животное, Райф, - неважно, собака это или лошадь, или одноногая белка-летяга, - оно ест раньше, чем ты поешь, пьет раньше, чем пьешь ты, и если оно заболеет, ты позаботишься о нем". Даже будучи мальчиком восьми лет, он понимал все, что его отец вкладывал в слова "позаботиться о нем".
Райф задержался на мгновение позади, пропуская на тропе Медвежку перед собой. Как бы он хотел, чтоб это было так просто. Хотел не чувствовать даже малейшего трепета, собираясь орудовать мечом в сердце горной лошадки.
"Убей для меня целое войско, Райф Севранс, - приказала ему Смерть. - Если мне покажется мало, я еще могу потребовать тебя назад".
Лед крошился вниз, когда они направились вдоль обрыва на запад Глуши. Облака исчезли, оставив небо, которое стало совершенно синим. Ландшафт прояснился. Скалы, горы, даже далекий горизонт стал отчетливее и более ясным для считывания. Ветер стих какое-то время назад, и воздух был кристально прозрачен. Райф мог видеть на лиги во всех направлениях, и развернулся, чтобы рассмотреть все это. Он увидел громадный потухший вулкан, поднимавшийся со дна долины, увидел валуны величиной с круглый дом, разбросанные по ложу высохшего озера, заметил тысячи седых пней, поднимающихся на мысе, лес окаменевших деревьев, и определил глубокий изъян в пейзаже, где обширный скальный массив был выдавлен вверх подземными силами. Ничто из этого не было знакомо. И не было подсказывающего блеска воды.
Райф облизнул губы и вздрогнул от боли. Он не удивился бы, если бы они почернели. Сейчас, должно быть, полдень, а у него во рту не было ни глотка с утренней зари. Днем раньше он позволил себе только чашку воды. Его время уходило. Он знал кое-что об опасности обезвоживания еще с того времени, что провел в долгих охотах. В Пустых Землях Черного Града было мало питьевой воды. В большей части имевшихся водоемов и озер она была солоноватая, насыщенная солями, просачивающимися из коренных пород. Проточная вода была чуть лучше, главным образом, сернистые источники, лизунцы и рапа. Человек должен точно знать, где найдет следующее питье, и откуда оно появится. Обезвоживание может ухудшить ваше зрение, мышцы свести судорогой, и, как и холод, может сыграть злую шутку с вашим разумом, и вы увидите вещи, которых в реальности нет. Райф мрачно усмехнулся. Так или иначе, он, очень может быть, утратит здравый ум к концу этого дня.
Уступая своей жажде, он подержал мягкий бурдюк над головой, и выжал несколько капель себе в рот. Его язык был большим и неуклюжим, вряд ли способным почувствовать влажность воды. Медвежка, заметив использование бурдюка, зарысила вокруг и боднула его в грудь. Он потряс мех. Воды осталось так мало, что даже бульканья не было. Райф взглянул на свой меч.
Не сейчас.
Упором разжав Медвежкины челюсти, он засунул бурдюк глубоко ей в рот и сжал мех изо всех сил, выдавливая остатки воды. У него не было никаких шансов: Медвежка пила очень неаккуратно.
Его настроение после этого улучшилось. Оскорбленное выражение Медвежкиной морды заставило его рассмеяться. Он мог даже видеть, куда направлялся - немалая удача в Глуши. Обрыв исподволь расширялся в мыс, и у них началось хорошее время. Непосредственно перед горой хребет обрисовывался ближе, и Райф сейчас мог видеть, что его нижние склоны засыпаны гравием. Он старался не делать лишнюю работу, это мешало ему. Опыт подсказывал, что восхождение на рыхлые каменные осыпи было тяжелой работой. Ну что ж, им будет, по крайней мере, тепло.
И заставит их попотеть. Райф моргнул, и первый раз заметил, что глазам легче не стало. У него не было слез.
'Что мы будем делать?'
Три дня назад они проходили узкое ущелье, в котором содержался лед. Замерзшая влага была цвета овечьей мочи, и тогда он не смог заставить себя наломать его. Тогда вода не казалась такой уж большой проблемой. Такой момент: казалось, в Глуши никогда не будет недостатка льда. Сейчас он все бы отдал, чтоб только вернуться в то ущелье... да только в Глуши не существовало понятия "вернуться".
Райф почесал Медвежкины уши. Делать было нечего, кроме как продолжать движение.
По мере того, как день истощался, холод усиливался. Иней блестел на каждой скале и осыпавшемся камне. Пальцы Райфа начали ныть, а кончик носа стал очень чувствительным от постоянного потирания - лед оседал после каждого выдоха. Морду Медвежки было необходимо очищать. Металл моментально провоцировал обморожение, и не мог быть оставлен на открытой коже. Горная лошадка, казалось, была рада избавиться и от этого немногого, но Райф не мог сказать, чтоб очень сильно. Вместо того, чтоб идти рядом, она отстала, и это было сделано исключительно ею. Сейчас она дважды споткнулась, когда попала передним копытом на рыхлую осыпь.
Не слишком много времени прошло, прежде чем их темп снизился. Райф задержался, позволяя Медвежке его догнать. Его качало к ней, и она натыкалась на него, и они налетали друг на друга на каждом шагу. Углы Медвежкиного рта были в плохом состоянии - края были покрыты коркой с красными язвочками, и язык ее начал распухать. У Райфа опухло горло. Когда он сглотнул, слюна больше не наполнила рот. Его зубы высохли настолько, что ощущались как каменные. Но хуже всего было то, что мысли стали неустойчивыми, разбегались. Он ловил себя на этом время от времени, позволяя своим мыслям улетать далеко, легким, как воздух. Он думал о младшей сестре, Эффи, ее застенчивой улыбке и серьезном взгляде. Он и Дрей учили ее читать, хотя оба они не были грамотеями, так что, вероятно, делали свою работу не очень хорошо. Она, наверное, уже продвинулась дальше них. Эффи Севранс была умнее их обоих, вместе взятых. Сколько ей лет сейчас? Ей было восемь, когда он покинул круглый дом. Его расстроило, когда он не мог решить, будет ли ей уже девять или все еще только восемь.
А затем был Дрей. Всегда был Дрей. Образ старшего брата пришел к Райфу сразу же, единственный, кто никогда не оставлял его, тот самый Дрей, кто зимним утром на дворе вышел вперед, когда никто больше не вышел. "Я буду вторым поручителем его клятвы." Эти слова жгли Райфа даже сейчас. Он нарушил ту клятву и опозорил свой клан. Но самым ужасным было то, что он подвел Дрея. Дрей...
Мысли Райфа уплывали в мрачную область. Спускаясь, он думал о людях, которых убил: имевших имена, и множестве безымянных. Бладдийцы, горожане, одинокий рыцарь-Клятвопреступник в крепости, наполненной смертью. Жажда следовала за ним вниз, грызла, грызла как крыса в задней части горла. Губы сморщились до чешуек, и когда он улыбнулся чему-то забавному в темноте, они потрескались и закровоточили. Боль вернула его назад. Моргая как человек, потрясенный внезапным пробуждением, Райф огляделся вокруг. Глушь изменилась. Что-то трудноуловимое изменилось: то ли сдвинулась точка зрения, то ли сократилось расстояние - он не мог определить, что именно. Горный хребет, к которому они шли весь день, находился теперь перед ними, суровый и сухой, в наступающей темноте. Частично Райф надеялся найти ледники в высокогорных долинах, но отсюда он мог сказать, что неправильно оценил высоту хребта. То, что он считал горами, было немногим выше, чем череда холмов.
Без предупреждения рана в правом плече послала стрелу раскаленной боли. Колени его превратились в желе, он тут же стек на землю. На мысе известняк уступил место более мягкому меловому камню, и Райф упал на пласт измельченного мела. Растирая плечо, он разбивал замерзшую пыль.
Подошла Медвежка, с тревогой подталкивая его головой. У маленькой горной лошадки вокруг губ шла пенистая накипь, и язык был слишком велик для рта. Он свешивался в сторону, потемневший и раздувшийся. Райф подумал о мече.
Еще не сейчас. Скоро.
Рывком обхватив левой рукой ее шею, он позволил ей поставить себя на ноги. Подозрительное покалывание боли прострелило плечо, когда он отчищал мел с плаща. Теряя способность беспокоить его. Ему нужна вода. Медвежке нужны вода и пристанище - ее высунутый язык станет мороженым мясом уже через час. На беспокойство о чем-то еще кроме этих двух вещей у него не было сил. Оставив боль без внимания, он двинулся вперед.
Место, где мыс переходил в хребет, представляло собой зыбучие пески из мела и гравия. Шагать по мелу было примерно так же, как по сухому рассыпчатому снегу. С каждым шагом Медвежка тонула до коленных суставов, порой и глубже. С самого начала более тяжелый гравий откладывался поверх мела, как листья лилий над водой, и оба, Райф и Медвежка, учились осторожности. Гравий мог держаться, отложившись под поверхностью скоплением, а мог и провалиться так быстро, что всасывал за собой. Каждый шаг был испытанием. Каждая пара шагов любого из них требовала остановки, чтобы вытащить провалившиеся ноги или копыта.
Когда начало жечь его правое глазное яблоко, Райф понял, что начинает потеть. Прожаренная досуха солнцем и затвердевшая от мороза, его роговица воспользовалась поступлением соленой жидкости от виска в глазницу. Его руки и лицо теперь занемели, так что когда он провел кулаком по лбу и его перчатка вернулась мокрой - это был шок.
Он терял слишком много воды. С трудом сглотнув, он заставил себя остановиться и подумать. Как только стал просвечивать угольно черный гранит гряды холмов, впереди начала темнеть осыпь гравия. Дальше вдоль, целая гряда появлялась, поднимаясь из моря камней и расширяясь в горную громаду, что сливалась с первым холмом. Там, решил Райф. Мы пойдем далеко, до слияния. Высокая точка зрения позволит им увидеть, что лежит впереди.