Внезапно Райф встал. Сейчас в окрестностях Града уже должна быть весна. Должны распускаться почки на дубах в Старом лесу, мечи папоротников распрямляться над снегом, первые пролески должны бы выглянуть из-под лип, и воздух, должно быть, вибрирует от звуков птичьих голосов: гусей, уток, фазанов, куропаток, синиц, кардиналов и рогатых сов. Настоящая жизнь - не каменная, высохшая мертвечина - и он хотел хоть что-то из нее для себя.
Он шел несколько часов, удерживая направление, которое выбрал с помощью лодки. Морское дно раскатилось перед ним, плоское и неизменное, пейзаж засушенных призраков. По мере того, как ночь становилась темнее, в поле зрения остались лишь смутные маятники собственных ног. Если луна и взошла, то она сделала это за плотной пеленой облаков, которые окутывали дальний край неба. Райф, когда шел, высматривал овраги, но пока он оставался на морском дне, это было безнадежно. Немногие трещины раскалывали здесь землю. Все морское дно было одним обширным углублением, гораздо глубже, чем большинство каньонов. Когда он остановился попить, то понял, что вряд ли найдет туманные реки этой ночью. Почти незаметное сияние неба в левой четверти рассказало о неизбежности рассвета.
Решив, что будет идти до рассвета, он продолжил путь. Когда стало светлее, его настроение упало: увеличение освещенности все больше проявляло морское дно. И ничего более. Когда солнце, наконец, поднялось над горизонтом, было заманчиво продолжать идти - но на такое расстояние, насколько получится. Какое-то время он бежал, сознавая, что так он производит много шума. Каждый звук шагов отдавался, как буханье разрубаемого чурбана.
Наконец, запыхавшись, он остановился. С горящим лицом и вспотев, он наклонился, упершись руками в колени, дожидаясь, чтобы стук сердца утих. Глядя через зазор между ногами, он увидел проделанный им путь, обрисованный облачками солевой пыли; по одному на каждый шаг. Небо было пронзительно синим, а солнце плыло низко и было бледным, как луна. Оглядевшись кругом, он осознал, что длинная пробежка никуда его не привела. Все, что он мог видеть - это плоская, цвета мела, равнина морского дна. Даже ни одного валуна на виду.
'Только в темноте можно найти дорогу из Глуши'. Вспомнив слова Таллала, Райф сел. Нет смысла искать укрытие или подходящее место для лагеря. Хотя ему не так уж сильно и хотелось, он вытащил свой спальный мешок и начал готовиться ко сну. У него не было топлива для костра, и он не знал, хорошо это или плохо. В клане не было правил, регулирующих сон днем. Решив, что он, вероятно, в любом случае не заснет, он лег и накрылся одеялом, подаренным братьями агнца.
Сознавая свою уязвимость, он крутился и переворачивался, напрягая шею, чтобы смотреть во все стороны. Прошло несколько часов. Солнце светило. Ничто не двигалось. Из всех незаселенных мест в Глуши это казалось самым необитаемым. Ничто даже не притворялось, что растет здесь. На горизонте не было гор, не было ледяных линз, чтобы преломлять свет, ничего, кроме мерцающего воздуха и морского дна. Райф смотрел на мерцание. Он был уверен, что спать не будет.
Когда он проснулся, стояли сумерки, и последний кусочек солнца уходил за горизонт. Чувствуя себя слегка не выспавшимся, он проверил, не изменилось ли морское дно. Если пейзаж и изменился, это были неуловимые особенности, которые он не смог распознать. Стоя на коленях, он разложил свои припасы, устроил легкий перекус из сухих фруктов, хлеба и орехов. Вода отдавала пряностями братьев агнца и древесным углем. Когда он досыта напился, он немного нажал на мех, и позволил воде течь тонкой струйкой по лицу. Надеясь, что это было роскошью, о которой он не пожалеет, Райф собрал лагерь и вышел.
Эта ночь будет другой, он мог сказать это сразу, - теплее и темнее, укрытая облаками, быстро движущимися по небу с севера Глуши. За час наступила полная темнота, и он едва мог видеть свои ноги - Райф шел сначала осторожно, постепенно ускоряя движение, так как почва под ним оставалась без изменений. Вскоре он затрусил короткими шагами, бурдюк, мешок и длинный лук подпрыгивали на его спине. Он должен был выбраться с морского дна. Для тумана ночь подходила вполне, но место, чтоб найти его, было не то. Соль будет тут же впитывать его обратно. Он побежал быстрее. Шли часы, а он все отмерял лиги. Дважды он останавливался попить и восстановить дыхание. Оба раза он изучал небо. Тучи собрались громадой на севере Глуши, и становилось трудно разглядеть даже самые яркие звезды. Он поспешил дальше. Видимый мир сжимался. Когда он бежал, он не мог разглядеть даже свои кулаки.
Когда под ним провалилась земля, он ощутил на миг возмущенное удивление - не нашлось места, чтобы поставить ногу - и затем стал погружаться во мрак.
Он потерял счет времени. Боль заставила его очнуться, и он открыл глаза, моргнул и открыл их снова. Разница между открытыми и закрытыми глазами была несущественной. Темнота в обоих положениях была абсолютной. Он лежал на спине, с левой ногой, вывернутой в лодыжке, под ним. Под бедрами и ягодицами лежало что-то зазубренное и каменистое. Под спиной бурдюк медленно протекал; он мог чувствовать, как вода из него пропитывала плащ и тюленьи шкуры. Вероятно, это спасло ему позвоночник.
Ветерок нежно дул ему в лицо, и он задался вопросом, как долго он пролежал в беспамятстве. Если бы ему нужно было предположить, он сказал бы, что минуту, но его ощущение не могло быть правильным, даже в Глуши погода не изменялась так быстро. До этого воздух был спокоен, а сейчас он перемещался.
Перекатившись на бок, он снял давление с подвернувшейся лодыжки. От нахлынувшей боли сознание помутилось.
'Боги, только бы не перелом.'
Обхватив поврежденную ногу обеими руками, он выпрямил колено и стопу. Когда обе ноги лежали прямо, он сел и на мгновение задумался, не собираясь сразу же проверять лодыжку. Единственное, что он мог слышать, это был звук его собственного дыхания. Если небо по-прежнему находилось над головой, он не мог больше его видеть. У него не было видимых способов определить, насколько глубоко он упал, но сам факт, что он остался жив и мог шевелить спиной и бедрами показывал, что падение не могло быть больше, чем с высоты десяти футов.
Следом он проверил свое оружие. Лук до этого свободно болтался на его спине, и во время падения задрался вверх. Тетива проходила теперь около шеи, а лук находился на вершине выступа, созданного мешком и бурдюком. Она гудела. Он с облегчением выдохнул.
Меч рыцаря-Клятвопреступника, прикрепленный к перевязи хитрым карабином, попал под его правую ногу. Недостаточно закрытый ножнами из необработанной тюленьей кожи, мечу не так повезло, как луку. Его вес, должно быть, обрушился на плоскость, где лезвие было уже погнуто в средней части. Когда он провел рукой вдоль сильно перекосившегося меча, старая клановая шутка пришла ему на ум.
' - Как вы назовете мужчину без меча? - Приманкой.'
Райф встал. Иглы боли взорвали его щиколотку, когда нога приняла на себя вес тела. Резко выдохнув, он загнал крик обратно. Когда он выдвинул левую ногу в правильное положение по отношению к тазовой кости, на глазах выступили слезы. Он слышал где-то, что если удается шевелить пальцами ног, то нога не сломана. С трудом собравшись, он послал сигнал по нервам. Он проклят, если они не догадаются поерзать.
Это было трудно описать словами, но он понял, что его пальцы двигались. Что-то там внизу отозвалось - он не мог видеть, что именно - но подумал, что это мог быть носок сапога. Чтобы проверить ногу, он приложил большее усилие. Около семидесяти фунтов лодыжка выносила, упершись, как лошадь, отказывающаяся от прыжка. Значит, только щиколотка, не ступня. Это было хорошо.
Это было очень хорошо. Что дальше?
Несколько секунд после этого он чувствовал себя опустошенным. Он не спал и находился в сознании, понимая, что ему нужно привести свои мысли в порядок, но пока был не в состоянии это сделать. 'Думай, - приказал он себе, запустив руку в волосы. - Думай.'
Рука вернулась повлажневшей. Не думая, он поднес ладонь к лицу и посмотрел. Чистейшая тьма. Нахмурившись, беспокоясь о мече, он пытался составить план действий. Он находился в яме. Ему нужно выбираться или лучше остаться на месте? Он мог бы, вероятно, идти, пока не нагружая слишком сильно свою лодыжку, тогда как подъем одноногим в темноте было умением, которое он никогда не осваивал. Тогда это решено: у него не было выбора, кроме как остаться здесь до рассвета. Если это был овраг, он мог передвигаться в нем, используя лук, как палку, и всегда оставалась вероятность, что это сможет привести его к чему-то более глубокому, где текла туманная река.
Райф вздрогнул. Холод здесь, внизу, был другим, более пронизывающим. Держался ветерок, давя на кожу. Дотянувшись до плеча, он отцепил сулльский лук. Знакомая стеклянная гладкость лакированного рога успокоила его, когда он отвязал тетиву и оставил изогнутую палку в руке. Перенеся вес на здоровую правую лодыжку, он оставил свою левую ногу волочиться по земле. Камешки и неровности опоры отклоняли сапог в разные стороны. Это получалось коряво, но, казалось, годилось для ходьбы.
'Приди к нам'.
Голова Райфа завертелась кругом, выискивая источник звука. Каждый волосок на теле закачался, как если бы его тело плавало в воде. Он слушал, но не мог услышать ничего, кроме тишины, звеневшей в ушах.
- Кто там? - потребовал он. Обнаружив, что голос дрогнул, а это ему не понравилось, он попробовал еще раз. Жестче.
- Кто ходит здесь?
Ничего. Пока он стоял неподвижно в темноте, секунды превращались в минуты. Ветерок, который ранее казался прохладным и приводящим в чувство, пополз по коже рыбкой-серебрянкой, вызывая мурашки. Его зубы начали стучать, и звук, который они издавали, странно отражался от скалы. Он как-то сразу вспомнил о протекающем бурдюке и сбросил его со спины. Из него капало, почти две трети содержимого вытекло. Проведя рукой по дну, он искал утечку. Только часть его внимания участвовала в этой работе, другая часть вслушивалась, напуганная.