Не в состоянии обнаружить утечку, он собрался перевернуть мех так, чтобы оставшаяся вода расположилась у самого горлышка. Когда он неловко привязывал отсыревший мех к спине, его руки дрожали. Может быть, он от падения еще не пришел в себя. Возможно, голос ему просто почудился.
При первом шаге его левая щиколотка ударила болью, но Райф стиснул зубы и заставил ее принять вес. Помахивая луком перед собой, он двинулся вперед. Тук. Тук. Тук. Ушко лука стукнулось о скалу, камень, твердую землю? Он не мог сказать. Это проясняло путь впереди, и этого было достаточно. Какая-то критическая, логичная часть его разума понимала, что ничуть не безопаснее двигаться, чем оставаться на одном месте, но он был воспитан у очага Тема как кланник, а кланник всегда встречает врагов лицом к лицу. Ветерок поддувал теперь ему в спину, и он мог чувствовать его прохладу обнаженной кожей шеи. Как ни странно, похоже, у него получалось неплохо. Грунт здесь был ровным, и оставался небольшой напор ветерка, который поддерживал движение Райфа.
'Приходи, Двенадцать Стрел. Мы ждем тебя'.
Райф замер. Рыбки-серебрянки моментально вернулись, хлынув на лицо и глаза.
- Кто там? - рявкнул он.
Его слова эхом отдались в темноте, дробясь и становясь тише и тише, пока все, что осталось, не оказалось единственным словом 'там'. Оно вернулось, звуча как указание направления.
'Там'.
Райф очумело развернулся. Забыв о поврежденной лодыжке, он оперся всем своим весом на левую ногу. От боли перед глазами вспыхнул свет, лодыжки подогнулись, и он упал на колени.
Эхо вернулось, и на этот раз оно прозвучало предостережением.
'Там'.
Райф глубоко задышал, когда собирал силу воли встать прямо. Ветерок стал здесь сильнее, постоянный легкий ветер, увлажняющий кожу. Он задался вопросом, что осталось от ночи. Казалось, с момента, когда солнце село, прошло более десяти часов. Несомненно, темнота не может длиться намного дольше? Мрачно улыбнувшись, он напомнил себе, что это была Глушь. Темнота может продолжаться так долго, как ей захочется. Откуда голос знал, как его зовут? - Вот что ему хотелось знать. Двенадцать Стрел было его именем у Рва, именем, данным ему Танцором Юстафой. Кто еще мог бы его знать, кроме Увечных? Подозревая, что не стоит думать над ответом слишком долго, Райф поднялся на ноги. Его левая нога ощущалась так свободно соединенной с лодыжкой, что ему казалось, она может отвалиться. Какое-то упрямство внутри заставило его перенести вес снова на нее и стоять, пока боль не схлынет.
После этого не оставалось ничего иного, кроме как продолжать идти. Темнота длилась, черная и маслянистая, не позволяя ни за что зацепиться взглядом. Каменная поверхность под ногами становилась ровной, и у него появилось полное ощущение, что он спускался. Райф почувствовал другой ветерок, задувший ему в спину. Ветер шел под другим углом, и пах замерзшей добычей, оставленной оттаивать у печки. Райф знал этот запах хорошо, все охотники его знали: свежая кровь, черная кровь, и лед. Он повернул голову, отслеживая оттенки. Да, сейчас ветерков было два, и они встречались здесь, где он стоял.
'А-а-а-а-а-аааа'.
Райф подскочил от звука далекого крика. Он послышался прямо впереди, оттуда, где два воздушных потока соединялись в один. Когда он ждал, вслушиваясь, что-то задело его правую руку.
- Нет, - крикнул он, обернувшись кругом, с колотящимся сердцем. - Кто здесь?
Райф рванул меч рыцаря-Клятвопреступника, жестко дернув, чтобы силой вытащить изогнутое лезвие из ножен. Вода из лопнувшего бурдюка сочилась по спине.
'Приди'.
Слово было произнесено нежнейшим шепотом, и раздалось прямо над его ухом.
Райф сделал круговой взмах мечом.
- Берегись, - предупредил он.
Это произошло, когда он почувствовал пальцы, скользящие по его лицу.
Райф зашипел. Отпрянув назад, он весь свой вес перебросил на левую ногу. Неожиданно лодыжка подвернулась, и нога подогнулась под ним. Отпустив сулльский лук, он левой рукой попытался остановить падение.
'Там'.
Райф сел на скальное основание и поднес меч к своей груди. Его сердце билось так часто; казалось, что оно может взять и остановиться. Он осторожно поднес свою свободную руку к лицу. По щеке тянулась вниз полоса льда. Совсем не мягко он сорвал ее.
На уровне земли потоки воздуха были устойчивее, оказывая давление на спину и бок. Он был мокрым повсюду, где ощущал - волосы, рукава, штанины.
'О Боги, - подумал он, медленно приходя к пониманию. - Вот она, туманная река. И я направляюсь вниз по течению.'
Меньше двух дней назад Таллал предостерегал его, что единственное чувство, на которое он может полагаться, это осязание. Райф слушал, но не услышал. Он представлял, что туманная река зрительно - это своего рода движущийся поток облаков - но он ни разу не остановился, чтобы разобраться, как он будет чувствовать себя в нем. Нелепо, он не принял во внимание полное значение слов Таллала: 'Лишь осязание может вывести отсюда'.
'Ха-ха-ха'.
Тихий смех отдавался эхом в ущелье. Райф подумал, что заслужил это. Как долго он шел по течению к сердцу Глуши? Слишком долго, ответ был таким. Каждый шаг в ту сторону был ошибкой. Райф вздрогнул. Он был глубоко, отчаянно туп. Глушь вся была ловушкой без пружин, но с невидимыми ловчими нитями, протянувшимися во все стороны. Он был пойман одной из них, и это его почти убило, и здесь же меньше чем через двадцать дней спустя он наткнулся на другой ловчий конец.
Злость на себя заставила его быть жестоким к своему телу, и он поднялся, не очень-то заботясь о боли, которую он вызвал этим в вывихнутой щиколотке. Когда он вспомнил, что выронил лук, он зашарил в поисках него в черной как смоль темноте. Облегчение затопило его с головой, когда кончик меча прикоснулся к рогу, и он задался вопросов, в какой момент его душевное равновесие стало зависеть исключительно от наличия оружия. Меч и лук. Они стали его броней, его поддержкой, его судьбой.
Тем не менее, были создания дальше по течению, которым они были не страшны. Голоса его не боялись,... или, по крайней мере, не боялись его оружия. Он подумал об этом, когда вставал навстречу потоку.
Решив, что он не будет брать второй, более сильный поток, но возвратится по своим следам вверх по течению, Райф повернулся лицом к надвигающемуся туману. Его ледяная влажность скользнула сквозь зубы прямо в горло. Нюхая, он глубоко втянул носом воздух, убедившись, что направился в тот поток, где пахнет свежее, и затем сделал первые шаги в темноту.
'Неееееееееет...'
Вой расколол ущелье, как молния, но в этот раз Райф не остановился. Он ощущал, как туман давил на него, чувствовал косматые мглистые оковы, сгущавшиеся вокруг щиколоток и запястий. Решительные шаги рвали их. Они возникали снова, и он снова их разрывал, и влажный сосущий звук, который они производили, когда рвались, сопровождал каждый его шаг. Прошел час, затем другой, но по-прежнему светлее не становилось. Держа перед собой лук, как слепец трость, Райф шел туманными реками Глуши.
Иногда поток раздваивался, и ему приходилось выбирать направление, руководствуясь только чутьем. Другие течения могли быть холоднее или стремительнее, шире или уже, они могли пахнуть ледниками, грозой, сырым железом или расплавленным камнем, и каждый раз, когда он миновал такое, ему казалось, что он сделал ошибку. Он представлял себя крысой в водном лабиринте, яростно гребущей, чтобы остаться на плаву, и пытающейся найти сыр. Те, кто выше, могли смотреть вниз и видеть все, видеть общую схему туннелей и поворотов, мгновенно находить оптимальный путь, а затем смеяться между собой, когда крыса упускала одну возможность за другой, загоняя себя все глубже в лабиринт.
'Наружу, - сказал Таллал, - этого должно быть достаточно'.
Райф шел против течения и надеялся, что брат агнца был прав. Когда подступала жажда, он пил на ходу, не останавливаясь, держа бурдюк высоко над головой. Он ни разу не почувствовал голода, и он ни разу не останавливался по нужде. Он боялся останавливаться. Он не хотел ощутить эти призрачные пальцы на своем лице - или в другом месте - когда-либо еще.
Ночь тянулась, становясь невероятно длинной. Либо так, либо он потерял способность судить о времени. Иногда голоса говорили с ним, но у него было чувство, что теперь они были дальше, отделенные от него значительной протяженностью тумана. Когда он прошел то, что ему показалось П-образной извилиной дороги, он начал сознавать изменение потока. Он ослабевал, и на мгновение Райф ощутил запах сырой земли. Он ускорил шаг, отчаянно нюхая воздух, но не мог обнаружить ничего, кроме хлынувшего запаха тумана. Когда тропинка, наконец, пошла прямо, он услышал шум. Царапанье, сопровождаемое коротким, пронзительным писком.
Крысы. Райф позволили себе надеяться. Крысы в Глуши не жили. Он двигался сейчас быстрой неуклюжей походкой вперед, предпочитая правую ногу левой. Летом, когда ему было восемь лет, они с Дреем проводили часы, лежа на животе, на нижних ярусах круглого дома в поисках крыс. Весна была необычно теплой, и крысы размножились как ... крысы, и ими был наводнен весь градский дом. Длинноголовый ставил ловушки и использовал яд, и даже приглашал знатока вредителей из Иль Глэйва. Месяцем позже, когда количество их на убыль не пошло, главный хранитель пришел к блестящей идее привлечь к делу молодняк клана. Он предложил премию: за каждые пять целых крыс, принесенных нему, живых или мертвых, он обещал заплатить медную монету. Это было неслыханное богатство - монеты редко использовались в клановых землях - и Райф с Дреем загорелись мыслью наловить крыс побольше, чтобы разбогатеть. Другие мальчишки впустую целыми днями пытались бить крыс копьями или пускать в них стрелы, но они с Дреем выбрали другой подход. 'Хитрость, - произнес нараспев Дрей, его голос был чрезвычайно серьезен. - 'Мы должны жить с ними и пахнуть, как они, и как только мы войдем к ним в доверие, мы установим нашу ловушку'. Ловушкой была большая рыбацкая сеть, отданная им дядей Ангусом Локом.