– Конечно же, они ваши, – ответил мистер Майерс. – Это плата за беспокойство, остальное – за меч.
После ухода мистера Майерса мы с дядей крупно поспорили. Сумка осталась на диване, и деньги, найдем мы меч или нет, были нашими, но мне все равно не хотелось ввязываться в это странное дело. Было в нем что-то гнилое. Может, мистер Сэмсон и правда забрал себе этот меч и спрятал его в своем офисе, но это вовсе не значило, что теперь будет правильно украсть меч у него.
– Он ведь не просит нас прикончить кого-нибудь и натворить настоящих бед. И, Альфред, это же целый миллион долларов! Мы сможем делать все, что захотим, будем жить, где захотим, у нас будет все, что мы захотим!
Никакие мои доводы на дядю Фаррела не подействовали, деньги затмили все.
Он даже заявил:
– Поступай, как знаешь, Эл, но мне, возможно, придется пересмотреть нашу жизнь… Я хочу сказать, что мне тебя не потянуть… Может, мне следует вернуть тебя в приемную семью…
На этом наш спор закончился. Дядя знал, что я не хочу возвращаться в приемную семью.
4
На следующий день математик сообщил, что я завалил тест. Это было нехорошо, потому что теперь ко мне прикрепили репетитора, но не так уж плохо, потому что им оказалась Эми Пушар.
Мы встретились после уроков на полчаса. Только я, Альфред Кропп, и Эми Пушар, та самая темноглазая златовласка. Сидя рядом, я чувствовал запах ее духов.
– Смешной у тебя выговор. Ты откуда? – спросила меня Эми со своим восточнотеннессийским акцентом.
– Из Огайо.
– Ты из проблемных?
Проблемный – это значит, что ты либо умственно отсталый, либо биография сильно подкачала, либо то и другое – как в моем случае, по мнению некоторых.
– Нет, я только по математике отстаю.
– Стоп, – сказала Эми. – Кропп! Ты же тот парень, который проходил тест на ай-кью!
– Вроде того.
– И ты сломал запястье Барри Ланкастеру.
– Оно не сломалось, и сделал это не я, а другой игрок, но все произошло из-за меня, так что, наверно, без разницы.
– Ненавижу репетиторство, – сказала Эми.
– Тогда зачем берешься?
– Затем, что мне поставят зачет.
– Понятно. Я тебе правда очень благодарен. Мне тяжело это дается, я имею в виду – математика. И трудно привыкать к новому месту, к новой школе и всему такому.
Эми забросила в рот жвачку, и к запаху духов примешался аромат мяты.
– Я хожу к психиатру, – признался я и сам не понял, зачем вдруг разоткровенничался. – Не то чтобы я хочу, но мой дядя настаивает. Она старая-престарая и хочет знать, есть ли у меня подружка.
Эми чавкнула жвачкой и уставилась на меня. Ее это, мягко выразиться, не интересовало. Она постукивала кончиком карандаша по столу и воплощала само безразличие.
– Ну, я и сказал ей, что нет… что у меня нет подружки. Потому что, когда ты новенький, трудно… в смысле, сложно встречаться с ними. С девочками. А еще я застенчивый и отлично знаю свои габариты.
– Да, ты здоровый, – сказала Эми, продолжая жевать. – Может, лучше порешаем задачки?
– Ага. Мне типа интересно. – Тут у меня во рту так пересохло, что я готов был отобрать у нее жвачку. – Как по-твоему, можно встречаться с таким бугаем?
– У меня есть парень.
– Я просто хотел узнать вообще, честно.
– Барри Ланкастер.
– Барри Ланкастер – твой парень?
Эми откинула волосы за правое плечо и кивнула, а жвачка все пощелкивала у нее во рту.
– Есть же везучие, – сказал я, имея в виду Барри Ланкастера, а в переносном смысле – себя.
В тот день из-за дополнительных занятий я пропустил автобус, и дядя заехал за мной в школу. Мы сразу покатили в пункт, где сдают на права. На этот раз тест я прошел – сделал четыре ошибки, на одну меньше допустимого максимума. Чтобы отметить такое событие, я отвез дядю пообедать в «Айхоп»[6]. Себе заказал «рутти тути фрэш»[7]. Дядя взял «пэтти мелт»[8]. Он был в своей форме и чаще, чем обычно, облизывал губы.
– Ну, Альфред, что ты решил?
– О чем?
– О нашей операции для мистера Майерса.
– По-моему, очень нечестно грозить мне приемной семьей, если я не соглашусь.
– Забудь ты об этих честно-нечестно. А честно, что ты не хочешь помочь своему единственному кровному родственнику?
– Ты только что велел забыть про честно-нечестно и сразу спрашиваешь, честно ли я поступаю.
– И что?
– Это нечестно.
– Что-то мне подсказывает, Альфред, что ты со мной шутки шутишь, а это наглость для сопляка в твоем положении. Итак, выбор за тобой, спрашиваю в последний раз: ты поможешь мне сегодня ночью?
– Сегодня? Ты собираешься сделать это сегодня?
Дядя кивнул. Он пил уже третью, наверно, чашку кофе и поэтому кивал быстро и резко, как китайский болванчик.
– Придется. Сэмсон уехал из города, а Майерс хочет вернуть свой меч как можно быстрее. Сейчас или никогда. Четвертая четверть[9], последние десять секунд.
– Значит, ты все равно это сделаешь, и неважно, помогу я тебе или нет?
– Я дал слово, Альфред. Я пообещал, – сказал дядя, причем так многозначительно, словно хотел напомнить, что и я должен сдержать свое, хотя никакого слова я не давал. – Так что остался только один вопрос… Ты мне поможешь?
Я замешкался с ответом, и тогда дядя пригнулся ко мне и зашептал:
– По-твоему, я этого не сделаю? Думаешь, не отправлю тебя обратно в приемную семью?
Я вытер щеку салфеткой, но та была в сиропе, и щека у меня стала липкой.
– А я возьму и расскажу полиции, что ты украл меч.
– Не ори так, ладно? Говори тише. Я не вор. Я собираюсь вернуть украденное хозяину. Я, Эл, делаю доброе дело. А теперь спрашиваю в последний раз: ты мне поможешь?
Я снова утерся липкой салфеткой и почему-то подумал об Эми и о том, что Барри Ланкастер, если узнает про наши занятия, вероятно, захочет меня убить. А еще я вспомнил о маме, которая умерла от рака, и о папе, которого никогда не видел. Последний родной человек сидел напротив, накачивался кофе, нервно облизывался и барабанил пальцами по столу.
– Ладно, – сказал я. – Но я несовершеннолетний, и, что бы там ни случилось, во всем обвинят тебя.
– Что бы там ни случилось, – ответил дядя, – это навсегда изменит нашу жизнь.
Я еще вспомню эти слова дяди Фаррела, когда он повернется ко мне и прошепчет мое имя. За секунду до смерти.
5
Уже в машине, на пути к Сэмсон-Тауэрс, я спросил:
– Дядя Фаррел, а ты придумал, как это сделаешь?
– Что сделаю?
– Как меч раздобудешь. Там же камеры наблюдения.
– Мы вырубим электричество.
– Во всем здании?
– Нет, только в системе безопасности. У нас часто бывают перебои.
– И нет дублирующей системы?
– Ее тоже можно отключить. Правда, если она будет отключена больше десяти минут, автоматически поступит сигнал в полицию.
Я немного подумал.
– Значит, у нас есть десять минут с момента, когда ты отключишь систему, иначе сигнал поступит в полицию.
– Ага. Но до ее приезда будет еще минут пять-десять.
– А ты откуда знаешь?
– Альфред, у нас уже бывали учения.
Дядя вздохнул, а его голова снова закачалась, как у болванчика.
– Хорошо, – сказал я. – Значит, окно возможности не больше пятнадцати минут.
– «Окно возможности»? Альфред, ты смотришь слишком много кино.
– А вдруг, пока мы будем в офисе мистера Сэмсона, внизу кто-нибудь появится?
– Пока ты будешь в офисе мистера Сэмсона.
– Я?
– Я же не могу туда пойти, Альфред. А зачем еще ты нужен? Я буду прикрывать тебя внизу. Проведу в офис, ты заберешь меч, и мы смоемся. Потом я позвоню мистеру Майерсу, и мы обменяем этот меч на вторую половину нашего миллиончика.
Какое-то время мы ехали молча. Впереди на фоне ночного неба маячил Сэмсон-Тауэрс.
– Значит, так, Альфред, – произнес дядя Фаррел, въехав на подземную автостоянку. – Сиди в машине и жди. Сразу после пересменки я вернусь и заберу тебя.
Короче, он ушел, а я остался сидеть, сгорбившись на пассажирском месте. На моих часах было десять сорок пять. Признаться, я испытывал некоторый азарт, хотя дело казалось очень сомнительным. Как в кино про шпионов, только мы с дядей не были шпионами и это было никакое не кино. То есть это не было кино про шпионов, а просто пятнадцатилетний пацан и его дядя пытались выкрасть меч, который то ли принадлежал, то ли не принадлежал типу, заплатившему за это кучу денег.
Вернулся дядя Фаррел, и я вылез из машины.
– Все чисто, – шепнул дядя. – Шевелись, Альфред! Я уже отключил питание.
После этого он открыл багажник и вытащил оттуда потрепанный брезентовый вещмешок.
– А это зачем? – тоже шепотом спросил я.
В гараже никого не было, так что я сам не знаю, зачем шептал.
– Ты же не хочешь, чтобы все видели, как ты тащишь в нашу квартиру здоровенный меч? На, держи. – Дядя вручил мне мешок.
Мы поднялись в лифте на первый этаж. Там было тихо, только журчал и булькал фонтан, и наши шаги жутковато звучали в просторном пустом холле.
Мы дошли до пункта охраны. Все мониторы были темны. У дяди на лбу выступили капельки пота.
– Отлично, Альфред, приступаем, – сказал он.
Мы вошли в лифт, и дядя Фаррел достал из кармана ключи от отдела администрации. К этому моменту он уже очень сильно вспотел. И я тоже весь взмок, а еще у меня язык так распух, что едва помещался во рту. Мы не разговаривали. Втайне я надеялся, что наш квест закончится ничем. Тогда мы скажем мистеру Майерсу, что не нашли меч, и разбогатеем на целых полмиллиона, не украв того, что не принадлежало нам и, возможно, даже ему.
Двери лифта открылись. Мы вышли. Сердце так колотилось, что даже дышать было больно. Чтобы как-то облегчить боль, я старался вдыхать по чуть-чуть и неглубоко.