. Особенно когда еле достаешь до нее...
Ударило и полыхнуло прямо из двери. Это было самое глупое, и Питер не ожидал. Стреляли, впрочем, отвратительно, он смог, нырнув, подбежать, ударить ногой сбоку вверх по плюющейся огнем точке, всем телом — в дверь, и все было кончено. В темноте коридора слышались всхлипывания.
— Свет зажгите, — сказал Питер, шаря в поисках автомата. Всего ничего, подумал он.
— Рядом с вами на стене, — ответил Эдгар.
Когда вспыхнул плафон, Питер увидел его. В какой-то драной куртке, он зажимал под мышками ушибленные кисти.
— Не вздумайте меня бить.
— Что, страшно?
— Мне уже ничего не страшно.
— Где дети, куда вы их запрятали?
— Дети в безопасности, в подвале, не троньте их. Со мной делайте что хотите, но их не троньте.
Питер подобрал короткий автомат, повесил на плечо.
— Отоприте детей и скажите им, что уезжаете.
— Они не заперты... (Вот как? — подумал Питер.) — Куда уезжаю?
— Со мной. Я сдам вас полиции.
— Как "выявленного"? — Эдгар, не вынимая ушибленных рук из-под мышек, сделал слабую попытку засмеяться, но тут же стал кашлять, долго и мучительно сгибаясь. Потом спросил: — А вдруг я — человек? Несмотря на то, что вам там на меня наговорили за это время. Наговорили, наговорили, я же вижу... Окажетесь в дураках. А?
— Мне плевать, кто вы есть. Вы ответите за похищение Полины Михельсон, и, я подозреваю, не ее одной. Ведь это вы украли ее? Зачем?
— Я. Я, я, я, — прислонившись к стене, человек — или кто он там был? — которого сейчас звали Эдгар, захихикал. — Ну конечно, я. Украл. Похитил. Растлил. Заточил... Полина Михельсон, и не она одна...
— Перестаньте паясничать! Вы робот, созданный на заводах этого психа Балтерманца. По вашему следу шел сотрудник Интерпола, и вы убили его. Вы покушались убить меня — сегодня, когда заставили кого-то из ваших пленников отогнать мою машину. Я не сомневаюсь, что вы вынудили ребенка так поступить. Угрозами и шантажом. Зачем вам нужно было, чтобы я оказался убит? С какой целью вы похищаете детей? Откуда на вашей богом забытой ферме почти трехкратный радиационный фон, где вы прячете бри-дер, и для каких экспериментов он вам понадобился? Отвечай, а не хихикай, мразь!
Блуждающий взгляд Эдгара вдруг остановился. Оп отлип от стены и, подойдя вплотную, уставился на Питера широко раскрытыми черными глазами, на дне которых плавал огонек безумия. Питер невольно повел автоматом.
— Ты...
— А ну-ка, — произнес Эдгар. — А ну-ка пойдемте. Пойдемте, пойдемте. Пойдемте, я покажу.
И, не заботясь, следуют ли за ним, шагнул к двери. Питер, после минутного колебания, — тоже. В конце концов, с доходягой он всегда справится. А вот голова начинает болеть все сильнее, в висок будто вставили гвоздь.
— Несите фонарь вы, я не могу.
Белый луч выхватывал из ночи тропинку под: ногами, камни, кусты. Питер остановился перед старой, в раковинах и натеках мха, низкой бетонной стеной.
— Где мы?
— Это бункер-убежище. Ему почти век. Ступеньки, осторожнее.
Отвалив дверь с маховиком и вторую такую же, они шагнули в темноту. Щелкнул выключатель, под потолком затлел матовый шар. На полу стояло в ряд несколько больших ящиков из тусклого серого металла. Свинец, подумал Питер, это же гробы...
— Возьмите, — Эдгар кивком указал на висящую в нише одежду. По тяжести Питер догадался, что фартук тоже просвинцован. В фартуке до горла, в прозрачном щитке перед лицом, в перчатках, Питер подошел к крайнему гробу. Саркофагу. Эдгар позади нажал где-то кнопку, крышка медленно отошла.
Перед Питером лежал мертвый Мелит Персиваль Круэр.
— Смотрите! — предупредил его восклицание Эдгар.
Питер нагнулся ближе. В несчастного Перси выпустили, должно быть, не меньше рожка, причем пули были с мягкой рубашкой или надпиленные. Попаданий виднелось очень много, выходные отверстия были ужасны. Но что-то смущало Питера... кровь. Ее не было. И не ощущалось никакого запаха, а ведь труп пролежал около полумесяца. Потом он заметил кое-что еще. Там, где на не закрытом одеждой теле пули вырвали куски кожи и мышц... это была не человеческая плоть!
— Его можно крошить, как хлеб, попробуйте, — Эдгар коснулся пальцами в неуклюжей перчатке лба Перси, — нет, лба того создания, что лежало там. Щека, надломившись, рассыпалась в прах, а под нею, дальше, виднелось плотное, отблескивающее, белое...
— У них абсолютно иной химизм тканей, они не разлагаются в обычном смысле слова, это скорее физический процесс...
Питер зажмурился.
— А в остальных?
— Пять из восьми. Приходится возить их за собой, это самое неудобное. Пойдемте, здесь нельзя долго...
Крышка задвинулась, погас тревожный сигнал над дверью. Они сбросили фартуки, вышли на воздух, и ночь показалась Питеру дурманяще-прекрасной.
7
Привалившись к теплому гладкому боку "Дин Электрика", он смотрел, как Эдгар пьет сок. Острый кадык ходил под кожей.
— У вас землистый цвет лица, — сказал он. Эдгар перестал пить. -Виски запали. Головокружения. Тошнота, слабость. Сухость во рту.
— Ну, видите, — Эдгар допил, смял пакетик, бросил в контейнер с другим бумажным мусором, — вы и в этом разбираетесь.
— А что за игра, со свечами, с зеркалами?
— Какая игра?
— Я видел сегодня утром... — Питер объяснил, мысленно ужаснувшись: неужели только сегодня утром?
— Это гадание. Ольга, она славянка, научила всех. У них гадают на святки, первый день Рождества. В этом коридоре должен появиться... кто-нибудь. Суженый-ряженый.
— Появиться... кто?
— Жених.
— А. Поэтично. Очень.
— Я сразу решил, — сказал Эдгар, — что любой официальный путь не годится. Андроид, сданный властям, рано или поздно попадает к своим же. На втором, на третьем уровне — смотря как далеко зашло проникновение их в структуру государственных чиновников в той или иной стране...
— ...вольется в тайные ряды.
— Да, и вы напрасно иронизируете. Как вы сказали, — отдел по выявлению? А почему не — по вызволению? Почему? Я могу даже предсказать...
— Не надо, — у вас выпить здесь нет? — не надо ничего предсказывать. Скажите лучше, зачем вам понадобилось, чтобы меня тут ухлопали. Что, думали, мы, даст бог, перегрызем друг другу глотки, а с оставшимся вы уж как-нибудь сами управитесь?
— А вы не глядите на меня зверем. Вспомнили бы, сколько вам предлагали за меня. И главное, кто это мог быть...
Ну а что, подумал Питер, что если... ну предположим на миг... Он вдруг явственно увидел Лэгга — стоит как ни в чем не бывало, сухой, коричневый, жуткий. Галстучек — ни на сантиметр. Левой без замаха — и мои сто килограммов, как куль с мякиной. Четверть миллионов еврасов. А волки из "оппеля"? Тоже? Или... Мы не виделись с Перси девять лет...
Папа, дражайший шеф и друг Леонард Валоски, таинственно исчезает вдруг месяца на три, затем так же внезапно и таинственно появляется. Объясняет, что занимаются, лично неким сверхинтимным делом некоего старого приятеля, которое по неким причинам не мог перепоручить никому постороннему. Первое время по возвращении забывал здороваться, засиживался в кабинете допоздна, чего раньше никогда не бывало, приобрел привычку переспрашивать самые очевидные вещи. Лина, появляясь по утрам с красными глазами, твердила, что Лео ну просто как под-менили, как подменили.
Элла уезжала на воды, провела, говорит, там целое лето (он как раз работал в Азии; он вообще бывает дома три, много — четыре месяца в году), вернулась помолодевшей на десять лет, он даже один или два раза, изумляясь, ловил себя на ревнивых мыслях.
Питер-младший долго выклянчивал деньги для каникулярного путешествия на Луну на две недели. Через месяц поганца нашли в одном из борделей Гонконга — парень признается, что гулял напропалую, а уже через неделю бьет рекорд колледжа по один-надцатиборью.
Сосед, Гуго, чудной старикан, с которым он, когда бывает дома, регулярно по средам играет в шахматы. Нелюдим, никуда не ездит, никого, кроме Питера, у себя не принимает. Прислуги не держит, готовит себе сам. Говорит, что готовит, Питер его даже с чашкой кофе в руках не видел.
...Питер будто со стороны наблюдал тот неистовый маятник, что проносился у него в голове. От уха до уха. От уха до уха. От...
— Что, — оскалившись сквозь свой клекочущий смех, прохрипел Эдгар, -проняло наконец? Газет он не читает...
Марта...
Маятник остановился.
Марта.
— А я? — Питер тяжело смотрел на сгорбившегося учителя.
— Ч-что — вы?
— Я — кто, по-вашему? Что это вы так со мною трогательно откровенны? Какая у вас гарантия, что и я — не один из них? Так вами ненавидимых. Язык проглотили?
— Дети, — коротко сказал Эдгар.
— Что? —- Питер совершенно отчетливо ощутил, как сердце остановилось, а потом вновь пошло.
— Они могут... отличить. — Эдгар выдохнул это и сник, будто из него вынули позвоночник. — Я не знаю, я не сумел выяснить... Помните сказочку про Мая — мальчика, который плакал, когда рядом оказывалось золото? Их мало, но они есть, такие дети, один ребенок из пятидесяти тысяч, из ста...
— Тоже плачут?
— Нет... просто как-то чувствуют. С возрастом это проходит. У меня был только один мальчик старше тринадцати. Я не знаю — как, я смог только научиться находить их. Два года исследований... это долго объяснять. Но чувствуют они всегда безошибочно.
— И вы стали красть их?
— О, самые разные способы, — Эдгар сказал главное, и ему сделалось легче. — Похищать — реже всего, не все же — дочери ювелиров. Я представлялся попечителем закрытого интерната для избранных... особо одаренных. Все — самое лучшее, самые лучшие условия, самые лучшие преподаватели. Все — за счет заинтересованных компаний. Контракт, год или два, многие родители были так рады... И у меня действительно были самые лучшие условия, на самом деле, вы понимаете? — перегнулся он через стол. -На самом деле!