Третьего ноября в девятнадцать часов вечера Эварницкий принял под роспись мастерскую с третьим рангом защиты. Первый ранг означал, что внутри работают с опасными материалами, способными навредить человеку. Второй — что работают с особо опасными материалами, способными породить разрушения и навредить ещё и окружающим. Третий… Третий ранг подключался, когда требовалась особая защита и произойти могло что угодно. Так-то с убийцей металлов работали обычно при защите второго ранга, но Фёдор Михайлович решил перебдеть и направил Давида в более укреплённое место, находящееся вдали от жилых кварталов, под землёй.
В девятнадцать пятьдесят три от команды того комплекса поступило сообщение, что защиту кузницы пришлось вывести на пиковую мощность, так как разрушительные эманации с преобладанием хаоса превысили допустимые нормы.
— Нормально ли это? — был задан взволнованный вопрос в переписке.
— Нормально, — написал Фёдор Михайлович, плеснув себе ещё коньяка.
Следующие несколько часов прошли в нервном напряжении. В итоге мужчина дошёл до мысли, что, если город взорвут, лучше в это время спать. Вопреки ожиданиям, уснуть получилось без всяких проблем. Четвёртого ноября, в пять сорок шесть, пришло сообщение от Эварницкого с дополнительным запросом. Ничего такого, просто ему потребовались ещё всякие специфические материалы. Которые ему были доставлены в следующие два часа. Тогда же пришло сообщение, чтобы ему ещё еды привезли и что он не хочет отвлекаться.
Попутно шли сообщения от команды наблюдателей. В основном они сводились к «Какого хрена происходит?!» и «Вы там что, портал в инферно открыли?!».
Позавтракав, мужчина сам выдвинулся на место событий. К сожалению, увидеть то, что делает Эварницкий, не представлялось возможным. Камер наблюдения в кузне не было. О том, что парень ещё жив, удавалось узнать, только когда он сам выходил. То поесть, то отлить, то сполоснуться в душе и охладиться.
Так дальше и пошло. Эварницкий ковал. Каждый раз выходил дымящийся и подкопчённый. Заказывал доставку из ближайших ресторанов. В перерывах читал материалы по интересующим его темам. Фёдор Михайлович подключился, отслеживал запросы, но что там делает парень — понять было невозможно. Команда комплекса рвала на себе волосы. Ресурса было израсходованного на полгода вперёд, а стоило это — лучше и не думать.
Если Эварницкий не скуёт что-то, что перебьёт все затраты, то вставят им всем конкретно и без смазки. Это если не вспоминать про то, сколько материалов за неделю Давид запросил. Итоговый счёт приближался уже к сотне миллионов.
Наконец, на седьмой день всё закончилось. Фёдора Михайловича вызвали, сказав, что парень требует куратора. Прибыв на место, мужчина узнал, что работы прекратились и нагрузка на кузницу упала до нормальных величин, когда можно заходить внутрь, не боясь тут же помереть. Что мужчина и сделал, в смысле, заглянул к Давиду. Рядом с потухшим горном стоял Эварницкий. Недалеко от него на столе лежали груда слитков и небрежно брошенный меч.
— Фёдор Михайлович, — сказал парень устало. — Я закончил. Там на столе двадцать пять килограмм «Убийцы кузнецов». Коэффициент в районе сотни, но вы проверьте, подсчитайте точно.
Фёдор Михайлович не удержался, крякнул. Килограмм дальганиума, то есть «Убийцы кузнецов», в смысле, сырья, обошёлся отделу закупок в девятьсот девяносто тысяч. Сырье это отличалось двумя вещами. Запредельной токсичностью и удивительными свойствами. Сама обработка металла не была технически сложной. Там бы выжить. Поэтому вторая особенность заключалась в том, что после обработки заурядное сырье становилось чем-то выдающимся. При коэффициенте в сотню продать один килограмм получится где-то за пятнадцать-двадцать миллионов. «Значит, все затраты отбились», — подумал с облегчением куратор.
— Что за меч? — спросил он, стараясь не показывать заинтересованности.
— Два года службы и пятьдесят миллионов.
— Странное название, — нервно ответил Фёдор Михайлович.
— Это не название. Имя его — Уравнитель. Озвучил же я цену. Два года моей службы на империю и пятьдесят миллионов лично мне на счёт. Если соглашаетесь так, без подробностей, то цена остаётся. Если требуете уточнений, возрастает в два раза.
— Я не могу купить у тебя неизвестно что за пятьдесят миллионов, Давид, — спокойно парировал Фёдор Михайлович.
— Тогда оставлю меч себе. Как хотите, — также спокойно ответил тот.
— Так, стоп, — притормозил куратор. — Предварительно даю согласие. Но лучше тебе не пытаться меня обмануть.
— Предварительно я либо забираю артефакт себе, либо удваиваю цену. Я устал, Фёдор Михайлович. Давайте быстрее решайте.
— Хорошо, — понимая, что очень рискует, ответил мужчина. — Будет тебе плата. Что за артефакт?
— Я же сказал. Уравнитель. Тот, кто сводит сражение к мастерству. Тот, кто ослабляет того, кто сильнее, и делает сильнее того, кто слабее. Забирайте, протестируйте.
— Но это же невозможно, — нахмурился мужчина. — А да, что это я, — спохватился он. — Что, реально работает?
— Да я откуда знаю? — удивился парень. — На ком мне здесь тестировать? Проверяйте. Если ребёнка против бога выставите, точно не сработает. А если магистра против архимага — должно. С делами разобрались. Фёдор Михайлович, не в службу, а в дружбу. Организуйте мне трансфер куда-нибудь в санаторий, всё включено, чтобы меня подлатали. Что-то мне нехорошо… — пошатнулся парень.
«Да как ты вообще не сдох?!» — подумал Фёдор Михайлович.
И поспешил организовать трансфер.
Минус месяц из жизни.
Задумываясь над всем произошедшим, я так сразу не мог определить, в убыток этот месяц прошёл или как. Я стал сильнее — это хорошо. Заполучил кучу проблем со здоровьем и психологическим состоянием — такое себе. То, что проблемы удалось решить — тоже хорошо. А вот то, что бонус к силе снизился, а по итогу осталось не так уж много — удручающе. С имперскими спецслужбами закусился — скорее, плохо. Получил нового куратора Зануду — и вовсе неоднозначный момент.
Подзаработал — это да, грело душу. Пусть я и не привязываюсь к деньгам принципиально, но их наличие на счету меня радует. Ещё свежи воспоминания, когда каждую копейку считал.
А вот то, что вышел такой облом с мечом… Это прямо жутко, до зубовного скрежета бесило.
Дело в том, что дальганиум — специфический материал. Добывается он относительно легко. Проблемы с дефицитом на рынке вроде как нет. Стоит недёшево, но, если сравнить с мифрилом, сущие копейки. Его проблема в высоких требованиях к кузнецу. Насколько знаю, пока проблему не решили с помощью технологий. Только ручная ковка. Это при том, что сам процесс трансформации несложен. На минуточку, я, не самый опытный кузнец, просто взял подробную инструкцию из базы данных института. Доступ к ней мне выдал Фёдор Михайлович, но у него даже сомнения не возникало, что я могу не потянуть техническую часть. Там и правда ничего такого.
Подвох заключался в другом. Уж насколько мифрил шибает стихийными выбросами, но… Это как сравнивать поглаживания любимой женщины и камнедробилку. Там и там присутствует физический контакт, но есть нюансы.
Это была самая настоящая битва на смерть. Я бил по металлу, а отдачей меня отшвыривало назад. Я снова бил, адаптировался, привыкал. Регенеровал и учился применять пережравший демонятины молот так, чтобы нивелировать разрушительные эффекты «Убийцы кузнецов». Моя божественная природа восстанавливала тело, и оно тут же разрушалось, когда я возвращался к битве против дальганиума.
О, это была славная битва! Свою божественность и силу молота я пережёг в развитие защитных свойств организма! Без всяких сомнений, здесь я сделал хороший шаг вперёд. Но всё это затевалось совсем ради другого. Я писал историю. Искал ответ на вопрос, как мне противостоять полубогу, который настолько сильнее. Искал и нашёл.
Уравнитель.
Великий артефакт, который даст шанс любому, особенно если его мастерство велико.
Сковал меч. Молодец. Постарался на славу. Чтобы в итоге обнаружить, что меч не даётся мне в руку. Грёбаные проклятия. Как же меня это выбесило. Разумеется, я знал, что так будет. Разумеется, попытался решить проблему. Но мне не хватило ни мастерства, ни силы, ни опыта, ни знаний. Я сковал великий артефакт. Конфету, которой поманил сам себя, чтобы тут же обломаться.
Вряд ли Фёдор Михайлович заметил, в насколько дерьмовом настроении я пребываю.
Свалить в санаторий было правильным решением. Минус ещё неделя жизни, но я отлично провёл время. Грязевые ванны, массажи, целительские процедуры, созерцание птичек, хороший кофе. Я настолько расслабился, что даже кино посмотрел. Но обнаружил, что мои намерения сбавить обороты к реальному сбавлению оборотов не привели.
Что может быть хуже геройства? Только геройство с трудоголизмом.
Самое паршивое, что отдохнуть теперь и не получится.
Кто пытался избавиться от Кима? Явно эти затейники не случайных людей нашли ночью в парке. Что теперь будет с Даурой? За тёмные обряды казнят, а если не сжигают на костре, то приставляют к делу, как специалистов узкого профиля. Что теперь будет со мной? Через сколько дней ждать появления очередного полубога? И что теперь будет с группой, которая часто находится рядом со мной, а значит, всегда под угрозой?
Вопросов было много. Никакой из них мне не нравился. Ещё не нравилось то, что не могу на это забить. Я не собираюсь быть героем, но и бросать на произвол судьбы тех, кто меня к жизни вернул… Как говорят, долг платежом красен.
Долги я начал раздавать, как только вернулся в институт. Прекрасно зная расписание подопечных, понимал, что перехватить их как по отдельности, так и всех вместе, труда бы не составило. По-хорошему, не стоило афишировать подарки, но не в том я настроении пребывал, чтобы делать по-хорошему. Сделал как обычно.
Никогда и никому об этом не скажу, но ситуация меня смущала. Смущала как в плане обычного, человеческого смущения, так и в плане подозрительности. Привык я держаться один. А это либо ухудшает деловые отношения, либо меня пытаются убить. А здесь… В том-то и дело, что непонятно. Блохина была настолько чиста внутренне, что действовала бескорыстно. Даура просто получала удовольствие от всего происходящего, что не отменяло того факта, что поступила она по-дружески. С Кимом было проще всего, но его я в расчёт и не брал. Про проклятия я никогда не забывал. Ни любви, ни дружбы. Тогда что происходит? Отвык я от настолько хорошего отношения, что и вызывало обычное смущение. Подозрительность же подсказывала — любовь и дружба могут в моей жизни случиться, чтобы после быть отнятыми.