– Знаете, – сказал он, – Вас сейчас прикрепили к культурному отделу Совмина, мы будем работать вместе. По Вашей бумаге видно, что у Вас есть опыт написания таких документов.
– Я это делаю первый раз, – призналась я.
– Да что Вы? – удивился человек. – Значит, есть возможность сделать это быстро и качественно.
Так все и получилось – быстро и качественно. Когда все было сделано, и я стала прощаться с моим помощником, он пристально посмотрел на меня и спросил:
– Не хотели бы Вы поработать в нашем культурном отделе?
– Ой, нет, – сказала я. – Достаточно, что меня сделали директором музея Рериха.
– Жалко, – сказал он, – мы бы с Вами спелись.
Постановление Совмина вышло в свет в ноябре 1989 года. Оно было в пользу рериховского движения. После его выхода в Москву приехал Святослав Николаевич посмотреть, как идут дела с Фондом Рерихов и, в конце концов, чем люди заняты.
Во время визита Святослав Николаевич выбрал усадьбу Лопухиных для будущего Музея Н.К.Рериха. Все, казалось, шло хорошо и достаточно быстро. В то же время я получила от Святослава Николаевича приглашение приехать в Бангалор и поработать с наследием его родителей. За словами «поработать с наследием» стоял ясный смысл – подготовить наследие к вывозу в Россию. Я собралась в Индию, но на моем пути возникли кое-какие трудности. Я понимала, что за этим стояли некоторые чиновники, претендовавшие на драгоценное рериховское наследие.
Для поездки были оформлены нужные документы, но денег при них я не обнаружила. Тогда нельзя было обменять рубли на доллары и рупии, и я оказалась в безвыходном положении. В связи с рериховскими делами Индийское посольство организовало прием. Юлий Михайлович Воронцов был в то время заместителем министра иностранных дел. На приеме он подошел ко мне и сказал, что есть важный разговор. Мы отошли в тихий угол приемного зала.
– Людмила Васильевна, плюньте на деньги. Купите колбасы и варите из нее супы в Индии. Вам надо поторопиться с выездом в Бангалор, иначе многое не совершится.
Я должна сказать, что бывший посол Советского Союза в Индии немало мне помогал и в других делах. Я знала Воронцова как честного и профессионального дипломата. Тогда я сразу поняла, что надо спешить и ничего в Москве не ждать. Я уехала в Бангалор в конце февраля 1990 года. Денег для меня не оказалось ни в одном из советских представительств. Но Махатма Святослав Николаевич знал больше меня. Он пригласил меня к себе. Это было очень важно, теперь я ни в чем не зависела от московских нечестных чиновников.
На разбор наследия Рерихов и его подготовку к вывозу я затратила три месяца. В это время Святослав Николаевич и Де вика Рани жили в отеле «Ашока», куда поселили и меня. С наследием я работала в пригородной усадьбе Рерихов. Я постепенно паковала в железные сундуки наследие. Естественно, никаких денег для упаковочных материалов у меня не было. И Святослав Николаевич разрешил мне пользоваться материалами, которые были в усадьбе. Постепенно Святослав Николаевич юридически оформил вывоз наследия в Россию. У нас в стране произошли серьезные изменения, и я вместе с наследием вернулась в другую страну.
Но следует сказать – до вывоза наследия было еще далеко. Наконец из нашего посольства пришло сообщение, что для этого будет выслан грузовой самолет. Был указан месяц и день. Но чем ближе подходило время к отъезду, тем сильнее я ощущала, что все может случиться. Накануне отъезда из консульства в Мадрасе прибыл консул и представился – второй консул. Я до сих пор не знаю, нарочно ли консул сказал, что он второй консул, или что-то задумал.
На следующий день я поняла, что что-то будет. Я хорошо знала, что в советских консульствах второй консул являлся сотрудником КГБ. Теперь оставалось ждать, что будет. Первое, что меня встревожило: консул в день моего отъезда не приехал, как обещал. Я поняла, что что-то задумано и это будут стараться выполнить.
К шести часам вечера кое-что прояснилось. Мой хороший знакомый, работавший в бангалорском аэропорту, позвонил мне и сказал, что из отделения «Аэрофлота» до сих пор не пришло сообщения о разрешении посадки нашего самолета. Я поехала в аэропорт, нашла моего приятеля и попросила сделать следующее: бангалорский аэропорт закрывался в шесть вечера и не принимал никаких самолетов, а мне нужно было, чтобы аэропорт пока не закрывался. Уни посмотрел на меня и назвал сумасшедшей. Я объяснила ему, откуда мое сумасшествие. Приятель отнесся к этому серьезно. Но нарушение аэропортовской инструкции – достаточно опасный шаг. Уни стал раздумывать, а я ему помогла. Я сказала:
– Понимаешь, я не буду говорить о причине. Достаточно того, что мы сейчас видим совершенно потрясающее событие. Это событие называется дуэлью, и в этой дуэли с одной стороны бесчестные чиновники, а с другой – одинокая женщина, отвечающая за драгоценное наследие своих соотечественников, которое она обязалась доставить на свою Родину, Россию.
Мой приятель Уни выслушал мою речь с большим интересом. Так может слушать другого только индиец.
– Я сделаю, что ты хочешь, – сказал Уни, – но тебя я попрошу связаться с нужными организациями в Дели, чтобы все-таки разрешение пришло.
Я позвонила в наше посольство и услышала равнодушный голос посольского чиновника:
– Я не имею к этому никакого отношения.
Когда-то он называл себя моим учеником. Я повесила трубку и стала искать выход из сложившегося положения.
Я вспомнила человека, которого считала честным и никогда не отказывающим в помощи другим. Я до сих пор не хочу называть его фамилии, он еще работает в МИДе. Команда, боровшаяся за российский самолет, увеличилась. Это был индиец, работавший в аэропорту в Бангалоре, русский работник посольства и я, которая уже не знала своей национальности и своей работы. Третий член нашей команды сел в Дели в машину и поехал в аэропортовский офис. Разговор с работником «Аэрофлота» ничего не дал. И вдруг посольский работник, стоя у стола, заваленного бумагами, увидел уголок телеграммы, где разрешалась посадка нашего самолета в двенадцать часов ночи.
– Это что? – спросил он.
Служащий покраснел и, заикаясь, начал объяснять, что так много бумаг и все сразу не прочтешь. Телеграмму отослали в Бангалор. Уни очень радовался, что совершил правое дело. К двенадцати часам ночи наследие было доставлено на летное поле, после хорошо упаковано и приготовлено к погрузке. Общий вес наследия составил 4,5 тонны. В двенадцать часов разверзлись покрытые тучами облака, и с неба свалился наш грузовой самолет. Мой индийский приятель крепко сжал мою руку и сказал:
– Поздравляю, Вы победили темную компанию.
Но он еще не знал, на что способна темная компания.
Распахнулся грузовой отсек, и наследие, ящик за ящиком, ввезли в грузовое отделение. Вышел командир самолета, сказал мне спасибо и протянул руку для прощания. Я руку не пожала.
– Я не могу, – сказал он, – Вас взять на самолет. Дело в том, что в полетном листе Вы не числитесь.
Числилась я или не числилась, я не знала, но принять то, что сказал мне командир, я не могла. Я стала разговаривать с ним резко. Он так же мне отвечал. Мой приятель-индиец понял, что происходит что-то плохое. Увидев, что мы с командиром самолета разговариваем не слишком мирно, он подошел и спросил, что случилось. Я рассказала. Тогда он схватил командира за грудки и сказал:
– Если ты не возьмешь Людмилу в самолет, я не дам тебе разрешения на взлет. Будешь сидеть здесь, сколько я захочу.
Угроза подействовала на командира, и он пропустил меня в грузовой отсек. Там стояли узкие железные скамейки, на которых было неудобно сидеть. Кроме этого на мне были летнее платье и босоножки без носков. Через некоторое время после взлета в грузовом отсеке стало холодно. Там включили кондиционер на минусовую температуру. Самолет летел ночью. Три часа. И только ранним утром приземлился в аэропорту Дели. Через несколько часов в самолете поменялась команда. Меня напоили чаем и принесли бутылки с соками. Теперь я поняла, что выиграла еще одну дуэль.
В самолете выключили кондиционер, и мы, залетев в Пакистан, направились через Ташкент в Россию. Была глубокая ночь, когда самолет приземлился на правительственном аэродроме во Внуково. Аэродром был ярко освещен юпитерами телевизионщиков, и к самолету бежали встречающие, друзья и близкие. И вдруг я увидела бегущего через все летное поле Юлия Михайловича Воронцова. Подбежав к самолету, он протянул руки и снял меня с железной лестницы, заменявшей трап. Потом схватил меня за плечи и негромко спросил:
– Жива? Жива?
– Жива, – ответила я.
– Боже мой, – сказал Воронцов, – через какой риск Вы прошли!
– Ничего, Юлий Михайлович, наследие Рерихов пришло в Россию.
Пока мы разговаривали, на поле въехал кортеж с двумя сопровождающими милицейскими машинами. Мы ехали через ночную Москву, везли драгоценное наследие, и я думала, что наконец мы начнем с ним работать и организуем Музей имени Н.К.Рериха, как хотел того его младший сын Святослав Николаевич. Мне казалось, что самое страшное уже позади. Теперь можно все сделать. Я тогда не знала, как жестоко ошибалась. Но жизнь всегда сложна и неожиданна. И может представить немало интересного.
Теперь я хотела бы вернуться к Советскому Союзу, благодаря которому вышло постановление в пользу Советского Фонда Рерихов. Оно вышло в 1989 году в ноябре, и вот его текст:
Совет Министров СССР
от 4 ноября 1989 г. № 950
Москва, Кремль
Совет Министров СССР постановляет:
1. Одобрительно отнестись к предложению Советского Фонда культуры, Советского Фонда мира, Союза художников СССР, Сою за писателей СССР, Академии художеств СССР, поддержанному Академией наук СССР и Министерством культуры СССР, о создании Советского Фонда Рерихов.
При этом имеется в виду, что деятельность этой общественной организации обеспечивается за счет добровольных взносов советских государственных и общественных организаций, кооперативов, граждан, поступлений от зарубежных организаций и отдельных лиц в виде денежных средств, материальных и иных культурных ценностей, недвижимого имущества, а также доходов от проведения различных пропагандистско-просветительных и образовательных мероприятий, от производственной и издательской деятельности Фонда, отвечающей его целям и задачам, от оказания платных услуг населению.