Срезав юго-восточный край пустыни, Инанту приземлился среди прибрежных скал. Красное солнце стояло в зените, ослепительный белый диск Ракшаса виднелся чуть ниже, и по морю тянулись две дорожки, алая и серебристая. Море тут было не шире Средиземного где-нибудь между Францией и Алжиром, и за солеными водами лежал материк Намучи, населенный племенами хеш. У всех крупных морских бассейнов на Раване поверхность выглядела темно-серой с фиолетовым отблеском, и поэтому казалось, что море угрюмо хмурится. Шумный рокот волн и посвист ветра усугубляли это впечатление.
Вызвав Юэн Чина, Инанту доложил, что находится у склада-18 и приступает к следующей фазе операции. Включив инфракрасный сканер, он убедился, что живых тварей крупнее ящериц и крабов здесь нет. Тогда он покинул свою машину, тут же взмывшую в небеса, и направился к искусственной пещере в скалах, одному из хранилищ со всякой всячиной, которые были разбросаны по континентам планеты. Вход маскировался щитом из пластика, неотличимым от скалы, покрытым наслоениями соли и мелких ракушек. Инанту нажал завиток на своем браслете, пластиковая крышка сдвинулась, вспыхнули светильники. Вдоль стен квадратного помещения ряд за рядом громоздились контейнеры, в центре висели над каменным полом резервный гравипланер и неуклюжий баркас местного производства – такой, какие брали на борт галеры туфан. Посудина, рассчитаная на шесть человек, могла идти под парусом и веслами и, в случае гибели корабля, была единственным спассредством.
Но на этом баркасе имелся гравидвижок. Инанту вытащил невесомое суденышко из пещеры и, спустив на воду, отрегулировал тяготение на четверть земного. Мачту поднимать не стал, к веслам тоже не прикоснулся; запустил двигатель и направил баркас сначала в открытое море, а потом вдоль берега. Шел кораблик быстро, перелетая с волны на волну, а над ним плыла в небе туманная дымка, скрывавшая планер. Инанту находился сейчас между Буррой, ближайшим к Кииту портом на севере, и скалой, где стоял Киит. Подобно некоторым древним финикийским городам, его возвели на крохотном островке километрах в трех от берега; за проливом лежала пустыня, раскаленный солнцами песок, но морские воды защищали остров от ее знойного дыхания.
Баркас приближался к Кииту со скоростью шестьдесят узлов, и спустя недолгое время между небом и морем возникла темная точка. Она росла и росла, превращаясь сначала в пятнышко, затем – в треугольник, и, наконец, в почти правильный пологий конус, напоминавший крохотный вулкан. Но это образование было не вулканом, а лишь вершиной подводной горы, утесом, что поднимался над морской поверхностью метров на триста. С восточной стороны в горе зияла широкая трещина – дар богов, природная гавань, а склоны рассекали ступени террас, связанных лестницами и галереями, застроенных множеством домов, лавок, мастерских, храмов и торговых складов. На вершине скалы стояло святилище Зиттана, Морского Бога, а над ним торчал маяк – башня в семь этажей, крытая золотистой бронзой.
Инанту не приходилось бывать в Киите, но он знал, что площадь островка – полтора квадратных километра и что его обитатели живут за счет торговли, солеварения и морского промысла. Мясо, мука из дигги, топливо и металлические изделия большей частью завозились и шли в обмен на товары Киита – соль, рыбу и рыбью кожу, а также украшения из раковин, кораллов, жемчуга и бирюзы, за которой отправлялись экспедиции в пустыню. Но главным сокровищем острова были источники сладкой воды – их хватало на пятнадцать тысяч жителей и на несколько сот пришлых мореходов. Население Киита не росло; лишних детей и подростков продавали или топили в море.
Пришло время поднимать мачту и распускать парус. Сделав это, Инанту пошарил под кормовой банкой, извлек маленький цилиндр гравидвижка и швырнул его за борт. Баркас сразу осел в воде, скорость упала; теперь суденышко двигалось по воле ветров и волн, как любой корабль на этой планете.
Инанту осмотрел свои запасы, состоявшие из пустого бочонка для воды, щербатого медного ножа и рваных штанов, подпоясанных задубевшим от соли ремнем. Потом проверил, что синяки и ссадины, нанесенные с помощью грима, выглядят как настоящие, что корка засохшей крови на плече вполне правдоподобна, и что его губы даже на ощупь кажутся воспаленными и потрескавшимися. Закрепив руль и убедившись, что ветер гонит баркас к острову и шнырявшим в проливе рыбачьим лодкам, он лег на спину и погрузился в транс. Выглядел он точь-в-точь как потерпевший крушение туфанский мореход, что могло быть правдой – не прошло и трех дней, как здесь, у побережья, штормило.
Он ждал минут пятнадцать или двадцать. Потом где-то поблизости заорали, плеснула под веслами вода, стукнулись о борт крючья багров, заскрипели друг о друга доски. Инанту приоткрыл один глаз. Пара плоских рож склонилась над ним, кто-то третий спускал парус, четвертый уже обшаривал баркас, а в лодках, притершихся с обоих бортов, раздавались голоса советчиков. «Рыбаки, – довольно подумал он, открывая второй глаз. – Рыбаки, спасители!» Правда, эта братия разглядывала его без всяких намеков на сочувствие.
– Чрево Зиттана! – буркнул первый рыболов. – Похоже, живой!
– Бросим в море, будет дохлый, – заметил второй. – Только вот браслетец сниму.
Он потянул с руки Инанту браслет и испуганно ойкнул, получив слабый парализующий удар.
– Заговоренная штуковина! А парень, видать, колдун!
– Колдунов топить положено. В воду его, в воду!
– Сперва в поясе пошарьте, – посоветовали с лодки.
Инанту почувствовал, как чьи-то жесткие пальцы ощупывают пояс.
– Нет там ничего. На прикорм пойдет, рыбья шелупонь!
– А посудина у него хороша, – сказал первый рыбак, схватив Инанту за ноги.
– Хороша, – согласился второй, приподнимая Инанту за плечи. – Ну, взяли! Плоть – морю, кости и зубы – камням, волосы – волне!
«Похоронный обряд, ритуальная фраза», – подумал Инанту и испустил жалобный стон:
– Люди… во имя Баахи… воды, воды!.. Гонец я, не колдун… гонец из Саенси… корабль разбился… к правителю меня…
Над бортами возникли еще четыре рожи.
– Что он болтает? – спросил кто-то.
– К правителю меня!.. Быстро!.. – захрипел Инанту. – Вести… важные вести… будет вам награда… Воды! Дайте мне воды, отродья хффа!
К его губам поднесли кожаный мех и позволили сделать пару глотков. Кажется, при обещании награды у рыбаков проснулась совесть.
– В гавань! – сказал Инанту, приподнимаясь. – В гавань и на берег! Там стражей позовете. Пусть несут меня к Крепкому Парусу.
Крепкий Парус являлся старшиной городских магистратов, правивших в Киите. Как утверждал Юэн, его отличали здравомыслие и государственный разум.
Присмирев при имени правителя, рыбаки вздернули на мачту парус и взялись за весла.
– А велика ли награда? – полюбопытствовал один.
– Каждому по золотому браслету, – предположил другой.
Инанту потянулся к меху, глотнул теплой, пропахшей кожей воды и сообщил:
– Живы останетесь, вот вам и награда! Страшные вести я принес, спаси нас Бааха и дети его! Дикари идут! Людоеды из-за гор!
Лица рыбаков посерели. Они навалились на весла, обогнули мыс и вошли в гавань, где теснились корабли, три-четыре десятка киитских галер и суда из ближних городов. Инанту облегченно вздохнул – галеры со знаком Саенси среди них не было. Он мог без боязни играть роль посланца.
Его сдали с рук на руки городским стражникам. Что до спасителей-рыбаков, то они, бросив баркас, с воплями ринулись к причалам, оглашая недобрые вести. Инанту, которого стражи тащили вверх по лестницам, видел, что у кораблей и доков сбивается толпа, слышал тревожный гул голосов и хриплый вой раковин – владельцы кораблей сзывали свои команды. Казалось, шас-га уже стоят за проливом и готовятся к переправе, чтобы сожрать всех жителей Киита.
Такая обеспокоенность вдохновила Инанту. В Саенси все вышло по другому: Тяжелый Кулак – кость ему в ноздрю! – счел его смутьяном и лгуном, да и городские магистраты, Смотрящий Искоса и Руки к Себе, тоже доверием не порадовали. Но Киит, очевидно, бдительности не терял и был готов к любому бедствию. Скорее всего, это объяснялось его удаленностью; в стране туфан Киит считался таким же форпостом, как лагерь римских легионов где-нибудь в Дакии или Британии.
Дюжие стражи вознесли Инанту на самый верх утеса, где стояли жилища местных нобилей, храм Зиттана и маячная башня. По дороге он не забывал стонать, закатывать глаза и жаловаться на голод, жажду, раны и ушибы, поминая время от времени богов, спасших его от свирепости волн и морских чудовищ. Стражам это надоело. Один из них ткнул Инанту дубинкой и велел захлопнуть пасть, другой добавил по шее и пробурчал, что боги уже утомились от его нытья.
Его поволокли в святилище. За неимением лишнего места храм служил в Киите судебной палатой, ратушей и канцелярией, где хранились тысячи кипу [26] – кодекс торговых договоров, отгруженных и принятых товаров, пошлин с чужих кораблей, выданных ссуд и наложенных штрафов. Инанту втолкнули в эту канцелярию, длинное узкое помещение с пучками веревок, что свешивались со стен и потолка будто водоросли в подводной пещере. Из соседнего зала доносилось гнусавое пение – кажется, там молились Зиттану или справляли какой-то обряд. Старший страж сунулся в дверной проем, забормотал вполголоса, и пение смолкло.
Послышались тяжелые шаги, и в канцелярию вошел мужчина в тунике из рыбьей кожи, с длинным, окованным бронзой посохом – видимо, символом власти. «И правда крепкий парус», – подумал Инанту, глядя на бычью шею, мощные бицепсы и широкие плечи правителя. При небольшом росте фигура его казалась квадратной, длинные волосы струились по спине и груди, но, в отличие от магистратов Саенси, он был безусым и безбородым. За ним семенил жрец – не такая развалина, как Рожденный-в-Ночь-Полной-Луны, а молодой и довольно юркий.
Инанту, кряхтя и причитая, стал делать знаки почтения.
– Смотрящий Искоса, правитель Саенси, говорит моим языком: да будет с тобой, почтенный, милость Баахи. Пусть умножатся твои богатства, пусть не иссякнет вода в твоем городе, пусть его камни будут крепкими, а море – изобильным. И пусть дела твои будут удачны, что бы ты ни задумал, а твои корабли…