Меч, палач и Дракон — страница 4 из 5

ПУТЬ К КОРОНЕ

Глава 21

— Говоришь, все погибли? — сурово спрашивал с гвардейца сам герцог Гальба — седой и жестокий.

По всей Мендоре его люди ловили пособников магов и просто врагов короны — сгубивших принца Хорхе и графа Педро Гальбу. Город затих. Совет графов так и не собрался — побоялись, что регент (Гальба продолжал называть себя именно так) учинит и над ними расправу. Обезумевшая от недавних событий столица притихла под его жесткой дланью. Армия: гвардия, ордонансные роты и наемные войска — была в его руках. Как и казна. Как и церковь — архиепископ Камоэнса Дела Кокуэль благословлял деяния Гальбы, особенно борьбу с еретиками.

На главной площади Мендоры сожгли первого сектанта-возвращенца, того самого купца из Кардеса, имевшего неосторожность рассказать партнерам об увиденном бое двух гвардий.

— Да, Ваше Величество, — регент нахмурился, и тронтец понял, что переборщил с лестью, — Все. Я подходил потом — одни клочки тел, да камни. Никто не мог в живых остаться. Куртку Гийома видел — кусок ее весь в крови.

— Маги точно погибли?

— Да. Гонсало вообще из башни не вышел, а Гюрзу потом утянуло, — колючий презирающий взгляд герцога буравил Яноша Рамаи насквозь.

Больше всего ему хотелось очутиться сейчас в кабаке, подальше от ставшего мрачным и пустынным дворца.

— А принцесса? Она точно с магом была?

— Да, ваша Светлость. Гюрза говорил она там, в башне.

— Пошел, — мотнул головой Гальба, лицо его скривилось.

— А награда, Ваша Светлость? — тихо и робко поинтересовался Янош.

— Награда! — взревел регент, — Стража!

Гвардеец позади тронтца бесшумно накинул ему на шею свой крепкий черный шарф — знак потери и скорби.

Янош вцепился в него, захрипел, засучил ногами.

— Оставь! — остановил казнь Гальба, — Он может пригодиться. Вдруг самозванцы будут.

* * *

— Он погиб? — Ангела долго не решалась задать этот вопрос.

Гийом умело развел костер, что почти не давал дыма. Беглецы — голодные, израненные и уставшие — грелись в его огне, спрятавшись в густых прибрежных зарослях.

На ветвях сохла одежда. Гийом любовался ею со смесью восхищения, нежности и жалости. Ангела была беззащитна как ребенок, хрупка и беспомощна. На голого мага она не могла смотреть без содрогания — все тело его было покрыто мелкими, наспех затянутыми амулетом ранами и порезами.

— Да, — Гийом перевернул на импровизированном очаге большую толстую рыбину, насаженную на ветку, — Ты видела смерч. Гонсало держал в себе мощь, годную на разрушение крепостной стены. Он хотел смерти Кербона и твоего спасения, поэтому убил их всех, пожертвовав собой. Выпустил всю мощь разом. В один миг. У него было мало времени.

Ангела не ответила, только прижалась крепче, слез не было. Она их все уже выплакала. Ночь над ними стояла тихая и облачная. Небо было затянуто тучами, ни звезд, ни лун. Мрак. Темнота. Тени на лицах.

Кербона больше нет. Слишком поздно.

Тени округ костра. Гонсало — гордый, благородный и ранимый. Мальчуган Хорхе, имевший несчастье родиться принцем. Честный Блас Феррейра. Педро — непонятый до конца сын Гальбы. Капитан Эд Пескара…

Что делать? Как быть?

Тучи закрывали звезды, но не давали ответов.

* * *

Кабинет Риккардо де Вега остался неизменным с прошлого визита Гийома. Большая комната, наполненная светом. Пышный алькасарский ковер на полу. Две стола, поставленные буквой «T». На том, что стоит столбом, фигурки солдатиков — покойный граф на своих детских игрушках моделировал сражения. Стол-перекладина завален бумагами.

Тот же запах крепкого кофе. Только человек за столом не Риккардо. Уже больше года как нет молодого графа, осмелившегося бросить вызов королю Хорхе и герцогу Гальбе.

Остался только его портрет на стене — новый портрет, посмертный. Риккардо одет просто: белая рубашка и красные штаны. Нет украшений. На левой деснице — черный наруч, на нем ястреб. Красный ястреб — покровитель рода, живущий на Одинокой горе. Демон или Бог. Тот, кто всегда был с Риккардо и перед смертью сел на его руку.

Художник был хорошо знаком с графом, сумел отразить всю противоречивость его фигуры. Силу, заключенную в невысокое худощавое тело; властные фамильные черты и мягкий грустный взгляд человека чувствительного, отзывчивого и доброго.

Гийом вздохнул. Черноволосый граф-мятежник был одним из его редких друзей.

— Буду честна, я не рада вас видеть, дорогие гости, — призналась Патриция де Вега — безответная любовь Риккардо, его наследница и мать его сына.

Ее было лет двадцать пять — расцвет женской красоты. Иссиня-синие глаза Патриции вкупе со стройным станом и русыми волосами, собранными в две косы, мало кого могли оставить равнодушными.

Граф Риккардо не стал исключением. Их история была интересней самого увлекательного любовного романа. Интересней и трагичней. Чувства де Вега были почти безответны, но он сумел стать ей другом, подружился с отцом. Пат согласилась стать его женой. Обвенчанные они проехали в Мендору на знаменитый Осенний Бал. Свадьбу должны были сыграть зимой.

Двоюродный брат Риккардо — Альфонс Васкес — ловелас, дуэлянт и ловкий придворный — в свое время сведший эту пару, перед балом неожиданно для себя влюбился в Патрицию. Любовь эта роковая оказалась взаимной. Он вместе с другом своим — Марком де Мена на балу выставил Риккардо трусом, недостойным зваться дворянином, опозорил его перед Пат. Ранил на последующей тайной дуэли.

Граф Кардес вернулся домой — разбитый и равнодушный к жизни. Его волю пробудило паломничество на Одинокую гору. Откуда он вернулся с черным наручем на деснице и огнем в глазах.

Вскоре герцог Гальба выступил с идеей силой обратить в правильную веру еретиков-мараккойцев, и пять графов провинции взялись за оружие, отстаивая старые вольности. Хорхе был занят войной с Алькасаром.

Восставшим почти удалось сломать силу коронных войск — Риккардо де Вега показал себя талантливым полководцем. Почти. Маг Гийом и Агриппа д'Обинье разбили их армию. Гийом лично приложил руку к смерти четырех графов Маракойи, обезглавив восстание.

Хорхе — умевший использовать даже врагов — предложил Риккардо сделку. Тот пишет новое наставление войскам. Король же дает ему отсрочку в исполнение приговора, отпускает домой.

Патриция, потерявшая в этой войне все: мужа, подругу и счастье, вызвалась стать Смертью — исполнителем приговора. Но судьба любит играть людьми. Приехав в Кардес, молодая вдова поняла, что не может дать приказ убить бывшего жениха. Слишком сложные чувства их связывали.

Цепь событий сблизила их, но не соединила. Не примирила до конца. Де Вега, убедившись в том, что не может вернуть ее любовь, покончил с собой, довершив книгу. Пат, еще не знавшая, что носит его ребенка, против воли сделалась наследницей графа. Хорхе любил тонкие шутки и исполнил последнюю волю мятежника.

Маракойцы не любят этикет и притворство. Вдовая графиня — хозяйка их жизней — сидела рядом на диване, как товарищ, а не за столом, как распорядитель судеб и судья.

Напротив них в большом кресле развалился огромный толстяк лет пятидесяти — Франческо Дайнц — маршал Кардеса, могучий рыцарь. Он служил еще Энрике де Вега — знаменитому кондотьеру — деду младенца, что занимал ныне графский трон.

Ангела — королева Камоэнса — дернулась как от удара. Гордость ее привыкла к почтению. В последнюю их встречу, полтора года назад Патриция была просительницей. Гийом стиснул руку девушки. Беды, обрушившиеся на Ангелу, расшатали ее нервы, мог случиться ненужный скандал.

— Ты можешь прогнать нас, можешь выдать Гальбе. Мы в твоей власти, Пат. Прав был дядя — тяжела корона Камоэнса, — неожиданно спокойно ответила ей Ангела.

— А лучше всего убить и скрыть все следы, — кивнула Патриция, на нее было скромное, но красивое белое платье, кардесцы не носят траур, — Но я не могу прогнать вас, друзья мои. Меня учили отстаивать добро. Риккардо бы тоже помог вам.

Графиня поцеловала Ангелу. Женщины крепко обнялись.

— Благодарю, за гостеприимство. Обещаю, я не останусь в долгу, — маг встал и поклонился графине.

— Твои векселя у меня, Гийом. Признаюсь, я была очень удивлена, получив их, — промолвила Патриция.

— И чуть не пустила в дело, — громко и натужно рассмеялся Франческо, его глаза, спрятанные за густыми черными бровями, смотрели с неприязнью, — Скажи, девочка, что ты намерена делать: драться или бежать? — он не питал почтения к монаршей особе.

Ангела стерпела это ненамеренное оскорбление.

— Не знаю, — призналась она.

Взгляд старого рыцаря смягчился.

— Да, выбор у тебя непростой. Но он, — Франческо указал пальцем на Гийома, — он тебе поможет, хитрый сукин сын. Ты, главное, нам скажи, как решение примешь.

— Скажу, — с вызовом посмотрев в его суровые очи, пообещала девушка, — Обязательно скажу. И надеюсь, вы — мои верные подданные поддержите свою королеву!

— Мой дом — твой дом, Ангела, — примирительно сказала Патриция, — Отдохни, ты проделала долгий путь. Кажется, у меня есть, чем вас порадовать. Кармен здесь.

— Сеньора Феррейра?! — в два голоса радостно воскликнули беглецы.

— Мы знаем ее, как сеньориту Турмеда. Моя подруга приехала на день раньше вас. Кардес — ее родина, лучшее место для радости и горя. Я помню Бласа — он был хороший человек, настоящий рыцарь.

Франческо хмыкнул, но под взглядом Патриции осекся.

— Вы устали с дороги, хотите отдохнуть — я покажу вам ваши покои, — графиня поднялась, мягко зашелестев платьем.

Ангела ощутила укор зависти, на ней был грязный женский костюм для верховой езды.

— Там вас ждет и сменная одежда. Моя королева, вы пока не побрезгуете моими нарядами? — Патриция, «Милая Пат», как любил называть ее Риккардо, тонко чувствовала людей, — Я сегодня же пошлю за портными для вас.

— Не, что ты. Для меня сейчас и чистое крестьянское платье — радость, — Ангела улыбнулась, впервые за много дней.

Гийом хотел выйти вслед за женщинами, но Франческо взглядом остановил его. Маг повиновался. Старый рыцарь держал в своих больших сильных руках рыцарство Кардеса и его многочисленную милицию из свободных крестьян и горожан — могучую силу, созданную покойным Риккардо.

Именно крестьяне, взявшие в руки оружие, остановили рыцарство соседних провинций, что во время прошлой войны хотело ударить по Кардесу с Походом Веры. Трупы «святых» убийц — нашивших на плащи черные песочные часы в виде двух соединенных треугольников[12] — потом долго вылавливали из реки Дайки.

— Ну?! — грозно осведомился Франческо.

— Что «ну»?

— Что задумал, маг? Не принцесса здесь решения принимает, а ты, — рыцарь уставился ему в глаза, — Ты Патрицию — ангела во плоти — можешь обмануть, но не меня, королевский убийца! Если бы не ты, мы были бы свободны, и Риккардо был бы жив.

Маг отметил слово «принцесса». Титул его любимой был эфемерен.

— А также Карл де Санчо, Винсент Ла Клава, Хуан Боскан, и Леон Кундера. Я помню всех. Ты служил Риккардо, я присягал Хорхе. Была война. Точнее, бунт против короля, не важно справедливый, или нет, — спокойно ответил Гийом, — Я был верен Хорхе — он умер. Теперь я вольная птица. Ангела для меня не королева — любимая. Но решать будет она. Сейчас нам нужен приют — зализать раны.

— А потом?

— Это выбор Ангелы.

Франческо замолчал.

— Говорят ты, ублюдка герцога на тот свет отправил прямо во дворце? — неожиданно спросил он.

Гийом вспомнил Педро Гальбу в Турубанге — сильного и уверенного вождя, берегущего свой народ. Грустно покачал головой.

— Не я. Мой ученик Кербон.

— Молодец, парень, — похвалил убийцу рыцарь, видно было, что он не поверил магу.

— Он же задушил принца Хорхе, убил Бласа Феррейра, неизвестно по чьей воле. И распалил огромный костер, что может сжечь Камоэнс.

— Нас — маракойцев — не спалит, кишка тонка, — Франческо поднялся, кресло радостно скрипнуло, освобождаясь от тяжкого груза, — А на прочих — плевать!

* * *

Гонсало де Агиляр ценой своей жизни уничтожил погоню. Больше двух беглецов никто не искал. До Кардеса было десять дней пути. У Гийома умел убеждать людей, Ангела спасла немного золота, — с лошадьми и провиантом проблем не было. Карета казалась беглецам слишком медленной — принцесса пересилила себя, но после двух дней скачки пришлось на неделю вернуться к экипажу. Девушка с непривычки натерла до крови ягодицы и бедра.

Гийом вспомнил свое лечебное искусство, но восстановление заняло много времени, зато весь оставшийся путь они проделали верхом, стараясь наверстать упущенное.

Трудней было хранить инкогнито. Держать в себе тайну. Ангела не много раз порывалась обратиться к подданным. Принцесса, ставшая королевой Камоэнса, кусала губы в кровь, ловя на себе пеструю гамму взглядов: от похотливых, до презрительных. Страдания и бегство еще никого не делали красивыми — она осунулась, исхудала, подурнела. Унижение такого рода, добавившись к смертям близких и крушению привычного мира, едва не стало последней каплей. Только терпение Гийома, его ласки и уверенное спокойствие давали ей надежду, спасали от истерик, отчаяния и безумия.

В пограничных в Маракойей провинциях — Вильене и Сатине — беглецам пришлось нелегко. Герцог Гальба был инфантом этих земель, населенных истовыми ратофолками, фанатизм которых усилился после поражения от маркойцев в войне трехлетней давности.

Их несколько раз останавливали патрули — странной казалась стражникам и чванливым баронам эта пара. Тридцатилетний мужчина с белым, как мел, лицом и седеющими волосами, и молоденькая девушка с черными кругами под глазами.

Один баронет, обладавший старинной привилегией — правом сбора пошлин со всех путников и торговцев и обнаглевший от провинциальной безнаказанности, грубо повел себя с Ангелой.

— Сеньора, я приглашаю вас в мой замок. Говорят, постели мягче моей не сыскать во всей Вильене! — смеялись его светлые глаза на лоснящемся самодовольном лице.

Дружинники за спиной — восемь крепких молодцев, громко заржали.

— Она со мной. Не стоит, — попросил его маг.

— Я приглашаю даму, а не тебя — бродяга. Кто может отказаться от такой чести?

Насмешка была в словах баронета. Превосходство. Сила. Волки его ждали лишь повода.

— Я! — Ангела влепила баронету пощечину, когда он схватил ее за руку.

— Сучка! — завопил тот, ногти у принцессы хоть и были коротки, но оставили чувствительный след.

Гийом взорвался. Впервые за много лет ненависть и злоба — лютая злоба — залили его глаза. Хлестнул ветер — непокорная, могучая стихия. На землю упали и лошади, и люди.

— Не надо! Хватит, Ги! — крик Ангелы привел его в себя.

Лошади убежали, дружинники с баронетом остались — неподвижные и раненные. Сапоги мага были все в крови — лица у барона больше не было. Когда принцесса подошла ближе, ее вырвало.

К счастью Маракойя была совсем близко — пара ор езды. Графство Ла Клава — чья земля до сих пор хранила следы разорения, учиненного походом Веры. Альфонс Васкес тогда старался унять вверенную ему орду, но у него не получилось.

Стража на рубеже денег брать не стала — официальные налоги между провинциями, мешавшие торговле, Хорхе отменил — но имена все же записала, как и цели визита.

— Гийом Бледный. Маг короля Хорхе. В Кардес. Срочно и тайно. Помогите, — тихо сказал чародей.

Офицер в начищенных латах открыл рот от удивления, но помощь оказал. Графства Маракойи были очень дружны между собой. Одни на всех война и горе только сплотили их. Риккардо де Вега был общим героем.

Им дали карету и охрану. Извилистая дорога заняла еще два дня.

Патриция уже ждала их. Важный разговор состоялся сразу по приезду в Осбен.

* * *

— Вы постарели. Гийом. Морщины вокруг глаз и на лбу, седина, — Кармен Феррейра говорила тихо и медленно.

Они сидели рядом, маг чуть обнимал женщину. Ангела спала в соседней комнате, обхватив обеими руками огромную подушку. После ванны и обеда сил ее хватило только на то, чтобы пойти до кровати. Но, увидев их, она не стала бы ревновать. Кармен было больше не к кому прижаться, Гийом был ее единственным другом, тем, кто не стал бы приставать, стараясь воспользоваться слабостью, болью и одиночеством.

Даже сильным женщинам нужно иногда мужское плечо.

— Так получилось, — глубокая спинка дивана позволяла далеко откинуться назад, маг сидел, закрыв глаза, будто тихий нежаркий вечер уже сменила ночь.

— Почему он убил их, ваш Кербон? — проклятое имя Кармен выговорила с трудом.

— Не знаю, спросить уже некого. Думаю, герцог сумел заставить его работать на себя, забыв, что Кербон — самолюбивый и опасный боевой маг, всегда любивший быть хозяином положения. Слуга завел свою собственную игру. Ему почти удалось победить. Стравить нас и уничтожить. Отомстить всем. Не знаю, какую выгоду он рассчитывал получить из всех своих злодейств.

Кармен вздохнула и вытерла платком слезу. Бласа смерть убийцы вернуть не могла. Гийом в очередной раз удивился, как она не ранила сама себя длинными ухоженными ногтями.

Волосы Кармен были уложены в пучок, разом отобрав у нее часть привлекательности, в их темноте проблескивали свежие белые нити.

— Знаешь, я всю дорогу домой — кроме как сюда мне ехать было не куда — думала, что напишу на надгробии Бласа. Считаешь меня сумасшедшей, слишком быстро смирившейся с потерей?

— Нет. От смертельного горя спасает только дело. Неважно какое. Ты жива и здорова духовно, для Бласа там, это главное.

— Я сочинила послание для него. Близки друг другу, и все-таки Близости мы лишены: Ты — идущий к мертвым, Я — бредущая к живым.

Кармен осеклась и замолчала.

— Пустые слова. Никчемные, но из сердца вывороченные. Лучше я не скажу.

— И не надо. Оставь красоту и величие Луису — он и напишет о друге, когда придет время, все отобразит, ничего не забудет.

Тишина. Кармен крепче прижалась к Гийому, положила голову ему на плечо.

— Помоги Ангеле, — попросил он, — Я не могу. Она закрывается, как раковина.

— Боится, стыдиться. Ты полюбил ее принцессой в золотом одеянии, а сейчас она нищенка, приютившаяся в чужом доме. Ты еще не знаешь, насколько она горда и честолюбива, маг. Такое падение — оно либо закалит, либо сломает.

— Вот и прошу — помоги. Что мне ее титулы? В самом грязном и рваном наряде она милей любой красавице.

— Тебе не понять нас — женщин, — слабая улыбка тронула губу Кармен, — Я сделаю все, что могу. Забирай ее, Гийом, и уезжай. Сделай королевой, но не здесь.

— Уже думал, но ей решать. Это ее дом, ее родина. Тяжело и горько быть скитальцем. Я не могу неволить любимого человека.

— Как знаешь. Только, прошу, не сложи свою голову, добывая ей корону. Я этого не перенесу. Хотя бы одна сказка должна кончиться счастливо. Если нет — тогда в мире нет ни бога, ни добра, и ни смысла жить.

— Постараюсь. Ты знаешь, меня очень трудно убить.

— И еще, — голос женщины стал очень суров и жесток, — Помни, что только в сказках герой получает принцессу и королевство.

— Так ты же веришь в сказки, — маг ласково рассмеялся, боясь ранить.

— Верю. Но те, что про королей с детства не люблю. Власть, она даже в сказке холодна и жестока.

Длительный сон, покой, и горячая еда пошли на пользу беглецам. На второй день Ангела вместе с Патрицией вышла на прогулку по магазинам. Графиня приняла векселя мага. Они снова стали богаты.

На третий день Гийом и Ангела вместе покинули резиденции графов Кардес, ступили на гостеприимные улички Осбена. Патриция дала им слуг в сопровождение. Город еще вчера приятно удивил юную королеву, воспользовавшись случаем, она стала засыпать Гийома вопросами.

— Ги, как здесь чисто! Не сравнить с улочками Мендоры. Все просто сияет. Кажется игрушечным. И люди очень приветливые.

— Осбен — единственный город Кардеса. Графы де Вега берегли и украшали его в меру сил. Жители от них не отставали. Это непростое графство, оно создавалось переселенцами, здесь изначально жили вольные люди — сильные и честные. Это отложило отпечаток на все. Хороший хозяин держит дом в чистоте. Горожане не исключение — Осбен их владение, графы здесь лишь гости.

Гийом держал любимую под руку, хотя на деревянных мостовых города упасть было очень трудно. Ангела, не стесняясь, разглядывала дома и людей. Маг в первый свой приезд сюда тоже очень удивился отсутствие привычного для Камоэнса камня и кирпича. Кардесцы признавали только дерево. Треть графства занимали леса — вотчина паасинов, что охотно торговали с соседями.

— Посмотри вправо. Видишь лавку тканей? Около нее, разговаривают, — что-то очень взволновало девушку.

Маг посмотрел в указанном направлении. Трое мужчин о чем-то беседовали, диалог сопровождался громким смехом. Один — паасин в привычном зеленом плаще, другой скаец — в нарочито грубо пошитом камзоле, третий — лагрец в клетчатом одеянии с обязательным меховым воротником.

— Эти трое — заклятые враги. То, что скайцы и лагрцы извечные недруги и соперники знает каждый, о вражде последних с паасинами ты мне сам рассказывал, — возбужденно говорила Ангела.

— Это Кардес, — улыбнувшись, ответил маг, — Покойный Риккардо прожил всего двадцать пять лет, но успел совершить немало достойного восхищения. Его отец Энрике был знаменитым кондотьером, но ввязался в дворцовые интриги и умер молодым, оставив сиротой сына, мать погибла родами. Мальчика воспитал отец Кармен — Клавдий Турмеда — человек могучего ума, знаток древних законов. Под его началом молодой граф радикально изменил жизнь своего захолустного графства, благо сокровища, накопленные отцом, позволяли.

Он освободил зависимых крестьян, отдал им землю, сумев не рассориться при этом с немногочисленным дворянством. Одновременно провел реформу законов — понизил и упростил налоги. В Кардесе было много земли, но мало людей. Де Вега стал принимать у себя беженцев со всех Благословенных земель, в основном еретиков и сектантов. Шли к нему люди тертые, умеющие держать оружие в руках. Он наделял их землей. Пятнадцать лет назад в графстве было тысяч тридцать жителей — сейчас пятьдесят. Все взрослые мужчины объединены в хорошо обученную милицию — что опасней расхваленных скайских и лагрских наемников. Риккардо унаследовал отцовский талант полководца. Над ним смеялись, а он сделал из крестьян воинов. Треть офицеров и сержантов ордонансных рот короля — кардесцы, прошедшие школу Риккардо де Вега и не потерявшие связь с домом.

Лагрцы, скайцы и прочие переселенцы — уже одна общность, что скоро станет народом. Их объединяют одна цель — счастье для себя и детей. Потому здесь нет вражды. Те, кого жгли и пытали за Веру, терпимей к чувствам и воззрениям других.

— Это все очень интересно, но зачем ты мне все это рассказал? — поинтересовалась Ангела.

— Потому, что это наши возможные союзники, моя королева. Те, кто уже однажды бил клевретов герцога Гальбы и войска короля.

Ангела задумалась, одинокая морщинка исказила ее лоб, больно ранив мага.

Королева хотела войны. Минувшей ночью они окончательно решили этот вопрос.

— Ты любишь море, Гела? — спросил Гийом, когда они умиротворенные лежали, обнявшись после горячих ласк, впервые за долгое время оказавшись так близко друг к другу.

Сердечко принцессы билось очень быстро, ни как не могло успокоиться. Маг про себя звал ее «моя принцесса», королевский титул в его голове не вязался с это нежной беззащитной девочкой.

Свечи были погашены, Ангела любила ночь. Ставни закрыты, назойливые луны не могли забраться в комнату. Дверь в коридорчик, ведущий к гостиной, открыта — было жарко.

— Море? Люблю, хотя и была на нем всего два раза. Оно теплое, мягкое, необъятное, — веки Гийома были опущены. Но он чувствовал — она улыбнулась, — Ты хочешь увезти меня на море? — резко без перехода спросила она.

Чародей вздрогнул.

— Да. Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Хочу счастья для нас с тобой. Для меня дом у моря — один из символов его.

— Я не хочу бежать. Камоэнс мой дом, — твердо сказал Ангела, повернулась на спину.

— Но ты же была готова следовать за мной прочь из этого дома, спасаясь от женитьбы с Марком Далацийским. Что изменилось?

— Все. Я опозорена. Бежала не сама — меня выгнали из собственного дома. Из моей, по праву моей страны. Гальба-убийца на троне. Я же, из милости спрятанная Патрицией, прячу имя свое от мелких торговцев,

— Не из милости. Из дружбы. Из верности. Она многим рискует, — поправил ее Гийом, — Гальба не вечен — он умрет. Ты вернешься. Если захочешь. Подумай, хорошо, подумай, любовь моя, стоит ли это королевство того, чтобы за него умереть? Или того, чтобы за него умирали другие? Главный враг — Кербон — мертв. Гальба потерял сына — пожинает плоды собственной гордыни и алчности. Я не хочу драться с ним. Я устал убивать. Я нашел тебя, сейчас обнимаю крепко-крепко, потому что боюсь потерять.

Ангела молчала.

— Уедем, уедем туда, где сможем быть счастливы. Короли — они не знают нашей любви. Был ли счастлив твой дядя? Нет. Хочешь, вернемся на мою родину — За Море. У меня там есть верный друг Готье, он увел у меня жену, ты помнишь эту историю. Но благодаря тебе, я на него не сержусь. Наоборот. Все, что пожелаешь, Ангела. Только оставь войну тем, кто алчет ее. Мы так долго шли к нашему счастью — не будем губить его.

Черный потолок, кажущийся небом, впитал его речь.

— Не могу, Ги, — прошептала она, прижавшись щекой к его плечу, — Это мой дом, мое место и мой долг. Будь со мной. Я знаю, ты устал, ты ранен, но не оставляй меня! Ты хочешь счастья и покоя, я жду мести и бури. Но только пройдя через бурю, корабль может достичь спасительного причала.

— В этом море нет причала. За одной бурей идет другая.

— Я тоже боюсь потерять тебя, Ги. Потому, что люблю тебя: сильного, доброго и преданного, как добрый рыцарь из детской сказки. Идеал — каких не бывает. Я раню тебя, несу страдания и тяготы. Опять принуждаю к бою, к крови и ранам. Мне больно, но я не могу иначе. Не могу забыть, кем была. Жить, зная, что место мое занято. Если бы мы сбежали — все было бы иначе. То был бы мой побег, мой решение покинуть родину. А так… Я должна вернуть себе трон.

Ты обиженно сопишь, словно большой верный пес, старания которого не замечает хозяйка. Прости. Прости меня, Ги. Я не держу тебя, мой верный герой. Подло и грязно использовать твою любовь. Ни в одной сказке нет такой неблагодарной холодной принцессы, как я. Забудь меня, мой чародей. Забудь, выкинь из головы дурную девчонку, что ломает твою жизнь. Прости и оставь… Вернись к морю… За Море… К друзьям… — голос принцессы дрожал, она дышала глубоко и громко.

На плечо Гийома — чувствительную кожицу затянувшейся раны — упали первые тяжелые капли.

— Ангела, — простонал он и стал покрывать ее лицо поцелуями, слизывая соленую влагу, словно пытаясь вместе с ней убрать боль принцессы, ее последние слова.

— Ги, оставь. Прости. Ги, — она пыталась оттолкнуть его, но руки ослабли.

— Никогда. Слышишь! Никогда. Любовь моя, — горячо повторял он, как обезумевший, лобзая ее лицо, шею, руки, груди.

Руки принцессы соединились за его спиной. Время остановилось. Все сразу потеряло свое цену и место в этой жизни. Все кроме их любви.

— Я не покину тебя, не брошу, не уйду, — нескоро, очень не скоро повторил Гийом эти слова, — Ты хочешь вернуться. Воскреснуть для Камоэнса?

— Да. Хочу, — уверенно отвечал Ангела.

— Мы вернемся. Я сделаю тебя королевой, клянусь нашей любовью. Ты станешь ею.

Принцесса мягко поцеловала его, утихшую страсть сменило глубокое чувство нежности. Один поцелуй как возмещение войны за корону. Гийому — любовнику и магу — этого было достаточно.

Когда Ангела уснула, он еще долго смотрел в потолок, хмурясь и морща брови, вспоминая имена, должности, привычки офицеров; расположение регулярных войск и места сбора дворянских ополчений; названия крепостей, количество солдат в гарнизонах; число рыцарских «копий», выставляемое той, или иной провинцией; цены скайских наемников.

Боевой маг, шесть лет защищавший Камоэнс от внутренних и внешних врагов, собирался принести в него войну.

— Прости, Хорхе, — прошептал он под утро, смыкая воспаленные глаза.

Глава 22

— Полюбуйся, — Антонио Гальба, регент-хранитель короны, швырнул Агриппе д'Обинье листовку плотной бумаги.

Он принимал маршала в старом кабинете Хорхе. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как покойный король советовался и пил вино вместе с магом Гийомом. Камоэнсцы предпочитали преемственность и стабильность. Таким же кабинет был и во времена брата Гальбы.

Маршал с интересом взглянул на то, что так рассердило герцога.

Бумага была изрядно затерта, краска местами слезла, но рисунок был вполне ясен. Принцесса Ангела, объявленная умершей, грозно смотрела на маршала, ее чело украшала королевская корона. Подпись была лаконичной.

«За королеву! Смерть Гальбе — убийце принца!».

— Хорошее качество, — Агриппа вернул листовку, — Только личико у принцессы было полнее — здесь она слишком худая. Уже знаешь, кто мутит воду?

— Знаю, — буркнул Гальба.

— И кто же? Мачадо, или кто-то из западных графов?

— Рамон верен, я держу его за горло. А те старые бунтовщики дальше разговоров не идут — растеряли азарт и бесстрашие. Листовка отпечатана в типографии Кардеса.

Маршал вскочил от удивления. Лицо его исказила гневная гримаса, кулаки сжались.

— Опять?! Это не просто вызов — это плевок в лицо! Проблему «возвращенцев» нужно решать. Эти еретики сознательно приближают свой конец.

Герцог покачал головой. Он слишком спокойно отнесся к предложению Агриппы, хотя Маракойя была его головной болью и вечным напоминанием о поражении.

— Это не просто подстрекательский листок. Де Вега мертв — провинция спокойна. Мне донесли, что в Осбене появилась девушка похожая на Ангелу.

Агриппа хоть что-то сказать, но так и замер с открытым ртом.

— Вместе с ней замечен Гийом. И знаешь, — голос герцога-регента сделался непривычно тихим и доверительным, — Я верю, что это действительно принцесса.

— Она же погибла вместе с Гийомом и Гонсало!

— Не все так просто. Свидетель мог и ошибаться. Достоверных свидетельств нет. Много загадок. С той погони не вернулся еще один мой…э-э слуга — Гюрза.

— Слышал, — Агриппа сморщился, словно увидел перед собой кучу нечистот.

— Так нет ни тела его, ни известий. Марк де Мена, до этого контролировавший Гюрзу, исчез из дома своей любовницы этой ночью. Вещи на месте — его нет. Потаскуха Ирмана сошла с ума — молчит и трясется. Слишком много совпадений.

Агриппа некоторое время переваривал град новостей. Выпил бокал вина. Заговорил.

— Чертовщина! Что будем делать, Антонио? С Гийомом шутки плохи, Ангела слушается его. Тем более, после всех перипетий, в которых она показала себя смелой и деятельной особой. Есть опасность гражданской войны. Все недовольные прежним королем и тобой присоединятся к принцессе.

— Так и есть. Маг на свое золото нанял скайцев. Ангела шлет письма. Первые мы перехватили, но будут другие.

Маршал вспомнил события двухлетней давности: пограничная война с Алькасаром и восстание Пяти Графов. Ангела против Гальбы — все прежнее покажется мелкими трудностями. Обязательно вмешаются соседи.

— Попробуй договориться. Лучше с принцессой, — быстро уточнил Агриппа, мысль о торге с Гийомом — вероятным убийце принца и Феррейры, была для него не переносима, — Пойди на любые уступки, но примирись.

— Я уже принял такое решение. Рамон в эту минуту трясется по дороге на Кардес. У него огромные полномочия. Основная цель его миссии — склонить к нам Ангелу. Другая, не менее важная — убить Гийома. По исполнении второй и первая не так важна. Я буду молиться о счастливом исходе, — Гальба достал из-под рубашки нательный знак песочных часов, — «Да будет все смерено и взвешенно по делам нашим и мыслям. Да не минет никто Судьи Небесного. Да сгинет зло!», — закончил он фразой из молитвы.

— Да сгинет, — негромко повторил маршал, — Я выезжаю на границу — проверить крепости и провести смотры наемников и рыцарских ополчений. Близится осень — хлеб созреет — лучшее время для набега. Лазутчики Архенасолы пишут, что султан Хамди не знает на какую страну указать ятаганом. На нас или на Тронто. В свете последних новостей… Я забираю набранных тобой наемников: лагрцев и имперцев из Хальцеда.

— Нет. Усиль границу тысячью гвардии, наемников не трогай. Рамон может провалиться.

«А бунты надежнее подавлять чужаками», — продолжил про себя его мысль Агриппа, отчетливо почуяв в воздухе запахи свежей крови и дыма от горящих деревень. Впрочем, Ангела с Гийомом так же опираются на скайские пики.

— Хорошо.

Прощаться не стали. Подходя к двери, маршал обернулся.

— Скажи, Антонио, ты ни как не причастен к убийству принца? Пусть даже случайно.

— НЕТ! — прокричал-прорычал регент. Он сильно постарел за последние месяцы, волосы поседели, морщины изрезали лицо, только взгляд остался прежним — холодным, жестким буравящим насквозь.

— А твои тайные помощники и союзники?

— Нет, — Гальба успокоился, — я клялся Хорхе защищать его сына. Принц был мне близок. Когда Педро пропал в море, я привык считать его и своим наследником тоже. Зря я разрешил дурочке Ангеле увести его из дворца, — на миг Агриппе показалось, что перед ним чужой старик — оправдывать и сожалеть было не обычае герцога.

— Я верю, что ты невиновен. Но чем больше думаешь, тем больше кажется, что Гийом этого не делал. Не в его обычае воевать с детьми. Зачем он возвращается? Ангела весьма умна — раскусила бы его обман.

Агриппа знал, что герцог не говорит всей правды. Кто-то подделал его подпись и выпустил государственных преступников из Седого Замка, чьи тела нашли рядом с Феррейра.

* * *

— Ха! Знаменитый колдун! Вот мы видеться опять! — медвежья лапа сдавила ладонь чародея.

Гийом даже и не думал сопротивляться — можно было руку сломать.

— Как видишь, я самый. А ты все так же шляешься по свету?

— Прошлый зима уйти от Хорхе. Он мало платить и не воевать. Ты платить и воевать — я с тобой! — громовой бас скайца разносился по всей резиденции графов Кардес.

— Для этого я и попросил графиню организовать нашу встречу. Мне нужны солдаты.

— Солдаты? Ха! Мы есть лучшие солдаты. Пикейщик. Арбалетчик. Купи нас за золото, и мы твой! — грубое лицо скайца, украшенное шрамом от сабли, тряслось от смеха. Война для Ханрика Оланса была наивеселейшим занятием. Роскошная черная борода, давно не знавшая расческу, довершала разбойничий облик.

— Условия оплаты просты: три золотых в месяц пикейщику и шесть арбалетчику. На найме выдача аванса за два месяца, — чародей предложил справедливую цену.

Меняя остиякские и далцийские веселя на золото, Гийом выгреб казну Патриции, купцы Осбена так же приняли активное участие в этой операции. На срочном обмене маг потерял тридцать процентов, но все же собрал огромную сумму — почти двести тысяч золотых. Заплатив наемникам сполна, маг становился нищим.

— Нет, — скаец решил поторговаться, — Пять пикейщику и девять арбалетчику.

— За кого ты меня принимаешь, Оланс? — возмутился Гийом.

— Ты думаешь большое дело, да колдун? — скаец улыбнулся радостно и свирепо, — Будет много кровь. Ты нуждать верный солдат. Мы есть самый верный. Я хорошо служить Рикхардо. Ты знать. Мы — лутший солдат.

— Хорошо. Сколько ты можешь набрать воинов? — сдался маг.

Выбора у него не было. Скайцы были единственными доступными наемниками. Община Оланса, чьи земли граничили с Кардесом, пользовалась особым уважением даже среди скайцев.

— Пика — до шести тысяч зольдат. Арбалет — полторы. Тебе везти. Контрактов мало — солдат дома. Мы быть здесь через две недели.

— По рукам, — согласился маг.

* * *

— Я хочу вернуть себе корону отца, — объявила Ангела Патриции и ее маршалу Франческо.

— Разреши использовать Кардес, как базу для сбора войск, — попросил следом Гийом.

Патриция вздохнула и ответила спокойно:

— Я была готова услышать эти слова, Ангела. Ты не из тех, кто легко сдается и уступает врагам, прощая обиды. Гийом, ты настоящий рыцарь, как бы на тебя не клеветали.

Ее речь перебила скомканная ввиду женщин ругань Франческо. Но даже в этом виде тирад заслуживала восхищения.

«Графиня, зачем нам рисковать головой — вмешиваясь в эту грызню за корону?», — таков был ее общий смысл.

— Вы забыли один важный момент, Франческо, — возразил ему чародей, — Наш враг «по грызне за корону» герцог Антонио Гальба — истовый ратофолк. Подумайте, как скоро он навестит вас, если укрепиться на троне. Совет епископов в Мендоре давно жаждет или пересвятить маракойцев, наложив тяжелую пятину; или же истребить вовсе.

Старый рыцарь побагровел.

— Пусть только попробуют! Мы уже били их вместе с Риккардо, видать забыли урок!

— Против всего Камоэнса вам не устоять. Да и мало найдется желающих в одиночку воевать со всем королевством, — Гийом был не умолим, — Помочь Ангеле сейчас — ваш единственный шанс.

— Я клянусь, что, взойдя на трон, уровняю в правах всех жителей Камоэнса, не взирая на различия в верованиях! — торжественно заявила Ангела.

Слова ее пришлись весьма кстати.

— Это смелый шаг, девочка, — голос Патриции де Вега резко изменился, стал очень серьезным. Она была всего лишь на четыре года старше Ангелы, но слова ее не казались нелепым, — Если ты официально объявишь об этом, как законная королева — вся Маракойя будет на твоей стороне.

— Клянусь. Так и будет, — повторила принцесса.

Франческо встал и неуклюже поклонился, тряся большим животом, — вставать на колени здесь не привыкли.

— Простите меня за грубость, моя королева.

Первый шаг был сделан.

Этим же вечером Патриция собрала в резиденции дворян, богатых и влиятельных горожан, священников трех городских храмов, двух сельских старост, оказавшихся в Осбене, офицеров милиции Кардеса, и нескольких паасинов.

Графиня представила им королеву Камоэнса, которую некоторые уже могли видеть на улицах. Ангела выступила с речью, рассказав о подлом убийстве принца Хорхе и мерзком герцоге Гальбе, занявшем трон. О том, как покушались на нее саму. Призвала верных подданных помочь в восстановлении справедливости. Повторила клятву, данную ранее Патриции и Франческо. Пообещала достойно наградить всех, кто не оставит ее в этот трудно время.

Ее сменил Гийом. Он простым и понятным языком описал перспективы правления Гальбы, угрозу все-камоэнского Похода Веры. Объявил о наборе войска, и жалование будущим солдатам.

Собрание взволнованно шумело до самой ночи. Неожиданно для себя кардесцы — еретики из глухой провинции — стали вершителями судеб всего государства. Сама королева просила у них помощи против общего заклятого врага. Коварство Гальбы потрясло этих простых и честных людей. Посовещавшись, собрание торжественно присягнуло юной королеве, обещая помощь людьми и деньгами.

Гийома здесь не любили, помня его прошлые деяния, но уважали, как достойного противника. История его любви к принцессе вызвала неподдельное сочувствие. Кардесцы были мягки к сословным барьерам. Дворяне здесь занимались торговлей и разработкой шахт, роднились с купцами. А сами графы де Вега были знамениты еще и тем, что всегда женились только по любви.

Утром доверенные гонцы отправились по соседним графствам, неся волнующую новость, созывая графов на большой совет. Ангела, не покладая рук, писала письма всем шестидесяти трем грандам Камоэнса. Разъясняя правду, опровергая лживые слухи, объявляя о своем скором возвращении. В перерывах она встречалась с людьми не зависимо от положения, узнавая свой народ.

Гийом тоже написал письмо — скайской общине, что давала наемных солдат покойному Риккардо. Патриция отдала ему все атласы и карты своего мужа. Чародей планировал путь будущей армии, размышлял над ответным действиями Агриппы д'Обинье.

Из всех обитателей деревянного замка де Вега только Кармен Феррейра не разделяла общего возбуждения.

— Она все-таки уговорила тебя вернуться.

— Да. Я не смог ей отказать, — он неловко пожал плечами, будто извиняясь.

— Осторожней, Гийом. Помни наш прошлый разговор. Береги себя и постарайся, что бы твою Ангелу не сменила холодная Королева.

Глава 23

Великие дела удавались тем, кто находил в себе силы вставать раньше соперников. Рамон Мачадо — Министр Монеты — прочно уяснил себе эту простую истину. Он, любивший роскошь и удобства, всегда просыпался засветло; был первым, кому открывал дверь привратник казначейства. После бессонной ночи он обычно не ложился вовсе. Гранд по происхождению, Рамон всегда считал себя достойным высших постов, верил в свою судьбу, и не жалел ни пота, ни крови, ни интриг, для достижения поставленных целей.

Ни один золотой в Камоэнсе не проходил мимо его рук. Умение создавать деньги из воздуха обеспечивало благосклонность короля. Мачадо был инициатором реформы, что отобрала у грандов половину привилегий, переведя золотые потоки в казну государства. Знать, обескровленная и разбитая в неудачных бунтах и волнениях, даже не пыталась сопротивляться.

Король был весьма доволен. Его финансы укреплялись без увеличения налогов на крестьян и горожан. Доверие к золотой и серебряной монете Камоэнса росло. Мачадо — влиятельный и разбогатевший — отвечал презрительными усмешками на обвинения обнищавших графов. Он мог себе это позволить.

Мачадо никогда не брал взяток — сделав неподкупность своим знаменем. Хорхе ценил министра, несмотря на его политические амбиции, закрывал глаза на маленькие вольности с государственными деньгами. Рамон был верен королю и желал быть первым из его вельмож.

Смерть Хорхе подрубила стремительно растущее дерево Мачадо. Фамильный Дуб на гербе стал крениться, грозя пасть навсегда. Только грандиозная интрига могла восстановить прежнее благосостояние. Граф Рамон морщил большой лоб, ведя расчеты всю дорогу до Осбена. Он знал, что ставкой будет жизнь, но невообразимый выигрыш в случае удачи толкал на риск.

Конвой посла подъезжал к Осбену, время близилось к обеду. Дорогу, плавно переползающую с одного невысокого холма на другой, окружали поля высокой спелой пшеницы. Огненно желтой, налившейся силой, зовущей серп жнеца. Лето заканчивалось, уступая силу осени, но еще не сдавалось, даруя напоследок адскую жару.

Все живое, спряталось, пережидая в тени полуденное пекло. Только стаи толстых мух вились в воздухе, рядом был большой лагерь скайцев — шумное беспорядочное сборище разноцветных палаток. На соседнем поле лугу паслись лошади из их многочисленного обоза.

Свитские Рамона, измученные долгой дорогой и краткими ночевками, удивлялись выдержке сеньора, как физической, так и душевной.

Мачадо старательно сохранял невозмутимость. Лениво зевал, прикрывая рот ладонь в тонкой перчатке. Казалось, ничто нем могло удивить его. Но мысленно он уже оценивал силы наемников пять-шесть тысяч. На пути попадались конные отряды, королева собирала рыцарей. Она была готова к войне.

У ворот города путь конвою преградил большой отряд конных латников и арбалетчиков. Несмотря на жару, они были в полных доспехах, поверх которых был нацеплены белые плащи с красным ястребом. Всадники были готовы к бою.

— Кто вы такие? — грозно спросил старший из них, хотя сам, конечно, знал от предыдущих застав, кто направляется в город.

Его вопрос подкрепили поднятые арбалеты и наставленные копья. Спутники министра схватились за мечи. Многие из них с дрожью и ненависть вспоминали алого ястреба на плащах кардесцев.

— Граф Рамон Мачадо — министр Монеты — везу послание Ангеле, дочери короля Карлоса, принцессе Камоэнса и наследнице престола от герцога Антонио Гальбы — регента, — на одном дыхании выдал министр. Он против инструкций регента именовал Ангелу наследницей, и теперь ждал результат своего опасного, но хорошо продуманного поступка.

Его ожидания оправдались. Ангела изъявила желание немедленно увидеть Мачадо. Графу не дали времени на подготовку, сразу же отконвоировали в резиденцию де Вега, обещав позаботиться о свите.

Деревянные полы тихо поскрипывали под ногами. Рамон был крепок, но широк в кости и невысок, поэтому чувствовал себя очень неудобно, окруженный высокими стражами. Прохлада и сумрак замка хранили опасность. Кто знает, как изменилась Ангела? Что задумал холодный, злопамятный и хитрым Гийом?

Стражи распахнули обе створки двери. Рамон чуть зажмурился — зала была наполнена светом. Ангела сидела на неком подобии трона — резном жестком кресле с высокой спинкой. Лоб ее украшал золотой обруч с рубинами и изумрудами. Лицо было непривычное — властное и серьезное. Принцесса подурнела с момента их последней встречи — осунулась и потеряла прежнюю веселую беззаботность. Больше в зале никого не было. Отсутствие мага обрадовало посла.

— Принцесса! — Рамон, остановился в трех шагах и опустился на одно колено.

— Встаньте, граф. Мы не во дворце. Церемонии ни к чему. Вы посол врага.

— Я?! — возмутился министр, — Что вы? Я всегда был вашим другом и поклонником! Ничто, даже мрак последнего лета не может нарушить мою преданность вам!

Горячность Мачадо чуть ослабила тон принцессы, именующей себя королевой.

— Рада слышать. Зачем вы здесь, Рамон? Чего хочет Гальба: голову Гийома и мою рабскую покорность? — ее голос был спокоен, но опытный придворный интриган Мачадо заметил волнение, мелькнувшее в карих глазах.

— Вы почти угадали, — вздохнул он, — позиция герцога жестка, — А где сам Гийом? Такой важный вопрос следует обсуждать вместе с ним.

— Его сейчас нет. Будет позже. Говорите, — приказала Ангела, — Или вы считаете свою королеву глупой дурочкой, которой крутит и вертит злой чародей?

— Нет, моя принцесса. Я всегда уважал вас за ум, — Рамон, так и не вставший с колен, но подошедший ближе, взглянул ей в глаза, — Ум, присущий, простите меня за грубость, совсем не женщине, а государственному мужу — правителю.

Ангела не оскорбилась, улыбка на миг посетила ее губы.

— Герцог настроен решительно. Чудом спасшуюся от злого мага принцессу он еще потерпит. Королеву же нет. Вас объявят самозванкой. Агриппа д'Обинье, прозванный мечом Камоэнса, поддерживает Гальбу. Вы несете раскол и войну, маршал приложит все усилия, чтобы сохранить страну. Вдобавок ко всему, Гийом — его кровный враг. Истинная подоплека гибели Филиппа д'Обинье вам известна.

— Гальба уже начал войну. По его приказу убит принц, — Ангела лукавила, зная правду, — Я успокоюсь, лишь увидев его труп, — заявила она и выжидательно посмотрела на Мачадо, чувствуя, что этот амбициозный краснолицый министр, хочет сказать что-то важное.

— В гибели принца много темных пятен. Герцог готов войне. Он нанял около десяти тысяч наемников — страна живет под его тиранией, любое сопротивление будет подавлено жестоко в назидание другим. Вы не боитесь смерти, принцесса? — Рамон внезапно взглянул ей в глаза.

Ангела отпрянула назад.

— Гийом вас не спасет. Сил у него не хватит. Самозванку схватят и казнят. Медленно и мучительно, — Мачадо тихо растягивал эти слова, — Палачам все равно, кого пытать. Вы признаетесь во всем. В обмане, в пособничестве Гийому, в убийстве принца, в заговоре с Остией. Только бы убрали щипцы от грудей, да раскаленное железо от ног.

— Вы меня не испугаете, — в ее голосе появилась неуверенность.

— И не пытаюсь. Просто говорю правду. Погибнут все ваши друзья и подруги. Все, кто может опознать вас. Кто от рук палачей. А кто от тайных убийств. Но самое страшное — вас скорей всего оставят в живых. Гальба проявит милосердие, вы — его родственная кровь. Ангела, представьте себе долгие годы в подземелье: мрак, холод, голод, крысы. Умереть вам не дадут.

— Хватит! — остановила его девушка, — Герцог вас хорошо проинструктировал. Довольно.

Низкорослый, толстоватый министр умел быть страшным, на пути к своей должности он уничтожил не одного человека.

— Хорошо. Но есть и другая перспектива: почет, уважение и право на свободу в разумных приделах. Вы даже станете королевой — выйдя замуж за достойного кандидата. Вероятней всего, за Агриппу.

— Эта ваша речь сладка настолько же, как прежняя была горька.

— Да. Гальба не вечен. Подумайте о перспективе. Агриппа — благородный человек. Он будет уважать вас, как женщину, и как королеву.

— И что же хочет герцог взамен?

Рамон Мачадо ответил.

— Никогда! Слышите, никогда! — закричала Ангела.

Министр погрустнел, отвел взгляд.

— Я боюсь за вас, принцесса, — тихо сказал он, — я не выдержу вашей гибели.

— Что вы сказали?

Мачадо не ответил, он по-прежнему стоял перед ней на коленях, не замечая усталости в ногах.

— Я всегда помогу вам, Ангела. Но силы мои ограничены. Подумайте хорошо обо всем, ничего не отвергая, — он вновь взглянул ей в глаза, поднялся, поцеловал руку и вышел, не оборачиваясь.

Принцесса замерла и не решилась его окликнуть, или остановить.

На потолке в спальне, отведенной королеве и магу, неизвестный мастер изобразил красивый пейзаж — радугу, встающую над замком, залитым ярким солнцем. Ночью это изображение было не доступно человеческому глазу, поэтому Гийом представлял на черном потолке звезды. Много-много звезд. Он любил чистое небо, после захода солнца.

Магу не спалось, несмотря на тяжелый день, проведенный в дороге — он ездил в лес к паасинам, договариваться о помощи. Ему удалось вырвать у Лойала обещание дать хотя бы пятьсот стрелков, вместо желаемых полутора тысяч. Старейшины лесного народа не хотели рисковать, вмешиваясь в схватку гигантов. Только просьба Патриции решила вопрос. Паасины встали под знамена Ангелы не как верные подданные, а так же, как и скайцы — наемниками.

Разговор с Мачадо прошел без него, но все и так было ясно — министр приехал, как разведчик. Цель — запутать, обмануть, внести разлад, узнать силы, потянуть время. Ангела, спавшая на руке чародея, ворочалась во сне. Ловкий политик Мачадо сумел заронить в нее зерно беспокойства. Девушка боялась войны, надеясь в душе на чудо. Этой ночью она отвергла ласки Гийома, тяжелые мысли в голове давили все прочие желания.

Гийом смотрел на потолок, где перед его взором вспыхивали и гасли звездочки, он их считал. Дурное предчувствие тревожило мага. Странная апатия мешала действовать.

Тысяча двадцать. Тысяча двадцать одна. Тысяч двадцать две…

Неожиданно все огни погасли разом, и небо упало на мага. Он закричал, но звука не было слышно. Хотел двинуть рукой, но тело не повиновалось. И не на кровати он лежал, а падал в бесконечную пустоту.

Маг летел вниз, тщетно открывая рот, страх охватил его душу. Вверху загорелись два огромных желтых глаза. Их огонь не давал света. После Гийом увидел руки — руки, тянущиеся к его шее, он не видел лица, но знал хозяина — Гальбу. Сильные пальцы, согнутые крюком, еще не достигли его, но Гийом уже начал задыхаться, что-то лезло под кожу, давило.

— Гийом! — дружеский голос дал надежду.

Падение остановилось. Риккардо де Вега ступал по мраку, как по снегу, проваливаясь по колено. Властитель Кардеса был одет просто — рубашка и штаны, да черный наруч на левой деснице, на нем смирно сидел красный ястреб.

— Будь осторожней с просьбами, друг. Их всегда слышат, — ястреб взмыл вверх, алые отблески крыльев разогнали тьму. Исчезли руки и желтые глаза.

Де Вега исчез, грустно улыбнувшись напоследок. Ястреб приземлись на землю рядом с магом. Обратился крепким бородатым мужчиной с суровыми, но добрыми глазами. Толкнул мага.

— Вставай, дурак! Нашел, где лежать.

Гийом оттолкнулся локтями. Проснулся.

Ощутил что-то острое на горле. Сглотнул. Задумчивая Ангела с силой водила пальчиком по его шее. Маленький ноготок царапал кожу. Она не гладила мага, словно резала.

Маг перехватил руку, перевернулся на бок, поцеловал. Ее губы были очень горячие.

— Что с тобой?

Молчание. Вопрос, поставивший в тупик.

— Я уже не такая привлекательная как раньше, Ги? Ответь честно.

— Нет, что ты? Ты самая красивая женщина на свете, любовь моя! — чародей понял, что Ангела не хочет с ним говорить.

— Докажи! — звонко потребовала она.

Поцелуи ее были такими горячими, как и тело, Ангела болела, но Гийом не чувствовал очага нездоровья. Причина таилась не в проблемах со самочувствием, она была здорова физически. В другом… И его боль за любимую не могли заглушить ей неожиданные ласки.

Наследующий день Рамона Мачадо опять вызвали к принцессе, стража сказала: «к королеве». Та же зала. Почти то же время. Только Ангела была не одна. Рядом с троном стоял Гийом — худой, бледный и пугающий — сумевший уничтожить лучших людей герцога, обойти все ловушки, провести принцессу незамеченной через все королевство. Сторожевой зверь, равнодушный к гостям и безжалостный к врагам.

— Моя принцесса, — министр поклонился.

Приветствовать на колени как вчера он не решился. Вся фигура Гийома, упершего руки в боки, выражала враждебность.

— Скажите. Мачадо, что с моим домом? Сбылась ваша мечта — ограбили его в пользу казны? — поинтересовался чародей. Ангела молчала.

— Вся ваша собственность отошла герцогу.

— Ясно. Рамон, вы всегда были самым хитрым из министров — почему согласились ехать с таким ультиматумом? Мы же можем вас вздернуть на виселице, как пособника узурпатора и детоубийцы.

Министр не изменился в лице. Точнее, не было понятно: волнуется он или нет. Его физиономия, красная по причине нездоровья, маскировала не хуже бледности чародея.

— Я парламентер, Гийом. Вестник мира. Моя цель — восстановление согласия и порядка.

Маг неприятно рассмеялся.

— Ангела, — на выдохе с особым теплом сказал Рамон, — Вы подумали над моим предложением?

— Да, — ответила принцесса, — Оно не подходит. Я не… Я обдумала его и отвергла, как неприемлемое. Передайте Гальбе, что я не боюсь его наемников и Агриппы д'Обинье! — выкрикнула Ангела. — На моей стороне правда и Господь Бог.

— А так же сила верных подданных. Моя помощь. Я найду управу и на Гальбу, и на Агриппу, — пообещал Гийом, — Ангела будет королевой Камоэнса.

Рамон поверил, что найдет. Министр никогда не был врагом или соперником мага, и теперь искренне этому радовался. Люди, подобные Гийому, смертельно опасны тем, что в желании сжечь врагов, не щадят себя. Они выбирают себе одну цель, одну правду, следуя которой, не сворачивают, не меняют стороны, не договариваются, а стараются сломать преграды. В этом их сила и слабость.

Мачадо понял — пора.

— Моя принцесса, на вашей стороне правда. Я преданно служил Хорхе. Позвольте мне помочь и вам, — министр замолчал.

Ангела кивнула, дозволяя продолжить.

— Позвольте стать вашей опорой. Вашим союзником. Я знаю, как привлечь на вашу сторону дворянство. Как ослабить герцога, отобрать у него союзников. Как расшевелить мятежную знать, израненную репрессиями. Как добыть вам корону, — Рамон выпрямил спину, его голос был наполнен силой и осознанием своей значимости.

Министр не предлагал помощь, он хотел стать равным союзником.

— Почему я должен верить вам — послу Гальбы? — поинтересовалась Ангела.

— Потому, что я его враг, и ваш друг. Герцог знает о моих вольностях с казной — может уничтожить. Вы же, моя принцесса, простите эти маленькие грехи.

Гийом молчал, не торопясь с ответом. Мачадо, знающий все тонкости денежных дел королевства, был бы им полезен. Только цена, этой помощи могла быть слишком велика. Министр очень амбициозен.

— Кто сейчас вас поддерживает, Ангела? Маракойцы, боящиеся Гальбу? — их сил не достаточно. Они, научены прошлым бунтом, большую помощь не окажут. Наемники? — у герцога больше и солдат, и денег.

Гийом — он могуч, но не всесилен; опасен — но смертен. Гвардейцы — убежденные в том, что он убил принца, — не испугаются огня и молний, потеряют сто, двести человек, но отрубят ему голову. Я могу дать вам помощь грандов, рыцарей и деньги. Золото — основа побед. По моему тайному приказу отправка налогов из провинции в Мендору задерживается.

— Что вы хотите за свою помощь, Рамон? Я не верю в ваше бескорыстие, — перебил его маг, — Какую цену возьмут графы?

Мачадо усмехнулся.

— Плата? — грубо. Благодарность — вот верное слово.

— Что вы просите в «благодарность»? — спросила Ангела.

— Должность Первого Министра стала бы достойной оценкой моих стараний. Я не претендую на большее, — подчеркнул Мачадо, — Это справедливая награда для человека, вернувшего вам трон.

— Хорошо, — согласилась принцесса.

— И еще один ваш крепкий поцелуй, — улыбнулся Рамон, — Я ваш верный поклонник, — он на миг заколебался, играя заранее продуманную сцену, — Моя, моя королева.

Ангела рассмеялась.

— Вы меня удивили, Рамон. Не ожидала увидеть в вас романтика. Но только после моей коронации, — добавила она, заметив, как нахмурился Гийом.

Маг испортил веселое настроение Мачадо:

— Если вы предадите Ангелу — я убью вас. Запомните, это Рамон.

— Ги, лишнее. Я верю, моему первому министру, — поморщилась Ангела.

* * *

Войско выступало из Осбена. Маракойя дала своей королеве меньше воинов, чем можно было ожидать, слыша приветственные крики. Франческо не стал объявлять сбор милиции, она создавалось для защиты, а не для нападения. Кардес дал только четыреста копейщиков — добровольцев, из бывших ландскнехтов, да сорок «копий» тяжелой конницы. Остальные четыре графства дали еще полторы сотни «копий».

Рамону Мачадо, развившему кипучую деятельность, удалось то, что не получилось у Гийома. Он договорился с паасинами. Лойал обещал выставить четыре с лишним тысячи стрелков — две трети воинов племени.

— Гийом, нас выгнали из Лагра, теснят из Ская. Владения в Кардесе не прокормят беженцев. Мачадо обещал нам землю, службу и защиту, — честно разъяснился с магом Лойал.

Вождь лесного народа здорово постарел с момента их последней встречи. Стал прихрамывать на правую ногу — удачливый лагрец этой зимой вогнал ему бедро арбалетный болт.

— Риск чрезмерен. Проиграем — вас уничтожат, — злился маг.

Мачадо не имел ни права раздавать такие обещания, ни возможности и выполнить. Или все же имел?

— Выбор не велик, — пожимал широкими плечами паасин.

Народ, ведущий свой род от черного волка и не считающий себя людьми, впервые за сотни лет решил вмешаться в дела Камоэнса.

— Я разрешила Рамону подписать договор с паасинами, — развеяла сомнения мага Ангела.

— Я об этом не знал.

— Ты был занят своими скайцами, я решила, что отвлекать тебя незачем — потом узнаешь.

— Никогда не решай за меня, — сдержав эмоции, попросил Гийом.

В первый день осени армия королевы Ангелы перешла границы Маракойи и вторглась на территорию провинции Вильены. Одинадцать тысяч пехотинцев: стрелков и пикейщиков, восемь сотен латной конницы, и один боевой маг.

* * *

За день до начала похода маг вместе с Патрицией зашел в детскую.

— Я хочу сделать подарок сыну моего друга.

Десятимесячный Альфонс — крепкий толстощекий малыш — крепок спал в кроватке, сжав пальчики в кулачки. Мать назвала его в честь своего первого мужа. «Пусть они С Бласом помирятся хоть после смерти», — так объяснила она свое желание.

— Какой серьезный, — тихо сказал маг, — весь в отца. Желаю ему вырасти таким же честным и умным.

Графиня удивилась широкой и светлой улыбке, что осветила лицо чародея. Раньше она не видела, чтобы он так улыбался, даже когда принцесса была рядом.

Кроватка стояла на удалении от стены, на которой был повешено боевое знамя Риккардо де Вега. Белое полотнище с красным ястребом, было порвало в нескольких местах и заляпано бурыми пятнами. Под знаменем висел меч Риккардо. Широкий тяжелый клинок вороненой, почти черной, стали. Яркий рубин горел в рукояти оружия.

— Вы бережете для сына меч отца. С ним он вырастет настоящим рыцарем — благородным, добрым и справедливым — как в сказке или романе. Только в нашей жизни мало одного честного клинка, — он протянул Патриции свой узкий стилет, — Возьмите. Оружие для одного внезапного удара. Лучше в сердце, горло или печень. Хотя, если смазать ядом, то все равно куда. Может быть, однажды он пригодиться Альфонсу.

— Как же вы?

— Война — очень простая штука. Там не нужно лицемерить и прятать оружие. Мне хватит заклятий.

* * *

Столица провинции Вильены — город с одноименным — названием сдалась без боя. Гальба не ожидал столь скорого выступления. Появились первые добровольцы. Рамон Мачадо спешил выполнить дарованные обещания — он действительно знал, чем привлечь дворян и грандов.

По пути к городу войско сделало маленькую остановку. Две сотни скайцев с ходу взяли штурмом замок баронета, мнящего себя властителем дороги. Насильника, чье лицо еще не зажило, повесили.

«За опозорение дворянского звания», — вынесла приговор Ангела.

Часовой спал на посту, опершись на копье. Его тихий храп совпадал с глухими уханьями совы в ближнем лесу. Гийом хотел толкнуть его, но передумал.

Какой смысл наказывать одного задремавшего кардесца, если половина дворян, присоединившихся к Ангеле вместе со спешно набранными дружинами, вообще не выставляет часовых? Охранный круг и так прорван во многих частях. Только войско покойного Риккардо де Вега, славное своей дисциплиной и выучкой, каждый раз окапывало лагерь рвом и ставило частокол.

Маг присел на землю невдалеке от часового. С наслаждением вдохнул свежий воздух. У него разболелась от благовоний, разбрызганных в шатре Ангелы, чтобы перебить вонь многолюдного лагеря.

Тишину нарушали только совиное уханье да храп. Спокойствие и благодать.

«Гийом!», — вдруг услышал он голос в своей голове, — «Гийом!».

От неожиданности маг вскочил, огляделся, но сразу же понял, что означает этот зов.

«Гийом!», — боевые маги умеет общаться между собой, только клич такой требует много очень сил. В свое время он научил этому троих парней.

Понсе мертв. Кто? Кто выжил? Гонсало? Кербон?

Маг сел на траву и закрыл глаза, посылая мысленный ответ.

«Я слышу тебя».

Темноту сомкнутых век озарил свет походного костра за спиной зовущего, что сидел по-алькасарски, поджав под себя ноги. Узкие плечи, острый подбородок, подслеповатые черные с желтинкой глаза, которые Гийом видел почему-то очень отчетливо.

Кербон.

— Здравствуй, учитель, — ученик-ренегат поклонился.

— Ты жив?

— Да, хотя ты, знаю, хотел бы видеть на моем месте Гонсало. Мой бывший товарищ повел себя очень достойно, пусть и безрассудно. Я едва выжил. На мне был амулет, что вы когда-то сделали Хорхе — сапфир, пьющий чужие жизни. Он меня и спас, хотя сам погиб безвозвратно.

За спиной Кербона мелькнула высокая тень.

— Вор! Ты обокрал мертвого короля! — выдержка отказала магу.

— Да, — кивнул Кербон, — Я вор и убийца. Я очень плохой человек и ученик. Но хороший маг. Гальба думал, что подчинил меня, обагрив меч де Мена моей кровью. Он ошибался.

— Зачем ты убил беззащитного принца? Что тебе сделали Блас и Педро?

— Блас — не моя работа. А так… Я хотел расквитаться с Гальбой — я сделал это. Будущее его мертво. Герцог сделал меня своим наемным убийцей. Заставил убивать для него. Однажды…, - Кербон оборвал воспоминание, — Однажды, после выполнения задания я стал презирать себя… Это страшно…

Гальба держал при себе ядами и чарами — вот расплатился за мое падение. Сполна расплатился. Я отомстил ему его же оружием. Принца — жаль, но иначе было нельзя. Он умер, не чувствуя боли.

— Какой же ты подлец, Кербон. Я отдал бы руку, чтобы убить тебя в младенчестве.

— Тогда бы сравнялся со мной. В колыбели все одинаковы. Ты сам научил меня убивать и строить хитроумные планы. Я — тот, кто есть. Сожалеть и корить себя бессмысленно. Слишком поздно.

— Где ты?

— Далеко. Я покинул Камоэнс. Обещаю, новые мои поступки будут достойны и величественны. Ошибок прошлого не будет. Я выберу равных противников. И действительно сложные цели. Гюрза умер. Кербон вернулся, — костер за спиной ученика-ренегата трещал так сильно, что Гийом чувствовал на своем лице его жар.

— Я прошу прощения, учитель, — молодой чародей сделал земной поклон, — За то, что вел себя недостойно — поднял руку на тебя, научившего меня пользоваться своим даром, открывшего новый мир.

— Никогда. Я не прощу тебе совершенного зла. Смерть твоя будет единственным искуплением.

— Жаль, что мое раскаяние не принято. Насчет зла — ты никогда не был святошей, Гийом. Сколько смертей на твоем счету? — не сосчитать. Были среди них и невинные, и беззащитные. Не смей меня судить! — почти выкрикнул Кербон, — Хотя, может быть, через двадцать лет и я стану таким правильным и честным. Прощай, учитель. Удачи тебе!

Картинка погасла. Открыв глаза, маг заметил остолбеневшего часового. Слова его к Кербону звучали вслух, солдат проснулся, и теперь боялся двинуться места.

Глава 24

Герцог-регент читал последние донесения, и с каждым листом его лицо все больше и больше наливалось кровью.

Агриппа д'Обинье уж начал было бояться — не хватит ли Гальбу удар. Наконец, тот отшвырнул последний листок.

— Мачадо — подлый перебежчик — но он знает, что делает. Его программа расколола страну надвое, — герцог сжал кулаки, — Я четвертую этого сукина сына.

— Мы боялись Гийома, но просмотрели министра Монеты, — констатировал маршал, стряхивая волос с одежды, — Он разрушает все, что строил Хорхе. Обещает восстановить все вольности. И восстанавливает. В захваченных им провинциях гранды вновь становятся хозяевами положения — нет больше губернаторов, ограничивающих произвол. Им разрешено почти все, за исключением войн и чеканки собственной монеты. Одна монополия на производство алкоголя чего стоит. И самое главное — теперь графы опять полные властители над вилланами. Хорхе с большим трудом взял крестьян под свою опеку. Выскочка Мачадо похерил все одним разом.

Гальба выругался и разлил коньяк по широким бокалам, помнящим губы Хорхе и Гийома.

— Они идут к Мендоре, Агриппа. Пришпоривают горячих коней, не встречая сопротивления. Надеются на легкую победу. Но я знаю, ты разобьешь их! — герцог подался вперед, через столик, едва не ткнулся носом в лицо маршала, — Иначе, наш Камоэнс погибнет. Страна, которую мы создавали вместе с Хорхе, исчезнет, превратиться в графскую республику-вольницу, которую поделят Остия и Алькасар.

Ты победишь, и мы одним взмахом срубим все паршивые головы, проредим аристократов частым гребнем. Конфискуем владения и обратим в рабство семьи — уничтожим роды под корень. Пусть собираются в стаю. Мы их всех разом и перебьем. Ошибка Хорхе была в его милосердии.

Агриппа кивнул.

— Я приложу все силы. Битва будет одна. Мятежники — не войско, а разномастный сброд, который разбежится после первого поражения. Вот только перевес на их стороне.

— Нет, войска с границ трогать нельзя. Только они сдерживают соседей. Армию этой шлюхи Ангелы встречать будешь тем, что есть. Благо многие мелкие и средние дворяне, поддерживают нас в память о Хорхе, как и города.

— Гвардия — две с половиной тысячи, прочие надежные укрепляют собой рубеж с Алькасаром. Ордонансные роты — шесть тысяч отборной пехоты, — Агриппа считал вслух, — Рыцари из ближних к столице округов — сорок сотен латников. Иностранные наемники — лагрцы и имперцы из Хальцеда — одиннадцать тысяч пеших и конных. Итого: двадцать одна тысяча. Большая сила. Ее бы против своих кидать, а на Остию…, - маршал вздохнул, — На дворянское ополчений из соседних провинций надежды мало, все колеблются, выжидают, кто победит.

— Ангелу оставим в живых, — чуть опьяневший Гальба строил планы на будущее, — Выдадим за тебя замуж. Ты, Агриппа, — единственный достойный кандидат на престол. Отличный рыцарь, верующий ратофолк и настоящий камоэнсец.

Маршал Д`Обинье некоторое время игнорировал мечтания герцога, после поднялся и решительно заявил:

— Мне нужно идти.

Гальба проводил его взглядом. Гибель Хорхе и Педро подкосила его, состарила на десять лет. Все надежды он связывал с Агриппой, думая о нем, как о наследнике и сыне.

Герцог залпом осушил еще один бокал, бросил в рот виноградинку и вышел из кабинета. Свет, переставший пробиваться из-за задернутых штор, напомнил о том, что за окном ночь. Гальба подумал о спальне и на миг повеселел. Мария де Тавора — умела отвлечь его от забот, расслабить, заставить забыть об Ангеле, Мачадо и Гийоме.

* * *

Войско принцессы, объявившей себя королевой, стремительно росло, впитывая с себя всех недовольных прежней властью и просто авантюристов, искателей золота и титулов. Заняв Вильену, оно двинулось на Сатину и подчинило ее себе, почти не встречая сопротивления.

Дух боевой рос вместе с каждой новой удачей. Гальба не давал решительного боя. Его слабые силы стягивались из провинций в Мендору — цель похода.

Вместе с армией росло и напряжение Гийома. Рамон Мачадо своими обещаниями ломал порядок, созданный Хорхе. Мятежные в прошлом и просто беспокойные графы и бароны вступали в войско королевы. Она была молода, красива, боролась против тирана, но главное: ее правление обещало быть приятным и обильным на милости. Каждый дворянин уже мнил себя ее фаворитом.

Вместе с очередным отрядом в войско влился Луис де Кордова.

— Гийом! — обрадовался он, увидев его в штабе, и обнял, забыв про латы. Так, что кости затрещали, — Я, право, уже и не надеялся увидеть тебя живым.

— Меня трудно убить, Луис. Как Изабелла?

— Отправил ее к отцу — старый хитрец Клосто уехал в поместье и хранит нейтралитет, так же, как и его сын Мигель. Истинные дипломаты, черт возьми. Они выиграют при любой власти. Открою секрет — столица поддерживает Гальбу.

— Я знаю.

— Честно, — поэт понизил голос, — Я бы на месте служивого рыцаря — личного вассала короля, живущего на жалование, — тоже бы выступил на стороне герцога. Как и на месте купца, ремесленника и крестьянина. Посмотрите, кто окружает нас — осколки старого Камоэнса и молодые шакалы. Те, чьи бунты ты давил вместе с Агриппой и Гальбой. Эх, если бы не герцог…

— Идем, я представлю тебя Ангеле, — маг тронул его за руку.

— Как принцесса?

— Зови ее королевой. Здесь развелось столько ревнителей условностей — еще повесят как шпиона узурпатора! — маг махнул рукой и замолчал.

Его раздражала знать, слетевшаяся к Ангеле в жажде привилегий и должностей. В ушах звенело от звучных титулов: Рибейра, Миранда, Эррейра, Линьян, Торе и прочие, и прочие… Бесчисленные графы, считавшие себя венцом творения, мешали жить.

Чем больше их прибывало, тем недоступней оказывалась Ангела. Она становилась королевой со свитой, двором и армией. Времени на любовь оставалось все меньше и меньше.

Гранды и простые дворяне терпели его с трудом, но все же терпели, скаля зубы. Громкая слава и бесчисленные истории, в которых вымысла было больше правды, впервые сослужили ему полезную службу.

Личный враг Гальбы, спасший принцессу от сотен гвардейцев и своего ученика Гонсало вызывал невольный трепет. Гийом был победителем — они же привыкли считать себя побежденными — это давало еще один повод для неприязни.

Главное — его чувства к Ангеле. Они, бывшие нормой в Маракойе, стали злостным преступлением уже в соседней Вильене.

Любовь между принцессой, простите, королевой, и «забродой из-за моря», безродным выскочкой и убийцей? — нет что вы, это и быть не может. Сама мысль кощунственна.

После взятия Вильены Ангела перестала пускать его к себе в постель. Вышло все случайно. После целого дня приемов, бесед и переговоров она, не став ужинать, сразу отправилась в отведенные ей покои. Через некоторое время Гийом решил присоединиться к любимой.

Дверь оказалась заперта. Он машинально дернул ее. Постучал.

— Она устала, Гийом, не хочет ласки, — Кармен вновь стала фрейлиной Ангелы. Это сложное и ответственное занятие давало ей силы и желание жить.

— Я тоже. Так что беспокоиться не о чем, — маг улыбнулся.

— Она очень устала. Спит. Одна. Не хочет, чтобы ее тревожили.

— Тогда я лягу здесь, — чародей указал рукой на узкий диванчик в коридоре.

Кармен сама принесла ему постель. Расстелила.

— Хоть за кем-то поухаживаю, — сказал она грустно.

Маг улегся, не раздеваясь. Девушка погладила его короткие жесткие волосы, погасила свет и вышла.

Утром Ангела вела себя, как ни в чем не бывало. Вечером дверь вновь оказалась заперта.

— Потерпи, мой хороший, — ласково сказала она на третий день, когда они покинули Вильену, — Пожалуйста, спи в своем шатре. Не нужно раздражать наших новых союзников. Обещаю, скоро я опять буду вся твоя без остатка, — она крепко поцеловала Гийома в губы и остановила его руку, скользнувшую по ее платью, — Не время.

Лиги пути к Мендоре съедали их общение. Пара слов наедине уже была праздником. Вокруг его любви всегда кружились новые союзники. Окружали на пирах, советах и собраниях, гарцевали рядом во время переходов. Гийом с неожиданной грустью вспомнил то злое время, когда они вдвоем пробирались этой самой дорогой, одни против всего мира. Тогда беда дала толику счастья, теперь радость успеха безжалостно отбирала его.

— Гийом, смотри веселей, так, словно они пыль под твоими ногами, — советовал ему верный Луис — единственных друг, не считая приятелей среди паасинов и кардесцев.

На советах маг сидел по левую руку от Ангелы. Место по правую он справедливо уступал Мачадо, тот был истинным организатором многотысячного войска. Такая подчеркнутая близость к королеве раздражала всех.

Граф Торе — избранный грандами коронным маршалом — пытался занять его место, считая его своим по праву. Гийом был его кровным врагом, несколько лет назад его дядя — прежний граф Торе объявил рокош[13]. Гийом участвовал в его подавлении — мятежный вельможа и все его прямые наследники были убиты.

Однажды придя на совет, маг увидел, что на стуле его уселся граф — «доблестный» полководец, что не выиграл еще не одной битвы, — но уже боролся за власть с Рамоном Мачадо.

— Встаньте, сеньор, — ледяным тоном приказал чародей, — Это мое место.

— Пошел прочь! Не мешай беседе достойных людей! — граф Торе — толстый усач — с вызовом посмотрел на него, чувствуя всеобщую поддержку.

Рамон Мачадо наблюдал с явным интересом. Ангела молчала. Гийом ждал.

— Что встал? Проваливай! — не встретив отпора новоявленный маршал расхрабрился, ткнул мага носком сапога.

Ангела молчала, отводя глаза.

— Мне жаль дураков, выбравших вас маршалом. Агриппа д'Обинье втопчет наше войско в лошадиный навоз, — Гийом схватил Торе за нос, тот лишь хрюкнул от испуга.

— Вставай!

— Нд-аа, к-аак ты сме-еешь! — прогундосил тот и завыл-заскулил от боли.

Чародей сжал пальцы, грозя сломать сопливый нос, и дернул рукой вверх. Граф подчинился — поднялся. Гийом отвел его от стула, отпустил, спокойно вернулся и сел на свое место.

Министр Монеты улыбался, Ангела же по-прежнему не смотрела ему в глаза.

Гийом отстоял свое право присутствовать на совете, но к нему перестали обращаться. Мага словно и не было в помещении. Лишь изредка Рамон или Ангела вспоминали о нем, когда речь заходила о нанятых им скайцах.

Подойдя к границам Мендоры, армия остановилась, разбила лагерь для подготовки к решающему сражению. Людское море затопило поля к горю крестьян. Свыше тридцати тысяч воинов: ландскнехтов и рыцарей с дружинами собралось под стяги Ангелы. Ее знамя отличалось от обычного камоэнского — уже используемого врагами — белой розой, добавленной к трем древним лунам.

— Надоели, заставляют писать хвалебные славословия в честь королевы, — жаловался Луис, — Они ведут себя так, словно уже победили. Но кто из этих новых угодников готов отдать за Ангелу жизнь? — никто. Пустословы и пустобрехи. Я писал сонеты принцессе — веселой и умной девушке, отмечая ее прелести и достоинства. Писал их, потому что того желало мое сердце. Но насильно славить королеву — увольте.

Гийом сочувственно молчал и подливал вина в пустой бокал. Со снабжением проблем не было, маркитанты шли за армией, как шакалы за волком. Им доставалась добыча из «освобожденных» городов — их все равно грабили — и из имущества верных центральной власти вельмож, дворян и чиновников.

— Еще, знаешь, я потерял музу. Совсем. С тех пор как вернулся из Алькасара — только жалкие проблески.

Маг завидовал проблемам поэта. У него с Ангелой произошла размолвка из-за присяги. Рамон Мачадо выдвинул идею всеобщей повторной клятвы верности, что должны была объединить и сплотить разобщенное войско перед решающей битвой.

— Рыцари должны быть уверенны в товарищах! — с пафосом заявил он, и был тут же поддержан грандами. Последних в лагере собралось около двадцати — треть от общего числа. Из оставшихся в стороне десяток поддерживал Гальбу, прочие, как тесть Луиса — граф Клосте затаились, ожидая развязки.

Все войско в одну линию выстраивать не стали — только наиболее верные и боеспособные части. Перед ними разыграли театральное действо — клятвы грандов и ответные слова Королевы. Отдача и возвращение мечей.

Гийом хотел улизнуть, не получилось. Ангела изменила поведение последних дней — держала его около себя. Когда очередь дошла до него, маг отказался.

— Я с тобой не из-за золота и титулов, — обернулся он к девушке, — Не жду подачек, ты знаешь. Действия мои подчинены одному чувству, — он положил ее ладонь на свое сердце.

Гранды разразились залпом возмущенных криков:

— Негодяй!

— Да как он смеет!

— Клятву!

Гийом не обратил на них никакого внимания. Вельможи были в позолоченных и посеребренных парадных латах, легко пробиваемых кинжалом — величественные и грозные новые хозяева Камоэнса. На нем же был халат Гонсало — когда-то золотой, испещренный следами того жесткого боя. Худой невысокий волшебник — маленький посреди отборных телохранителей-латников — держал ручку Ангел и говорил:

— Зачем клятва? Любовь моя ее сильнее. Помни об этом. Не забывай.

Ангела смутилась.

— Ги, — она дано не называл его этим сокращенным именем — признаком их любви, — Так нужно. Повтори, хотя бы, твой договор с Хорхе.

Маг отпустил ее руку, отступил.

— Я тебе нужен — я и так твой. Сейчас. Все еще твой. Пока твой. Я не буду тебе служить, Гела. Только любить. Мне не нужна королева. Нужна ты.

Он развернулся и пошел сквозь толпу. Гранды хотели схватить наглеца, но Рамон Мачадо остановил их движением руки.

Министр Монеты был основной причиной мучавшей Гийома. Маг клялся Ангеле сделать ее королевой. Мачадо облегчил этот путь, но соглашение, подписанное с ним, стало главной ошибкой Гийома-любовника.

Легкий путь лишал его Ангелы. Вельмож, досаждавших его принцессе, маг не боялся, они являлись безликой массой с большими жадными ртами. Мачадо же был фигурой. Он проводил с Ангелой почти все время. Титул Первого Министра оправдывал и давал повод.

Рамон не уставал повторять ей, что она королева. Строил и преподносил планы будущего Камоэнса. Льстил и восхищался ею. Он являлся той необходимой опорой в мире знати, которой не мог стать Гийом. Он был противоположностью чародею. Как внешне, так и по статусу.

Маг не находил себе места от ревности, давно очень давно не посещало его это забытое чувство. В свое время Ангела сломала стальной панцирь на сердце мага, и теперь оно — беззащитное — истекало кровью.

Ревность усиливал и тот факт, что большинство грандов считали Рамона Мачадо будущим королем. Он и вел себя как король, держа в руках всю власть. Гийом пытался защищать интересы Ангелы, но добиться успеха при ее безразличии было невозможно. Собственная же власть чародея ограничивалась семью тысячами скайцев — силой, вызывающей уважение, но абсолютно бесполезной в борьбе за Ангелу.

Ломая голову в поисках выхода, злясь от бессилия, маг невольно вспоминал строчки неизвестного в Камоэнсе поэта. Строчки, вырванные из стиха, но так отвечающие ситуации.

…Меж нами струна молчания, дрожащий, тугой излом. Двумя стальными мечами, длинными до бесконечности, отточенным в молчании, в объятьях, тоске и вечности, наши тела отчаянно вместе взлетают ввысь, вместе падают вниз. Терзаю тебя молчанием. Пронзаешь меня молчанием, Безмолвным сплошным звучанием.

Последние дни его с Ангелой связывало только такое молчание, безмолвное и сплошное. Да редкие взгляды. Они почти не общались. Она обращалась к нему лишь как к другу-союзнику. Гийом-любовник был забыт, убран в чулан на время, или навсегда. Маг никогда не любил изысканно-мучительных любовных игр. Не терпел издевательств даже такого рода.

Строчки были хороши лишь частично. Он мучился от отчаяния. Падал вниз. Ангела — она наслаждалась ролью королевы, вознаграждая себя за перенесенные беды. Она исполняла свою мечту. Логика не давала возможности обвинять ее. Принцесса давала Гийому клятвы в вечной любви? — уши не помнят этих слов. У мага нет ее расписки.

Он сам выбрал этот путь и помог ей, задавив свое несогласье. Ангела честно отговаривала его, просила уйти, он остался. Сам. По своей воле.

Все правильно, логично и четко. Не к чему придраться.

Но вот только почему ему так больно и обидно?

Боевой маг, бывший «леопард» достойного властителя Хорхе, долго искал ответ на этот опрос. В одиночестве, или в компании с бутылкой, но никогда не напиваясь. Он нашел. Не сам ответ — его следствие. Как раз в ночь перед битвой с войском Агриппы д'Обинье.

Он выполнит данную Ангеле клятву — сделает ее королевой. А после уедет. Куда? — мир огромен. Может, домой — за Море. Старые обиды уже забылись, раны затянусь. Заживет и эта. Не в первый раз.

Кармен Феррейра несколько дней наблюдала за письмом, лежащим на столике Ангелы. Неровные буквы, старались держаться в строчках, но иногда выпрыгивали за их рамки, несмотря на все усилия автора. Фрейлине был знаком этот подчерк. Она живо представляла себе узкую ладонь, тщательно водящую строфы гусиным пером, и комкающую листки, когда мысль терялась, или уходила в сторону. С тобой, Что станет с тобой? Когда останешься без меня, что за свет унесет тебя, что за мрак — меня? Боль в висках, в глазах, боль в сердце в костях, в крови, в душе… С тобой, что станет с тобой?

Ангела не прятала листок, не выбрасывала, но и не отвечала. Кармен ждала вместе с автором. Тщетно.

Глава 25

Невысокий крепыш в полный латах с вызовом смотрел в лицо Агриппе д'Обинье, уперев руки в боки. Полковник ландскнехтов из империи Хальцед — Верен фон Урслин, избравший себе девиз: «враг Бога, сострадания и милосердия», — не собирался менять принятого решения.

— Мои люди не хотят драться, Маршал! — нагло заявил он Агриппе, явившемуся выяснить причину бездействия кондотьеров.

Командиры вели переговоры между двумя линиями своих воинов.

Полторы тысячи «копий» фон Урслина остались в своем лагере. Вооруженные и готовые к бою, они, тем не менее, не собирались сражаться на стороне нанимателя — герцога Гальбы.

— Подлец, — Агриппа схватился за меч.

Гвардейцы за его спиной обнажили оружие. Латники Верена ощетинились копьями и подняли арбалеты.

— Да, я таков, — рассмеялся кондотьер, — Оцените ситуацию, маршал. Вас оставляют собственные вассалы, а вы требуете верности от наемника. Войско Ангелы в полтора раза превышает ваше. Мы не самоубийцы. Оставьте нас в покое, иначе мы силой пробьемся.

— Я не отпущу предателя! Вы окружены. Не уедете.

— Под моей командой двенадцать рот — пять тысяч конных, из них четверть — тяжеловооруженные латники. Ты истечешь кровью маршал. Мачадо съест тебя, не поперхнувшись. Мы не хотим воевать ни с ним, ни с тобой. Пропусти, и мы останемся нейтральными.

Лицо Вернера фон Урслина было правильным аристократичным, изнеженным, но чести у хальцедского дворянина не было ни капли, потому-то его империя и разваливалась на части.

Д`Обинье шумно дышал, с ожесточением выпуская воздух. Все его естество требовало покарать изменника, опыт полководца поддерживал — опасно оставлять за спиной пять тысяч конных. Но войско Ангелы совсем близко, начни он сражение с Вереном, Мачадо и Торе ударять в спину. Драться на два фронта, уступая в числе — верная погибель.

Маршал отпустил рукоять меча, на треть покинувшего ножны, и молча развернул коня. Предоставляя фон Урслину свободу действий. Отдавая на разграбление уходящим наемникам — хищным зверям — камоэнские города.

Непривычная тяжесть сдавила левую половину груди, в глазах потемнело, Агриппа покачнулся, с трудом удержавшись в седле. Скрипя зубами от боли и злости, маршал одолел непривычную слабость; впереди у него была битва, в которой он должен победить. Самое страшное из сражений. Против своих.

Деревне Гадливой вскоре предстояло стать знаменитой на весь Камоэнс. Но тупые, недалекие крестьяне, не осознававшие надвигающейся на них славы, спешно угоняли скотину близлежащий лес, в тщетной надежде спрятать ее от вездесущих ландскнехтов. Две армии собирались топтать посевы Гадливой и пяти соседних деревень. Урожай после опасных забав благородных не собрать — а так, может, хоть коров да лошадей спасти удастся.

Нелегко найти подходящее место для битвы, способное разместить почти пятьдесят тысяч человек с обеих сторон. Граф Торе разместил войско в одну линию, нарушаемую рощами и ручьями. В центре — широкая полоса пехотинцев — пикейщики-скайцы, защищавшие лучников-паасинов. С флангов по десять тысяч рыцарей — сводные графские и баронские дружины; месенады[14] отдельных областей и владений, составленные из мелких нобилей-кабальеро; сбродные отряды наемников. Беспорядочное и децентрализованное воинство.

— Луис, не рвитесь в атаку. Агриппа уступает нам в числе, но превосходит в умении. Будьте в резерве, — советовал поэту Гийом.

Чародей отрешился от участия в воинском совете, его замечания и рекомендации никто не слушал. Двадцатилетний опыт боевого мага оказался никому не нужен. Вельможи, уже примерявшие на себя придворные одеяния, давно заочно разбили маршала д'Обинье.

Войско перед битвой проснулось затемно. Построение заняло все утро. Маг отклонил предложение Ангелы остаться вместе с ее свитой, и зашагал к своим скайцам. Честный бой — единственное, что ему оставалось.

— Хэ, Гыйом! — радостно оскалился Ханрик Оланс, — А я уж думать, ты накласть в штаны.

Появление мага вызвало оживление среди наемников. Командиры скайцев с громкой руганью отдавали последние команды. Паасины Лойала серьезные и сосредоточенные проверяли тетивы и колчаны. Между их порядками оставалось достаточно места для подносчиков стрел, которые бегали за ними к специальным возам в тылу строя.

Выйдя вперед, маг внимательно наблюдал за развертыванием порядков вражеского войска. Хвастовство Рамона Мачадо в очередной раз оправдалось. Латников фон Урслина с отрубленной головой на знаменах видно не было.

Гальба и д'Обинье совершили тактическую ошибку, переоценив верность своей армии, ее стойкость к посулам Ангелы и Мачадо. Войска, оставленные ими на границах, уже не успевали помочь столице. Рыцарской конницы с учетом гвардии и дворянского ополчения набиралось тысяч восемь — десять, против двадцати у графа Торе. В пехоте силы были равны — по одиннадцать тысяч. У Агриппы даже был перевес — ордонансные роты, обученные по приемам Риккардо де Вега, имели на вооружении новомодные бомбарды, стреляющие камнями и гвоздями и «огнеплювы», изрыгающие горящую нафту.

За построением ордонансов Гийом следил особо тщательно. Где-то там, среди пушек крутился его хороший знакомый Барт Вискайно — бывший купец с хитрыми глазами. Маг очень наделся на него.

Герцог Гальба наблюдал за врагом с пригорка за линией войска. Регент подносил к глазу хитрую панирскую трубу с увеличивающими стеклами.

— Сколько их, ублюдков, собралось. И все о смерти моей мечтают, безмозглые алчные козлы!

Свита, привычная к его ругани хранила спокойствие.

— Двинулись. Ну же, Агриппа, не подведи меня! Господи, покарай грешников, защити верных слуг твоих! — мольба герцога больше напоминала приказ.

Агриппа разделил конницу в противоположность Торе и Мачадо. Большая часть его рыцарей сосредоточилась на правом фланге.

Граф Торе величественным жестом скомандовал горнисту трубить атаку. Рыцари тронули поводья. Тяжелые боевые кони ударили землю подкованными копытами, зашагали грузно, постепенно переходя на тихую рысь.

Воиноначальники Ангелы не стали хитрить и придумывать ловкие ходы, сила была на их стороне. Два конных фланга устремились на врага. Двадцать тысяч латной конницы, ощетинившейся копьями, — Агриппа не мог остановить такой таран.

Он и не пытался. В силу местности армия герцога разместилась под углом к войску королевы. Левый фланг, ощетинившийся пиками лагрцев, был ближе к неприятелю, чем правый. Левое крыло конницы Ангелы, ведомое графами Рибейра и Миранда первым сошлось с неприятелем.

Первые ряды его пали, под градом арбалетных болтов, но следующие, пройдя по телам товарищей, ударили по наемникам. Лагрцы, выстроенные глубокой фалангой, остановили их натиск, приняв всадников на длинные пики. Граф Рибейра получил по шлему алебардой и пал оглушенный, подхваченный оруженосцем.

«Новые» — так называли себя сторонники Ангелы — напирали на лагрцев, не считаясь с потерями, азарт и предвкушение победы окрыляли их. Наемники Гальбы истекали кровью, но не сдавали позиций. Отступление для них означало гибель. Конница легко рубит рассеянную пехоту. Немногочисленными рыцарями «старых» на левом фланге командовал рыжий Эстебан Гонгора — правая рука Агриппы. Его латники дрались в одном ряду с лагрцами. Из-за тесноты немногие воины могли поднять оружие, чтобы ударить.

Перевес «новых» сошел на нет. Отсутствие единого командира и слаженности действий привели к неразберихе, большим потерями и даже к дезертирству. Бароны и графы, пошедшие за Мачадо, отвыкли от крови и драки, забыли цену победы. Их дружины стали отходить для перегруппировки, отступление было похоже на бегство.

Заставив «новых» увязнуть на левом фланге, Агриппа атаковал их на правом. Маршал был в первых рядах черно-желтых гвардейцев, составлявших костяк его рыцарей.

Две конных лавы сошлись, как две волны, брызжа пеной — сбрасывая врагов под копыта коней. Трещали ломаемые копья, звенела стать. Боевые кличи перекрывали общий шум.

— Камоэнс! — кричала гвардия, — Синее и Белое! — вторили ее прочие сторонники Гальбы.

Тоже кричали и сторонники Ангелы, добавляя свои личные девизы и кличи, названия владений и провинций. У них был двойной перевес, но войско маршала, сплоченное вокруг своего вождя и знамени, быстро и четко повиновалось командирам, било как один человек. «Новые» же оставались толпой.

Агриппа сражался в первых рядах, отбросив щит, держа маршальский меч обоими руками. Те, кто не видел его на поле брани, считали д`Обинье изнеженным модником, который — как изнеженная женщина — тщательно следил за внешностью.

Сейчас же он был первым рыцарей — тем примером, за которым всегда идут воины. Агриппа верил в своих воинов, зная, что они не подведут, поэтому весь отдался рубке. На каждого врага он тратил по два удара. Больше никто не выдерживал.

Маршал был острием копья[15], направленного на предводителей «новых». Он пробивался к ним, делая все новых и новых вдов, уверенный в том, что его спина защищена.

Граф Линьян — известный мот и самодур — завидев маршала, прорубающегося к нему, хотел спрятаться за телохранителей, отступить, прорваться в задние ряды. Но не успел, теснота помешала. Агриппа ударил его в спину. Раненный граф Линьян припал к седлу, следующий за маршалом гвардеец прикончил его ударом боевого молота, проломив шлем, вбив голову в плечи.

Второй командир — граф Эррелья — не стал испытывать судьбу, повернул коня. Вслед за ним побежали оруженосцы и дружина. Заразительный пример увлек все войско. Рубка превратилась в бойню. Бегущие бросали щиты и оружие, чтобы облегчить весь. В плен не сдавались, зная, что гвардейцы их не возьмут, не остановят бег коней — просто раздавят.

— На нас идут. Готовьтесь, — приказал маг Ханрику Олансу.

Гийом находился в глубине баталии наемников, впереди него пятнадцать рядов пик, позади четыре тысячи паасинов, приготовивших свои страшные длинные луки.

Оланс выматерился по-скайски и стал отдавать команды офицерам.

Титулованные вельможи, вообразившие себя великими полководцами, поставили армию на грань разгрома. Погиб один из десяти, но прочие девять своей паникой и бегством грозили разрушить то, что уцелело.

— Лойал, дай залп. Пусть сворачивают! — распорядился маг.

Четыре тысячи стрел взмыли в небо, втыкаясь в землю перед белыми от пены мордами коней, пришпориваемых бегущими. Гийом был готов расстрелять союзников, но не допустить, чтобы они растоптали фалангу скайцев.

Видя разгром атаки, маг понимал, что у Агриппы есть два варианта действий. Первый — окружить левый фланг разбить рыцарей Рибейра и Миранды. Второй — не давая врагам опомниться — ударить по вождям. Пленить Ангелу, убить Мачадо. Обезглавленная армия королевы рассыпалась бы как карточный домик.

Маршал выбрал первое. Гвардия на плечах бегущих атаковала скайцев. Тысячи стрел паасинов смертельным градом лупили по панцирникам, раня людей и лошадей. Десятки всадников падали на землю, но общий разбег не останавливался. Черно-желтые рыцари, умели драться против сомкнутого строя пехоты. Их дружный копейный удар был страшен. Первые три ряда скайцев погибли на месте, взяв за свои жизни малую цену. Еще два пали под секирами и мечами. Гвардейский клин рвал, топтал и рубил, показывая не меньшее презрение к смерти, чем алькасарские янычары.

Гийом ничего не слышал. Тетивы паасинских луков звонко щелкали по кожаными перчаткам. Он швырнул в нападавших несколько молний. Места павших заняли новые рыцари, не испугавшиеся чародейства. Магу было трудно убивать бывших товарищей, являвших примеры доблести. Скайцы стали пятиться назад, стрелы паасинов, падая с неба, стали разить их и гвардейцев на равных — так все смешались. Четверть скайцев уже лежала на земле. Гвардейцев не могли остановить, ни пики, ни стрелы, ни скорострельные арбалеты-сауленхебели.

— Пора! — скомандовал оберштер[16] Пабло ля Ферес, — Коня, — он дал отмашку оруженосцу.

«Пора», — согласился с ним лейтенант бомбардиров Барт Вискайно — кардесец, неудачливый купец, ставший военным, розовощекий малый с хитрыми глазами.

— Бей гадов! — подал он условный сигнал и ударил оберштера ля Фереса коротким лагрским кинжалом — оружием королей, подарком мага Гийома, — Это тебе за де Вега, сволочь ратофолкская!

Оберштер, не успевший надеть шлем, пал замертво, клинок легко вошел в затылок.

Гальба кусал губы в кровь. Виски его бешено колотились.

Весы колебались. Все завесило оттого, что случиться раньше: Мачадо соберет силы и атакует распыленное войско Агриппы, или на помощь ополовиненной гвардии подойдут ордонасные роты и дружным натиском сломят сопротивление скайцев, разгонят лучников-язычников.

Герцог внимательно следил за тем, как двинулись ордонансные роты. Конница Агриппы еще атаковала превосходящего врага на всем поле боя, но сил ее не хватало. На левом фланге «новые» не оставляли попыток сломить наемников-лагцев.

Ордонансы двигались вперед. Ровный строй крепких парней в блестящих шлемах-капалинах и доспехах-бригантинах поверх кожаных курток. Быстро ступали, перешагивая через трупы людей и лошадей, не ломая ряды, не опуская сверкающие наконечники пик.

— Ну же, быстрее! — кричал Гальба, несмотря на то, что его не могли услышать.

Подойдя к скайцам и гвардейцам на расстояние полета стрелы, ордонансы остановились. Пикейщики расступились, выпуская вперед стрелков.

Залп. В спину своим. Короткие стальные болты по летки входили в конские тела, пробивали доспехи всадников, рвя плоть под ними. Гвардейцы не ожидали предательства. Замешательство их дало время на еще один безнаказанный залп в упор.

Черно-желтые рыцари оказались под перекрестным огнем, ордонансов и паасинов. Они были храбры — лучшие воины великого Хорхе, но их было слишком мало. Ордонансы-предатели вновь выставили вперед пикейщиков, их строй шагнул, грозя зажать гвардию между двумя стенами копий.

В этот самый миг пушки ордонансов, установленные на старых позициях, громыхнули, метая каменные ярда в лагрцев. Правой руке Агриппы — рыжему Эстебану Горгона казалось, что их разворачивают против рыцарей «новых». Он заблуждался. Пятнадцать грубо обтесанных каменных шаров ударили в плотный людской строй, сметая все на своем пути, отрывая руки, ноги и головы.

Гийом, отстранившийся от битвы, смотрел, как гвардия пробивает себе дорогу через порядки ордонансов — убиваемая цепами, алебардами, клевцами, поредевшая, умирающая, но не сдающаяся. Рыцари в черно-желтом гибли один за другим, маг надеялся, что Агриппа спасется.

Смена флага ордонансами его заслуга. Он тайно ночью вел переговоры с их командирами, связавшись с ними через ловкого пушкаря и плохого купца Барта Вискайно. Гальба надеялся, что регулярное жалование и клятвы на верность обеспечат ему поддержку ордонансов.

Герцог забыл, что, по крайней мере, пятая их часть сражалась против него в войске Риккардо де Вега. Ненависть к Гальбе совпала с законным поводом отомстить — ордонансы признали Ангелу. Иностранных наемников из их числа убедило золото, простых крестьян из глухих деревень — тайный разговор их выборных с королевой.

Войско Ангелы воспаряло духом. Бежавшие с поля боя бароны возвращались вместе с поредевшими дружинами. Лучшего из маршалов Камоэнса победили предательством и численным превосходством. Тысячи «новых» обрушились на деморализованных, обессиленных сторонников Гальбы и д'Обинье. Сражение распалось на десятки стычек — окруженные группы «старых» яростно обивались и гибли, если не бросали оружие.

Их более успешные товарищи бежали без знамен и командиров. Только гвардия — ее жалкие остатки — сумела сохранить какое-то подобие порядка. Преследования не было. И так было ясно — победа полная. Гальба все равно, что мертв. Войска у него больше нет.

Победители проявили большое милосердие к своим братьям-рыцарям, беря их в плен для получения выкупа. Рамон Мачадо даже отпускал их похвалы, намечая, кого из них можно приручить в будущем.

— Вы храбро сражались, сеньор! Мы с королевой были восхищены!

Эстебан Гонсало — трижды раненный, дравшийся один против десяти и сдавшийся в плен только родному брату — демонстративно сплюнул кровью.

— Радуйтесь! Велико будет ваше царство, начатое с бунта, предательства и удара в спину.

Мачадо его слова нисколько не смутили.

— Видите, моя королева, даже он уже признал вас!

Ангеле приносили знамена врагов, она — отойдя от испытанного ранее страха — искренне радовалась этим свидетельствам ее победы. Забыв о том, что в ноги ей кидают знамена и стяги ее родины — символы доблести армии Камоэнса.

Иностранных наемников в отличие от камоэнсцев в полон не брали. Лагрцев, брошенных и окруженных, растеряли в упор их заклятые враги Паасины. Лойал с радостью выполнил это поручение Мачадо.

Скайцы Гийома обходили поле, собирая добычу, сорясь из-за нее с дружинниками баронов и прочими мародерами. Их наниматель — Гийом — после битвы поздравил Ангелу.

— Моя принцесса, вы скоро станете законной королевой. И моя клятва исполниться. Поздравляю с победой.

— Гийом, вы не останетесь на пир?! — его принцесса была необычайно приветлива и ласкова, она знала, чьи солдаты сдержали смертельный натиск гвардейцев Агриппы.

— Нет. Мне не здоровиться, — откланялся маг.

Вернувшись к себе, он выпил бутылку вина и лег спать, на душе было тошно. Уже ночью его разбудил Луис де Кордова — пьяный, печальный и одновременно довольный.

Вдохновение — впервые за несколько месяцев — посетило его, оглядывающего поле боя, и видевшего друзей и знакомых среди пленных и убитых.

Сражающиеся с ненавистью

Не ради любви и нежности

Несчастны.

Доказывающие истину

Оружием, а не искренностью

Несчастны.

Несчастны — залитые кровью,

Убитые — не любовью,

Несчастны.

— Браво! — похлопал в ладоши маг, — Там позади вас, Луис, корзина с бутылками — доставайте.

Глава 26

Скайцы Ханрика Оланса были сильно удивлены, когда при их вступлении в Мендору, симпатичные девушки приветливо махали им руками и бросали под ноги цветы. Сам Ханрик смеялся, лицезрев эту картину. В отличие от большинства своих соплеменников, он раньше жил в столице Камоэнса и хорошо знал, как красиво наряжаются здесь уличные девки.

Рамон Мачадо нанял их и прочий сброд, чтобы изобразить радость освобожденного народа. Настоящие мендорцы сидели по домам, крепко заперев двери, ожидая беспорядков. Столица поддерживала Гальбу, ее купцы, гильдии и новоявленные мануфактурщики, давали герцогу-регенту денег на войну. Их опасения оказались напрасны. Рамон не стал грабить Мендору, справедливо считая ее своей — незачем было омрачать праздник и сориться с богачами.

«Королева Ангела несет с собой золотой век» — таков был его девиз.

В город все войско не впустили, королева без короны и министр справедливо опасались грабежей и дебошей. В Мендору вошли три тысячи избранных дворян, да несколько сот скайцев Гийома — по просьбе Ангелы — в награду за доблесть; так же впустили тысячу ордонансов и паасинов для обеспечения порядка. Прочих оставили за стенами, щедро обеспечив едой, питием и шлюхами, пообещав премию из королевской казны. Протестов почти не было.

Ангела, объявившая себя королевой, торжественно въезжала в город, в окружении пышно разодетой свиты, под звуки труб, под надежной охраной своих лучших рыцарей. Постепенно мендорцы, живущие на главной улице, стали открывать окна и выглядывать — смотреть на красочную процессию. Потом осмелели и вовсе вышли наружу. Первые счастливчики были награждены щедро разбрасываемой мелкой монетой.

Ханрик Оланс в первый раз так въезжал в захваченный город. Он запоминал подробности, чтобы рассказать их своему столетнему прадеду. Скаец, знал, что дед — настоящий воин — не поверит. В его суровые времена кровь лилась рекой, скайцы убивали все живое. Только при отце Ханрика, после кровопролитной гражданской войны, изведав на себе все прелести такой бойни, на общем сборе племен старейшины объявили, что отныне «следует щадить церкви и женщин».

Когда Ангела вступила под кров родного дворца, ее ожидал теплый прием. Рамон заранее выслал своих людей. Слуг проредили, убрав всех подозрительных, прошедших проверку оставили на прежних местах. Одновременно те же всадники заняли казначейство, сокровищницу и министерства. Ворота города оставили открытыми — Рамону не нужны были новые убитые. Все недовольные могли свободно его покинуть, чтобы позже вернуться за прощением.

Коронация произошла через три дня.

Архиепископ Камоэнса — Дела Кокуэль — торжественно возложил корону Хорхе на чело Ангелы. Молодая королева держалась достойно, переполненная гордостью, счастьем, удовлетворением и ощущением величая момента. Специального платья для коронации не шили. Переделали одно из свадебных платьев умерших королев, которые бережно хранили в гардеробной монархов.

Старый фасон, давно вышедший из моды, оказался подходящим для церемонии — в меру строгим и праздничным. Платье было голубым — любимого цвета принцессы.

Корона Лунной династии Авила оказалась для Ангелы велика — ее делали для мужчин — сползла на уши. Она быстро нашла выход — опустила ее еще ниже, пока та не села ровно, как шляпа.

— Я маленькая королева, — улыбнулась она, — Но обещаю, мое правление будет знаменито большими делами!

Восторженные гранды кричали: «браво!» и аплодировали. На серьезном и обычно хмуром лице Мачадо сияла улыбка.

— У Камоэнса не было еще королевы прекрасней! — восхитился он абсолютно искренне.

Только один человек из присутствующих не ликовал, хотя видел в тот миг выполнение поставленной перед собой цели. Ангела была прекрасна: необычайно красива не только внешне, но и той энергией, что излучало ее лицо — щедрой улыбкой, адресованной всему миру.

Она стала королевой. Не его королевой — владычицей Камоэнса. Рамону Мачадо еще предстояло удивиться ее хватке, уму и настойчивости.

— Мне жаль, Гийом, — прошептала магу на ухо Кармен Феррейра, но в голосе ее было мало сочувствия.

Верная фрейлина — вдова героя Бласа — лучшая подруга Ангелы была почетной гостьей коронации, но предпочла наблюдать ее не рядом с Мачадо, а в общих рядах, как и Гийом.

— Знаю, ты меня предупреждала, — коротко ответил ее маг.

Им не требовалось больше слов. Все и так было сказано еще в Кардесе.

Архиепископ Кокуэль — высокий старик с волевым непреклонным лицом — всем видом свои олицетворял мощь и величие церкви, помазавшей Ангелу на трон, даровавшей ее божье благословение.

— Святоша, как флюгер, — Луис толкнул мага локтем, — он всегда поддерживал Гальбу, теперь стоит рядом с «победительницей узурпатора».

— Тише, — попросил маг.

Герцог исчез вместе с немногочисленной свитой, сумел уйти после разгрома у Гадливой. Куда он направился, где спрятался — неизвестно. По слухам Агриппа тоже выжил. Маршал вывел остатки гвардии и теперь собирал беглецов где-то в двух днях пути от столицы. Гальбу объявили врагом короны и назначили награду за его голову. Об Агриппе д'Обинье глашатаи молчали, Ангела надеялась договориться с маршалом.

— Моя королева, — неожиданно обратился Рамон, — Одна особа взывает в этот светлый день к вашей милости, просит разрешить ей искупить свою вину.

— Покажите мне ее, — распорядилась Ангела.

Мария де Тавора — вдовая герцогиня, светская львица и любовница сильных мира сего — медленно вошла в огромную залу, наполненную светом. Глаза ее были смиренно опущены к полу, совсем нет украшений, платье — необычайно скромное, против обычного наглухо закрытое.

Шаги маленькие, боязливые. На значительном расстоянии от трона она пала на колени.

— Простите меня, моя королева! Помилуйте! — жалобно взмолилась она, заломив руки.

Ангела молчала, изучая ее. Мария не лгала, или же притворялась с высшим искусством — во взгляде боль от унижения и страдание, по щекам бегут крупные слезы.

— Простите мою гордыню, зависть и алчность! Пощадите старую глупую женщину, прекрасная королева.

Гийому стало противно. Такое действо позорит всех. Де Тавора спасала свою жизнь. Он ее понимал, но все же привык думать о ней, как о притягательной и опасной обольстительнице, ловко управляющей мужчинами, а не как о несчастной, раздавленной врагами.

Ангела молчала, продлевая пытку герцогини.

— Мне доложили, что вы, Мария, хотите искупить свою вину?

— Да! Я знаю, где прячется герцог Гальба.

— Бывший герцог, — поправил ее Мачадо. Ту малость, что герцог мог лишиться титула только вместе с головой, он во внимание не принимал.

— Бывший герцог, — согласилась Мария, — Я была любовницей тирана — он соблазнил меня путем лести и обмана. Знаю его тайные укрытия — читала документы.

Рифма, проскочившая в речи де Тавора, лишила ее сочувствия Гийома. Мария — великая актриса — вероятно не раз репетировала этот спектакль.

— И где же он? — быстро спросила Ангела.

— Думаю, Гальбу уже везут сюда в оковах, — улыбнулся Мачадо, — де Тавора сразу рассказала мне, где прячется узурпатор.

— Встаньте, Мария. Подойдите ко мне, — приказала Ангела, — Вы помогли нам и ваше раскаяние искреннее. Я прощаю вас.

— Спасибо, — герцогиня принялась целовать ее руки.

— Довольно. И в знак моей милости я определяю вас в штат моих фрейлин.

Кармен Феррейра, стоявшая рядом с магом, тихо выругалась. Гийом так и не понял, кому адресовалась ее брань.

Тяжелая дверь темницы со скрипом отворилась. Гальба зажмурил глаза. Даже отблеск факела причинял им боль. Три дня и три ночи провел он в подземном узилище. В сырой каморке не было огня. Кувшин с водой и лепешку просовывали через окошко в двери. Нужду некогда могущественный герцог справлял в узкую дырку в полу, найденную на ощупь. Постель — дощатый настил.

Кто-то выдал место тайного убежища — маленький замок в окрестностях Мендоры — и в этом не было ничего удивительного. Всеобщее предательство — вот единственная причина его поражений. Верные телохранители не подались на посулы Мачадо, все до единого пали, защищая его. Он сам не бросился на вражеские копья и сдался только для того, чтобы еще раз взглянуть в ненавистные глаза Ангелы, Рамона и Гийома.

Унижение усилил тот факт, что замок штурмовали орданансы — было и отребье. Их бомбарды, разнесли ворота. Их мечи сразили верных рыцарей. Их командир — запачканный пороховой гарью крепыш — ударил его связанного по лицу со словами:

— Попался, сука! На получи! Это за графа Риккардо тебе! За Мараккою!

Дверь закрылась с тем же скрипом. Вошедший бросил на пол что-то мягкое — судя по всему плащ — и уселся напротив него.

Гальба ждал первых слов гостя. Он ждал допросов, пыток и суда — ничего не было. Только тьма и неизвестность. Герцог боялся лишь того, что его решили сгноить в подземном узилище. Подлый страх он отгонял молитвами, призывая кары небесные на головы врагов своих и Камоэнса.

— Огонь не мешает?

— Мешает. Погаси, — ответил герцог.

— Хорошо, — факел затух, словно его окунули в воду. В воздухе запахло дымом.

Герцог узнал голос.

— ТЫ?!

— Я, — вошедший был спокоен, — Давай обойдемся без криков и драк. Я пришел поговорить.

— О чем? Скорей ты хочешь насладиться триумфом — подлый ублюдок!

— Может, я и подлец, но своих родителей знаю. Не хочешь разговора — я уйду. Других людей ты увидишь только на эшафоте, — маг забыл о своей обычной вежливости.

Гальба с удовлетворением отметил, что он устал и раздражен.

— Как меня уже осудили?! — возмутился герцог. Его глаза окрепли, и он уже различал съежившуюся фигуру чародея, прислонившегося спиной к холодной стене.

— Да. Обошлись без соблюдения закона. Совет графов созывать не стали. Победителям ни к чему формальности. Продажный законник Катлано, впрочем, уже нашел прецедент заочного суда над регентом. Еще при первых королях это было — лет четыреста назад.

— За что меня осудили?

— За убийство наследника — принца Хорхе. За прочие тайные убийства. За попытку захватить престол. Ангела знает, что это не так, но молчит. Иначе возникнет много вопросов, требующих объяснений.

Гальба зарычал.

— Господи, ты видишь грехи их — покарай!

— Покарает, когда придет время, — успокоил его маг.

— Это сумасшедший бред.

— Не совсем — Гюрза-Кербон убивал для тебя. Но в твою непричастность к убийству Бласа и принца я верю.

— Потому что это твоих рук дело? — натужно расхохотался герцог.

— Нет. Кербон сам признался. Он хотел отомстить тебе — растоптать, унизить. У него получилось.

Герцог ударил кулаком по каменному полу.

— Щенок. Гадюка!

— Гюрза. Ты поймал змею — не удивляйся ее яду. Педро — дело его рук. Я клянусь, что не убивал твоего сына.

— Зачем ты пришел сюда, колдун? Помучить меня?

— Нет. Объясниться до конца. Сказать правду. Ты мой старый враг, я привык к тебе. Антонио. Буду скучать.

— Я тоже, — Гальба внезапно улыбнулся, — Маг Гийом — самый опасный сукин сын, что попадался мне, за исключением Хорхе. Приятно думать, что и ты остался с носом. Как же ты уступил Ангелу этой заднице — Рамону? Тьфу! Столько лет портить мне сон и спасовать перед ловким вором. Как подумал — противно стало. Принцесса Камоэнса в его лапах, спит с ним — она, хоть и дура, конечно, — но кровь стынет от злобы.

— Она с ним не спит, — проскрежетал зубами Гийом, — Хотя и дружит. Это ее выбор.

— Ты не любовник, а слабак! Давно бы подчинил ее силой и не знал бы бед!

— Скажи, Гальба, насилие, обычно выбираемое тобой, — оно тебя спасло? — уколол его в ответ чародей.

— Все равно ты трус и слабак. Я умру, зная, что все делал правильно. Ты же, колдун, будешь до конца дней кусать локти, мучаясь. Я все знаю о вашей страсти. Стоила ли она таких жертв? Тайные свидания. Робкие поцелуи, маскировка. Да ты два года только и делал, что ходил вокруг нее и облизывался, мечтая задирать юбку.

— Мечтал, — легко согласился маг, — но не только о юбках и трахе. Она дала мне цель, мечту и любовь, добавила в жизнь остроты, нежности и счастья. Я был кому-то нужен. Оно стоило того, герцог. Умирая, я буду знать, что есть, что вспомнить. Каждый миг — радости или горя — он навсегда здесь, — чародей коснулся лба.

— А когда я умру? — Гальбе надоели разговоры о любви.

— Завтра. Готовься к топору, тебя лишили дворянского звания.

— Все равно! Эти идиоты думают меня оскорбить — это я еще преподам им урок! — пригрозил регент, — А ты что будешь делать, колдун?

— Уеду после казни. Как ты и хотел когда-то. Меня здесь больше ничего не держит.

— Они знают, что ты здесь?

— Нет. Пока нет. Общение с тобой запрещено. Но я сумел пройти.

Герцог сдержал свое обещание. Когда судебная карета остановилась у коричневой дорожки, ведущей к эшафоту, он ступил на нее так, словно бы она вела в пиршественную залу. Легко и непринужденно.

— Что замерли, засранцы? Хорошее зрелище? — он обвел взглядом притихшую толпу.

Рамон Мачадо сделал все, что бы превратить казнь в зрелище. На площади собралось почти десять тысяч человек — больше она не вмещала. Дворяне, купцы, ремесленники, слуги, воры, нищие и гулящие девки, священники, монахи и солдаты, торговцы пивом и орешками. Для грандов было отведено отдельное место напротив эшафота. Паасины — ставшие личной стражей Мачадо — вместе с городской стражей сдерживали напор толпы. На соседних улочках дежурили отряды конницы, готовые к любым неожиданностям, будь то попытка спасения Гальбы, или бунт черни.

Ангела и Рамон были верхом, окруженные свитой вельмож.

— Хороший сегодня денек. Руки прочь, быдло! — закричал Гальба на стражника подтолкнувшего его.

Воин опешил и замер в нерешительности.

— Я сам пойду на мой последний бой, — заявил герцог.

Толпа, алчная до зрелищ и крови, обычно шумная и нетерпимая к обреченным молчала. Старый герцог до сих пор внушал ей трепет, несмотря на свое падение. Грязное рваное одеяние он — король по крови — нес с истинно монаршим величием

На эшафоте Гальбу ждали двое стражей, палач — могучий детина в маске, и худой противный судейский с огромной бородавкой на носу. При виде нахмуренных бровей герцога он вздрогнул и попятился. С трудом остановился и стал читать, гундося и не поднимая глаз. Взгляда бывшего регента он вынести не мог.

Гальба не стал слушать обвинения и приговор, повернулся к королеве Камоэнса.

— Здравствуй, Ангела, — голос его разносился по всей площади, — Даже не вериться, что мы родственники. Надо было тебя раньше замуж выдать, а то свихнулась ты, мужчину попробовав.

Лицо Ангелы покраснело — не от стыда. От злости.

— На меня поклеп возводишь — будто принца я убил. Нашла бы повод получше. Мешаю я тебе. Всегда мешал. И с колдуном спать — род позорить, и Камоэнс рушить. Хорхе был бы жив — первой бы тебя повесил, увидев, что вы с его страной сделали — разбойники и мародеры. Растащили по кускам! Продали!

Толпа напряженно внимала герцогу. Судейский совсем затих, шепча приговор себе под нос. Ангела бросила пару слов Рамону. Свита переглядывалась, нервно закусывая губы. Победившие вельможи не ожидали от врага такой прыти.

— Гийом — еще можно понять. Я его шесть лет убить пытался — не получилось. Но Рамон — вор… Скажи, у него хоть есть яйца? Мужик он, али баба продажная, всех за чужой счет ублажающая?

Стражник позади герцога уловил поданный знак и ударил Гальбу древком алебарды по спине. Тот упал, но подняться сам не мог — мешали руки связанные за спиной.

— На плаху его! — скомандовал судейский, комкая приговор.

— Подстилка, обманщица и шлюха! — закричал герцог.

Ему дали в зубы, подняли на ноги, подтащили к колоде.

— Руки освободи! — приказал он палачу.

Тот подчинился — таков был обычай. Гальба потер затекшие кисти, резким ударом в живот согнул бившего его стражника пополам и изо всех сил приложил оскорбителя лицом о плаху.

Голову солдата отбросило от дерева, он рухнул без движения. С герцогом больше не церемонились — повалили, попинали всласть и бросили на колоду. Палач взмахнул топором. Упавшая голова покатилась по дереву. Кровь, хлещущая из раны, ни как не хотела останавливаться — много, очень много было ее в герцоге.

Гийом, наблюдавший за казнью с чердака дома, чьи окна выходили на площадь, молча отстранился от раскрытого окна. Путь его лежал в маленькую уютную гостиницу. Лошадь и вещи в дорогу до порта Карсолы он уже купил. Маг еще не знал, куда поплывет из Камоэнса, но в том, что покинет эту страну, был абсолютно уверен.

Женщина, что внизу смотрела на казнь двоюродного деда, была для него чужой. Прежняя «сеньора с белым платком» осталась в прошлом. Ей не нужен был уже кабальеро. Башню она сменила на целую страну.

Хозяин гостиницы — маленький приятный старичок — суетился, гоняя молоденькую служанку и торопя повара. Он старался угодить редкому в это смутное время постояльцу, что щедро платил золотом, даже не спрашивая о настоящей цене.

Гийом же пил старый коньяк, не чувствуя вкуса, равнодушный к шуму вокруг себя. Золотые, отданные хозяину, были едва ли не последними в его худом кошельке. Все состояние мага составляла его одежда, да лошадь внизу в конюшне.

Все сбережения, накопленные за годы службы Хорхе он потратил на Ангелу. Маг ничуть не сожалел об этом, он мало ценил золото, зная свои потребности и то, что с голоду никогда не умрет.

За окно моросил теплый осенний дождик. Хмурое печальное небо полностью отвечало настроению чародея. Он вдруг вспомнил, что ровно год назад по приказу Хорхе убил Томаса Чосера — неудачливого дипломата, поднявшего руку на короля. Прошло одновременно и так много времени, и так мало…

Служанка помогла подняться из-за стола богатому постояльцу, что за вечер опустошил три бутылки коньяка. Девушке он понравился тем, что вел себя тихо и не пытался залезть под юбку, считая, что в плату за номер входят и ее прелести. Необычайно бледный и худой — наверное, больной — постоялец даже сказал ей спасибо, когда она отвела его в спальню.

Обрадованная тем, что служба на сегодня закончена, служанка и сама прилегла в каморке внизу, но страшный крик, раздавшийся со второго этажа, вскоре разбудил ее.

Гийом — проснувшийся в холодном поту — наорал на сбежавшихся слуг и хозяина.

Во сне он опять видел дракона. Крылатого змея о четырех лапах. Красивого и страшного убийцу с желтыми глазами. В одной из лап дракон сжимал большой меч-бастард, с которого густо капала кровь.

За спиной убийцы пронзительно кричала Ангела. Прежняя Ангела — девочка в белом монашеском одеянии, тайно бегавшая к нему на свидания. Ветер, поднятый крыльями дракона, стянул капюшон с ее головы и теперь рвал-трепал прелестные каштановые локоны.

— Гийом, спаси! — из глаз Ангелы текли темные карминовые слезы.

Маг же видел, как дракон замахивается на него мечом, держа его огромными кривыми когтями, видел и знал, что не успеет увернуться — выскочить из-под клинка.

— Гийом! — рвал душу крик принцессы.

Часть Пятая и Последняя