Меч, палач и Дракон — страница 5 из 5

ДРАКОН и ПАЛАЧ

Глава 27

Дорога в Карсолу пролегала вдоль побережья. Гийом не стал приставать к какому-либо каравану, выбрал путешествие в одиночку. Пейзаж вполне отвечал его настроению. Обрывистый скальный берег, желтый камень и желтые оливы. Небо над головой и море под ногами — только сделай шаг к нему с высоты. Шум прибоя, бриз, теребящий волосы.

Впервые за долгое время маг ни о чем не думал, просто ехал вперед, наслаждаясь свободой, одиночеством и полной неопределенностью. Ехал он медленно, любовался видами, останавливался искупаться, или купить свежих фруктов, пил кофе в каждой придорожной деревне. В итоге расстояние, на которое обычный путешественник тратил день, он покрывал за три.

Постоялый двор в небольшом городке с труднопроизносимым именем, где он остановился на четвертую ночевку, порадовал чистотой и хорошей кухней. Денег на заведение для солидных негоциантов и дворян в его кошеле не осталось, но, соседство мелких подрядчиков и небогатых путешественников Гийома ни чуть не смущало. При дворе королей он чувствовал себя куда стесненней, чем среди такого люда.

Утром интерес проснувшегося Гийома вызвал странный шум. Маг выглянул в окно. Десяток всадников загораживал дорогу, еще столько же обходило постоялые дворы. Их офицер что-то горячо объяснял начальнику местной стражи.

Не требовалось долгих раздумий, чтобы понять, кого они ищут. Чародей неспешно оделся и спустился вниз — завтракать. С первого этажа доносились аппетитные запахи свежей яичницы и жареной колбасы. Офицер в черно-желтом плаще — ворвался в обеденный зал, когда Гийом, поймав за локоть подавальщицу, диктовал ей заказ.

— Большую яичницу, свиные ребрышки, яблоки, хлеб и бутылку молодого красного вина.

В зале было тесно, Гийом повезло — один столик только что освободился. Пивные разводы на темном изрезанном дереве его не пугали. Девушка-подавальщица кивала после каждого слова, маг не мог понять, как она умудрялась не перепутать заказы при таком обилии клиентов.

— Я здесь, — чародей помог молодому офицеру.

— Гийом? — уточнил тот.

— Он самый, лейтенант. Когда вы получили столь высокий чин? — я не видел вас в гвардии.

— Позавчера, — смутился офицер, почти мальчишка.

Наверное, подумал чародей, он сын знатного сторонника Ангелы — при старой власти в гвардию брали только опытных рубак.

— Кстати, что известно об Агриппе? — поинтересовался Гийом, беря инициативу в свои руки.

— Маршал этой ночью вернулся в Мендору. Перед отъездом я слышал, что королева его простила. Вы должны поехать со мной! — лейтенант вспомнил о поручении, — Мы так долго искали вас, думали сначала, что вы отправились в Кардес…

— Сожалею, но я намерен следовать в порт Карсолу.

— Королева хочет вас видеть, — на веснушчатом лице явственно читалась растерянность.

— Я не ее подданный и не состою на службе. Ангела может желать чего угодно. Я ее видеть не хочу.

— У меня приказ, — неуверенно промямлил офицер, шокированный такой наглостью.

Посетители таверны, услышав крамольные речи, стали торопливо покидать залу. Исчезли подавальщица и музыкант с гитарой, бренчавший в углу незатейливые мотивы.

— Королева хочет вас видеть. Вы не поедите в Карсолу! — мальчишка, наконец, набрался решительности.

Гийом расправил плечи и посмотрел новоиспеченному гвардейцу в глаза.

— Я — Бледный Гийом. Боевой маг короля Хорхе. Вы слышали обо мне. Скажите, неужели надеетесь задержать меня силой — пролить кровь своих солдат?

— Алькасар напал! — лейтенант стал вдруг оправдываться, — Их сотни тысяч! Они Сент-Фербе — твердыню ордена Пограничья всего за день взяли! Города жгут и деревни.

— Ну и что, — маг пожал плечами, — Не первая война и не последняя. Я ничем не обязан ни Ангеле, ни Камоэнсу. Не пустишь меня? — хорошо. Ангела хочет беседы — я подожду ее здесь. Серебро еще есть.

— Но я… мне…

— Скачите в столицу, офицер. Передайте королеве мои слова. Я же сейчас спущусь к морю — искупаюсь.

Осень в Камоэнсе мягкая, особенно на побережье. Вода была теплой, маг давно не испытывавший радость купания, плескался почти до самого вечера, загорая во время отдыха под сильным еще солнцем. На постоялый двор он вернулся ближе к вечеру, намереваясь обильным ужином вознаградить себя за пропуск обеда. В своей маленькой комнате он нашел Луиса де Кордова, что лежал на кровати, широко раскинув руки, закрыв глаза и забыв снять сапоги. В душном помещении пахло тяжелым потом и сапожным дегтем.

— Чем обязан вашему визиту, друг? — громко спросил маг.

— Своему упрямству, — поэт повернул к нему измученное грязное лицо, — меня отправили за вами. Кстати, это было просто свинство — уехать, не попрощавшись с друзьями.

— Расставание не стоит затягивать. Думал исчезнуть — нашли, — Гийом осторожно уселся на колченогий стул.

— Вы нужны Камоэнсу, Гийом. Этой не простой набег. Весь Алькасар ополчился на нас. Днем после вашего отъезда получили первые известия о вторжении. Народ напуган, власть в панике. Хорошо, что войско еще не распустили. Ангела первой предложила идею амнистии и быстро ее реализовала. Противники помирились.

— Знаю, — маг вспомнил «прощение» Агриппы.

— Мы объединяемся во имя спасения Камоэнса. Нам нужна ваша помощь.

— Мне это не интересно. Я устал, обленился и потерял интерес к камоэнской жизни. Ухожу на покой. Меня ждут Карсола и море.

— Хватит ерничать, Гийом! — Луис разозлился и сел на кровать, — Устал! На покой! Просто обиделся на Ангелу.

— Да, обиделся, — кивнул чародей, — У вас есть королева, первый министр и маршал — пусть они и спасают государство. Я — наемник, пусть и высшей пробы. Наемник, который не желает служить вам.

— Гийом, у нас есть рыцари равные сипахиям, и ордонансы, что не хуже янычар, но у нас нет боевого мага. Только лекари, алхимики и предсказатели.

— У короля Стивена тоже нет мага — но Остия зовется Великой.

— Гийом, у алькасаров есть магия. Их жрецы сумели вызвать какого-то демона.

— Убейте его. Вес демоны смертны. Арбалетный болт в голову и проблема решена. Магия, Луис, не всесильна. У Хорхе год назад было четыре мага, но он не стремился к войнам. Три десятка опытных воинов прикончат меня без особых усилий.

— Поезжай со мной, Гийом, — попросил поэт, выслушав его, — Пожалуйста. Черт, прости мою забывчивость — для тебя два письма.

От первого пахло знакомыми духами. Маг прочитал первую строчку.

«Милый Гийом! Куда ты исчез? Я…»

Скомкал листок и сжег ее огнем, на миг вспыхнувшим в ладони. Луис прикусил свой язык, страхуясь от опасных слов, и подал ему второе.

«Гийом. Дело серьезное. Алькасары идут со своим «походом Веры».

Агриппа».

Это послание маг спалил так же аккуратно.

— Я поеду с вами, Луис. Вернусь, чтобы повторить отказ лично Ангеле. Другого выхода, кроме силового, не вижу, но он мне сейчас противен.

* * *

У горизонта к небу, заслоняя солнце, поднимались тучи пыли. Темное пятно, поглотившее пограничные земли стремительно двигалось к Сент-Фербе. Ветер, обычно несущий запахи ковыля и степных цветов, обдавал ноздри дымом пожарищ.

Командор Рафаэль Альберти отчетливо представлял себе алькасарское войско, придвижение которого слышно задолго до того, как появиться первые всадники на горячих конях. Земля трясется от ударов сотен тысяч копыт.

Где-то там, позади орды султанцев навсегда прильнули к земле магистр ордена, пятьсот его рыцарей и четыре тысячи сержантов. Разведка недооценила силы врага, восприняла их как очередной набег, который ожидался уже больше года. Орден просто втоптали в степную землю — жирную и черную — самую плодородную во всем Камоэнсе. Две сотни лет орден Сент-Фербе, зовущийся еще Стражей Юга, оберегал эти границы, рыцари его клялись не щадить жизни, сражаясь с огнепоклонниками.

Рафаэль — старший из уцелевших командиров — надел голубой плащ с красными весами, когда ему было семнадцать. Для младшего сына захудалого кабальеро это был лучший выход.

С тех пор тридцать раз взирал он с башен Сент-Фербе, как наступает осень, и степь желтеет. Годы ослабили тело, но не волю. Личный счет к алькасарам у него был велик: братья по ордену; крестьяне, поднимающие землю под его защитой; и просто камоэнсцы — убитые и уведенные в рабство бесстрашными воинами в ярких халатах. В последний год появился еще один повод для мести — единственный родственник — племянник Фред пал от пиратской сабли у берегов Сеяты.

Командор, стоявший на самой высокой башне, обвел взглядом вверенный ему город. Сент-Фербе — это не только цитадель ордена — это щит, закрывающий весь юг; сильнейшая крепость, собравшая в своих арсеналах и складах огромные запасы оружия и продовольствия; большой город с двадцатью тысячами жителей, место укрытия беженцев.

Колонны последних спешно втягивались в городские ворота, зная, что орденцы не будут рисковать — закроют их при малейшей угрозе захвата.

Альберти наблюдал за приготовлениями солдат на стенах и был доволен — его братья-рыцари и полубратья-сержанты знали свое дело. Султанцев будут ждать камни десятков катапульт и стрелы тысяч арбалетов, не говоря уже о кипящей смоле. Два ряда стен, с двумя десятками башен каждая защищали город со стороны степи, одна со стороны реки — полноводной Тариды.

Старый воин был спокоен. День близился к вечеру, султанцы не любят ночных боев, штурм не начнется раньше завтрашнего дня. Его твердыня с блеском перенесла два десятка осад. Гарнизон, пополненный присланными Гальбой наемниками достаточен для защиты стен и ночных вылазок. Алькасары истекут кровью в бесплодных штурмах и уйдут, разорив окрестности, как это было всегда.

Орденцу, далекому от политики, было все равно, кто победит в борьбе за власть: герцог или принцесса. Защита южных рубежей обязательна для любого правителя.

— Командор, смотрите! — рука зоркого брата-рыцаря указала на черную точку в небе, стремительно приближающуюся к городу.

Альберти сощурил глаза. Точка приближалась. Она уже не была черной, обрела другие краски.

— Господь и все святые! — выдохнул дозорный.

К ним, мерно махая сильными крыльями, летел настоящий дракон, из тех, что рисуются в рыцарских романах, изображаются на гербах и ваяются скульпторам. В длину от головы до кончика хвоста он достигал десяти-двенадцати локтей. У него было неширокое туловище, длинные узкие шея и хвост, который заканчивался острым крюком-жалом.

Подлетев ближе, дракон стал кружить над городом, давая возможность разглядеть его получше. Крылья его и спина были красными, как и кисти лап, остальное тело — золотого цвета. Черный гребень, рождавшийся на лбу, шел через всю спину, постепенно снисходя на нет к кончику хвоста. Чудовище источало силу и опасность, вызывая невольное чувство восхищения.

— Каков красавец! — оценил его командор, — Давай, сбей его подлюку, — тут же приказал он арбалетчику, — Не видишь — шпионит, гад!

Стрелок тут же начал крутить ворот оружия. Секунд через сорок тяжелая стрела крепостного арбалета со свистом устремилась к дракону. Чудовище не ожидало столь быстрого отпора — болт пробил его перепончатое крыло — пронзительно закричало, так, что у людей заложило уши, и устремилось к башне.

— Готовьтесь, братья! — Альберти рванул меч из ножен, уже прикидывая, куда лучше рубить.

Несколько рыцарей, по его мнению, смогли бы справиться с драконом на земле. Основная длина его приходилась на шею и хвост, гладкие чешуи казались доступными для меча, топора или булавы. Главное: сбить разноцветного монстра.

Дракон атаковал стремительно, налетел смерчем, сбил Альберти с ног хлестким ударом хвоста, приземлился на сильные задние лапы. Завис над дозорным, схватив клинок его передней пятипалой лапой, похожей на человеческую. Распахнутая пасть с кривыми зубами-кинжалами — последнее, что видел в своей жизни зоркий рыцарь.

Сержант-стрелок не успел зарядить оружие, попытался бежать на нижний этаж, но страшная пасть впилась ему в плечо у самого люка, подтянула к себе. Узкие клыки пробили пластины бригантины, кожаную куртку, давно нестиранную рубаху и вонзились в живую плоть. Стрелок закричал от боли.

Вскочившему Альберти оставалось лишь бессильно потрясать мечом — дракон взмыл вверх, оттолкнувшись от башни, разгоняя воздух ярко-красными крыльями. Из раны на крыле срывались капли густой желтой крови. Зависнув над флагштоком, вытянув шею с тяжелым грузом, дракон примерился и отпустил стрелка точно на стальной кол. Несчастный насадился на флагшток как бабочку на булавку.

Крик умирающего заложил Альберти уши, кровь из страшной раны хлестнула вниз по флагштоку, пав на голову командора. Брат-сержант был жив, но помочь ему не было возможности. Командор ордена поднял арбалет и, вставив ногу в стремя, стал яростно крутить ворот. Щелчок тетивы — сержант-стрелок замолк навсегда, отправившись в лучший мир.

Дракон, расправившийся с обидчиком, полетел к крепостным воротам, ловко уклоняясь от десятков стрел. Те, что шли под большим углом, он просто отбивал в сторону крыльями.

Охрану ворот всегда поручали лучшим воинам. Их было около трех десятков, подмога уже бежала по лестницам, гремя сапогами. Они не испугались чудища. Выставили в небо рогатины, приготовили мечи и секиры. Дракон не стал ввязывать с честный бой. Пикируя, он выпустил из пасти струю пламени, выжигая глаза, воспламеняя одежду. Приземлился на парапет стены, раскидав раненных ударами хвоста и крыльев. Испражнился на камень, оставив на стене зловонные коричневые подтеки. Взмыл вверх, не дожидаясь атаки орденцев, часто дергая раненным крылом.

Вскоре к пригородам подошли алькасары — смуглые воины в цветастых халатах, поверх кольчуг. Их горячие кони не знали усталости, а их хозяева осторожности. Султанцы тут же стали скакать вдоль периметра укреплений, на ходу пуская злые стрелы из коротких луков. Арбалетчики ордена отвечали им с большим успехом, пользуясь преимуществом в расстоянии и защитой зубцов. Но потеря десятка, сотни, или даже тысячи воинов была незаметна для той несметной орды, что все подходила и подходила с юга. За войском тянулся огромный обоз — десятки тысяч телег с припасами на «сейчас» и местом под будущую добычу. За обозом тянулись стада скота: лошадей, верблюдов, коров, овец. Часть ходячего мяса пригнали с собой, часть успели награбить в Камоэнсе.

Командор устал считать в увеличительную трубу стяги и знамена бейлер-беев и санджаков, а ведь были еще и войска подвластных племен: пехота и обозники — чернокожие ламачи с квадратными щитами и низкорослые задары верхом на ослах. Время они — султанцы — выбрали удачно — осень, в полях неубранные хлеба. Но такую огромную — свыше сто тысяч воинов — армию не собирают для обычного набега. Это нашествие. Завоевание.

Командор вспомнил веру алькасаров — они ждали мессию. Дракона. И он появился. Небольшой, но реальный. Вызванный из Вечного Пламени их жрецами-марабутами. Тело стрелка с флагштока снять пока не удавалось, оно висело, сминая под себя знамя. Оставалось ждать, пока солнце и время не помогут вернуть его на землю. Воины и горожане посчитали это дурным знаком.

Посреди живого моря, затопившего пригороды, Альберти заметил огромный штандарт с красно-черным драконом на желтом фоне — султан был здесь.

Часть алькасаров принялась за обустройство лагеря: становление палаток, заколку животных, варку пищи. Огромный табор шумел, кричал, горланил, грозился, мычал, ржал и блеял.

От дикого ора, доносимого попутным ветром, защитники на крепостной стене плохо слышали друг друга. Гарнизону ворот приходилось тяжелей прочих — испражнения дракона не смывались, намертво въевшись в камень. Едкая вонь, исходившая от них, исторгала слезы из глаз.

Альберти, наблюдавший за алькасарами с надвратной башни, мужественно терпел запах, ему приходилось сталкиваться с куда более худшим — хоронить тела товарищей пролежавшие неделю под жарким солнцем.

Другая часть султанцев — всадники, тысячи сипахиев с дружинами, — встала так, словно собиралась атаковать город с саблями наголо. Через некоторое время из их рядов, расположившихся на безопасном удалении от стен, выехало посольство — полсотни всадников на дорогих скакунах, с десятком знамен.

Командор дал знак не трогать переговорщиков. Их возглавлял светловолосый широкоплечий воин в южном халате, поверх рыцарских доспехов северной работы.

— Ренегат чертов, — сплюнул брат по ордену.

Сердце командор Альберти сжалось от ненависти. Алькасары уважали храбрость. Пленный раб мог освободиться и стать воином, приняв Вечное Пламя, принеся дары огню. Часто случалось так, что искусные рыцари не выдерживали тягот неволи и становились самыми опасными врагами. Мстя родине за свою измену, они по жестокости и коварству превосходили султанцев.

Светловолосый воин, остановил коня, на коленях его лежал большой прямой меч.

— Век Камоэнса закончен, ибо пришел новый Дракон! — прокричал он, — Откройте ворота и он примет вас в число своих любимых подданных. Сопротивление — смерть!

Солдаты со стен дружно объяснили ему, где — по их мнению — видели и его и Дракона.

— Убирайся, отступник! — сказал свой веское слово Альберти, — Мы слуги Господа нашего и короля, но не демона чужеземного! — он поднял вверх меч, — Вот мой ответ султану!

Орденцы одобрительно закричали, потрясая оружием, показывая султанцам обидные знаки понятные всем независимо от народности, заголяя части тела.

— Ты выбрал смерть, Страж Юга! Сегодня ты ее увидишь! — рыцарь-ренегат схватил меч, лежавший на коленях и направил его на ворота.

Коричневые подтеки, маравшие парапет, вспыхнули, загорелись. Камень стал трескаться, крошиться. Появились разломы. Стена начала трястись и рушиться с грохотом камня и треском дерева.

Когда белая пыль осела левой надвратной башни не было, как и самих ворот — на места их был пролом заваленный камнями-осколками. Правая — где находился остолбеневший Альберти — уцелела чудом.

Командор видел, как переговорщики скачут к пролому, спешиваются и карабкаются по камням, а за ними следом — все алькасарская орда.

— Ворота! — прокричал он, думая не об разрушенных только что, а других — во второй внутренней стене, — что были еще открыты.

Рядом глухо щелкнул арбалет, болт насквозь пробил алькасара в тонкой кольчуге. Выстрел был сродни щепке кинутой в волну. Султанцы врывались в город, неся смерть всем, отринувшим предложенный мир Дракона. И никто уже не мог их остановить.

* * *

Рамон Мачадо — первый министр Камоэнса, реальной властью и влиянием равный королеве, — злился и ломал перья, ожидая Гийома. За окном брезжил рассвет нового дня, несущий неизвестность.

Два дня назад он упивался победой, радуясь успеху, видя будущее свое в только в счастливых тонах. Победитель Гальбы, он веселился, как никогда в жизни пьянствуя и проводя ночи с лучшими женщинами (де Тавора стала его покорной игрушкой). Окончательно осмелев, Рамон даже открыто флиртовал с Ангелой, не стесняясь придворных, уверял ее в своей любви и преданности. Королева снисходительно смеялась над ним, спрашивая, скольким он уже говорил эти слова? А он даже не обижался.

Казнь Гальбы, исчезновение Гийома лишали его единственных достойных соперников. Агриппа был объявлен вне закона.

Все испортило письмо, принесенное почтовым голубем. Война с Алькасаром! Следующее донесение перепугало весь двор. Сент-Фербе пал в один день! Султанцам помогает крылатый демон!

Ангела потребовала вернуть Гийома и Агриппу. Рамон пробовал ей возразить.

— Один враг, другой ненадежен. Мы справимся и без них.

— Найти. Замириться. Я лучше вас знаю, кто враг, а кто друг. Это приказ! — она стала похожей на дядю и деда, тот же взгляд и выражение лица: чудное сочетание капризного рта и маленького упрямого подбородка.

Мачадо нехотя подчинился. Примерное местонахождение д'Обинье он знал, готовил облаву. Маршал — простая душа, получив письмо Ангелы, сразу же отправился в Мендору, даже и не думая том, что оно могло быть ловушкой.

Королева помирилась с маршалом, поцеловала его, объявила своим мечом и тут же отдала ему власть над войсками. Мачадо, проклинавший глупую девчонку, стал ожидать немедленного заговора, но для Агриппы его персона стояла на последнем месте. Алькасары разоряют Камоэнс!

С магом было сложнее. У султанцев был демон, чародей был необходим, но видеть его министр не желал. Эти два чувства боролись в нем с переменным успехом.

Дверь открылась, Гийом в запылившейся грязной одежде замер на пороге. За его столпилась спиной дюжина гвардейцев

— Как вы смели перечить воле королевы? — забывшись, закричал на него Мачадо.

— Где Ангела? — маг проигнорировал его вопрос, — Я хочу разрешить это недоразумение с моей задержкой.

— Что вы себе позволяете, наглец! — за последние дни министр привык считать себя выше прочих, — Вы были обязаны тут же явиться.

— Не грубите мне, Рамон, — предупредил его Гийом, — Я никому ничего не обязан. Я просил привести меня к Ангеле. Вы — не королева.

— Я полномочен решать такие вопросы. Камоэнс нанимает э-э…нанимает вас, Гийом, — вот я набросал договор, распишитесь, — он протянул магу дорогой пергамент, использующийся для королевских указов.

Маг подошел к столу, наклонился, просмотрел договор, не притрагиваясь к нему.

— Жадность ваша неописуема. Двадцать тысяч, против ста, что платил мне Хорхе. Но дело не в деньгах. Я не хочу и не буду служить Ангеле.

— От предложения королевы нельзя отказаться! — Мачадо встал из-за стола. Гвардейцы окружили Гийома, — Это равносильно измене!

— Вы угрожаете мне смертью, Рамон? — удивился он, — Вашему предшественнику — человеку куда более опасному, за шесть лет так и не удалось мне убить.

Чародей сделал едва заметное движение кистью — роскошный белый камзол министра, украшенный брильянтами из королевской казны — разошелся на две части. Мачадо побледнел. Гвардейцы запоздало схватились за оружие.

— Не делайте лишних движений, — попросил их Гийом, — Не пытайтесь давить на меня — я все же боевой маг. Привык бить на опережение. Могу силы не рассчитать. Захочу дать пощечину — оторву голову.

— Проводите сеньора мага к королеве, — распорядился Мачадо, прожигая соперника ненавидящим взглядом.

— Как просто все решилось. Пойдемте, сеньоры, — чародей улыбнулся гвардейцам узкими губами.

Знакомый кабинет. Знакомая фигура за большим столом. Каштановые кудри аккуратно собраны в пучок, чтобы не мешали работать. Ничто теперь не прикрывает чуть оттопыренные в стороны ушки. Раньше она немного их стеснялась.

— Доброе утро, Ангела, — Гийом без приглашения сел в свое любимое кресло.

— Здравствуй, — взгляд чуть растерян, смущен.

Маг внимательно оглядел ее, медленно и тщательно. Заглянул в большие глаза, провел незримым пальцем по щеке и шее, коснулся гордого прямого носика.

— Изменилась, да? — вздохнула молодая королева, лоб ее стягивал тонкий узорный обруч с рубинами — заместитель тяжелой короны, — Раньше была красивее. Моложе. Я постарела на десять лет, Гийом.

В комнате они были одни.

— В трудные минуты ты всегда спрашивала меня о своей внешности. Ждала моего сочувствия и поддержки. Ждала и получала, — маг оглядел комнату, не нашел, ни столика для игры в «смерть короля», ни графина с вином. Хорхе умер. Все связанное с ним ушло в забвение, — Да, ты изменилась. Повзрослела. Совсем чужая стала.

Ангела ждала другой ответ.

— Зачем ты уехал — так, словно нас ничего не связывало? Без предупреждения. Я обиделась, Ги. Я тебе не чужая!

— Не знаю.

— Что «не знаю»?

— Не знаю и все.

Королева встала из-за стола и села на диван рядом с ним. Положила свою маленькую горячую ладонь на его руку.

— Прости, я погорячилась, — она вздохнула и замолчала, — Алькасары — ты уже знаешь.

— Знаю, потому и здесь. Скажи своим слугам, чтобы не чинили мне препятствий. Я не хочу убивать камоэнсцев. Я никого не хочу убивать.

— Ги, почему ты меня бросаешь?

— Я тебе не нужен больше. Мечта сбылась. Ты Королева. Дальше справишься и без меня.

— А что если я мечтала о другом?

— Об этом. О троне. Ты на нем — дерзай. Правь, играй людьми, казни и милуй фаворитов, меняй любовников, а меня отпусти, — устало сказал маг, и упер взгляд в пол. Его неожиданно заинтересовал узорный орнамент алькасарского ковра.

Ангела схватила его за подбородок и развернула лицом к себе.

— У меня никого не было кроме тебя. Слышишь, никого!

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты знал, и оставил эту глупую ревность. Я не могу уделять тебе все свое время. Я королева Камоэнса.

— Я и не ревную, ведь ты не моя. Дай мне уйти, Ангела, я ничего не прошу взамен — просто дай уйти.

— Не могу. Ты мне нужен.

— Точнее Камоэнсу? — горько усмехнулся чародей.

— Нет мне! Мне — женщине и королеве.

— Тогда почему же я чужой для обоих? У меня, Ангела, как это не странно, еще осталось гордость, как сказал Хорхе: «я же не мальчик, что девку-то еще не щупал». Прощай, — он поднялся и пошел к двери.

— Стой! Подожди! — Ангела схватила Гийома за старый халат цвета золота — потертую и заштопанную память о жертве так и не понятого им до конца Гонсало де Агиляра.

— Не кричи. Стража ворвется. Увидит твою истерику — пересуды пойдут. Гвардия уже не та, что раньше. Перебили прежних, — маг попытался оторвать от себя ее цепкие ручки.

— Не уходи, Ги. Ты мне нужен. Послушай, я поняла, что нет никого рядом, кому бы я смогла себя доверить. Прижаться, расслабиться, отдаться, поплакаться, наконец. Ты тот единственный. Без тебя мне плохо.

— Поздно. И не верю.

— Никогда не поздно! Ты сам учил меня ждать и надеяться. Три года мы любим друг друга! Три года! И ты хочешь разрушить все из-за одной ссоры?

Маг молчал.

— Прости меня, Ги. Прости глупую дурочку. Я увлеклась, забылась, заигралась. Вспомни свою молодость. Ты ведь тоже ошибался. Что мне сделать, чтобы ты меня простил? Что? Скажи — все сделаю! — Ангела уткнулась в его плечо, — Помнишь, тогда в парке, ты меня отговаривал: От чего Умирает она? Оттого, что разлучена, И мужчина тоже. 

— Помню, — тихо ответил чародей, он видел слезы в ее глазах.

— Спроси — расскажу каждый миг наших встреч, повторю любой разговор. Твой стих — твой собственный стишок: Когда потухнут все вулканы, когда завянет вся трава, когда на небе звезд не станет, Тогда забуду я тебя! 

— Он же был искренним, ты мне не лгал?

— Нет.

Гийом осторожно провел ладонью по ее плечу и спине. Ангела стала прежней — той девушкой, с которой он, как мальчишка, целовался в парке. С той, что отвергла его доводы расстаться. С той, что ждала его из-за Жаркого Берега, плакала, и болела, когда его объявили умершим.

— Я помогу тебе, Ангела, — маг чувствовал жар ее тела, сквозь тонкую ткань, биение хрупкого сердечка.

— Правда? — в ее глазах была неподдельная радость, — Я тебя люблю! — Ангела крепко поцеловал его, притянув к себе за щеки. Ее губы были мягкими и сладкими.

Гийом вздрогнул и вспомнил другой свой нелепый стих, тот, что остался без ответа. С тобой, Что станет с тобой? Когда останешься без меня?

— Я помогу тебе, королева. Возьму разовый заказ, как боевой маг. А в плату возьму — это, — Гийом постучал пальцем по серебряному браслету на ее запястье.

— Отберешь свой подарок? — губы Ангелы задрожали от обиды, лицо стало растерянным и беззащитным.

— Да. Мне пригодиться амулет, распознающий ложь. Ее в последнее время устало очень много.

— Только после выполнения работы! — девушка попыталась пошутить, снять напряжение, не поучилось.

— Хорошо, — серьезно ответил маг.

— Останься, Ги, — она заманчиво улыбнулась.

Он хотел эту женщину, горячую, страстную, изменчивую, непредсказуемую, всегда желанную. Последние три года он думал только о ней, даже когда спал с другими.

Гийом провел ладонью по глазам.

— Прощайте, моя королева, — быстро развернулся, чтобы не видеть ее лица.

В дверях ему в спину ударила подушка. Он остановился, но пересилил себя и шагнул через порог, закрыв за собой дверь. Ангела, шатаясь, дошла до кресла и упала в него, содрогаясь в сдавленных рыданиях, глотая слезы.

Глава 28

Командора Альберти десяток легкоконных, высланный в разведку, заметил сразу. Он медленно брел по дороге — высокий широкоплечий — сразу видно, не алькасар.

— Сеньор? — один всадник подъехал к нему, держа копье наготове.

Орденец поднял голову, рассветное солнце осветило его лицо. Спрашивающий вздрогнул.

— Отведи меня к командиру, воин, — голосом, привыкшим отдавать приказы, попросил Альберти.

Армия Камоэнса продвигалась навстречу захватчикам, что, разделившись на несколько отрядов, жгли и грабили королевство. Войска, защищавшего юг, больше не существовало. Оно либо пало, пытаясь сдержать превосходящего врага — так погибли магистр ордена Сент-Фербе и коронный маршал Юга; либо заперлось в крепостях или отошло на север, соединяясь с основными силами государства.

Жители Юга — трех из десяти провинций Камоэнса — оказались беззащитными перед быстрыми всадниками, решившими, что пришло время собирать мировую империю. Алькасары — нация воинов — впервые за сотни лет взяли с собой в поход подвластные народы. Бросили на Камоэнс своих слуг и рабов. Дали порезвиться вассальным шахам, сняли внутреннюю напряженность в султанате.

Смуглые, серые, бронзовые, желтые, черные убийцы впились в богатую плоть королевства. Города, всегда бывшие безопасными оплотами, брались штурмом — алькасары завели многочисленную пехоту, чья плохая выучка с лихвой компенсировалась многочисленностью.

Солдаты Агриппы видели небо юга, черным от пожарищ. Алькасары не трогали покорившиеся города, берегли поля, как корм для лошадей; но их вассалы по природной злобе разоряли все, до чего дотягивались их рабские руки, опьяневшие от безнаказанности.

Маршал д`Обинье вслед за алькасарами разделил армию. В разоренных провинциях не прокормить много воинов, да и нельзя пропустить врага в свой тыл. Три стальных кулака направились против трех вражеских полчищ.

Самое сильное войско, маршал возглавил сам, его целью была главная орда, где держал свое бунчук султан, и таился страшный дракон. Ангела последовала вслед за войском, отвергнув уговоры придворных и здравый смысл.

— Я не буду трястись от страха в столице, грызя ногти в ожидании известий. Я буду с моей армией — моим народом. Одержу вместе с ней победу, или погибну!

Мачадо, Гийом и Агриппа были разозлены, простой народ, напротив пришел в восторге.

— Да здравствует, королева! — скандировали горожане.

— Ангела, мы умрем за тебя! — вторили им воины.

— Мне нужна не ваша смерть, а победа! — отвечала армии она.

— Только скажи — султана на аркане притащим! — обещали рыцари.

Среди рыцарского ополчения Гийом встретил своего давнего приятеля Мигеля Клосто, деверя Луиса де Кордовы, — веселого улыбчивого дипломата всегда сторонящегося любой политики и стоящего над любой схваткой.

— Рад видеть вас, Мигель, хотя, признаюсь честно — не ожидал.

— Не оскорбляйте меня, Гийом, — дипломат был необыкновенно серьезен и грустен, — Камоэнс в опасности. И мой долг быть здесь, как бы это пафосно не звучало. Отец всегда учил меня быть нейтральным, потому что всегда в схватке двух львов побеждает третий — наблюдающий за битвой.

Вы победите и без меня. Это не первая война с султанцами, и не последняя. Мне не зачем рисковать своей жизнью и карьерой. Я мог бы отсидеться в тылу, найдя безопасное место и нужный предлог, — так сейчас поступают многие зовущие себя благородными людьми. Но делать это — значит потерять уважение к себе.

Вместо ответа чародей крепко сжал протянутую руку.

Войско шло на юг, сразится с давним врагом, защитить родную землю. Лучшие воины Камоэнса готовые дать бой, хоть султану, хоть дракону, хоть самому дьяволу. Десять тысяч пеших: ордонансы и паасины; и двадцать конных: треть из них тяжеловооруженные латники; — против четырех с лишним туменов[17] отборных алькасаров хитрого и опасного, как змея, Хамди.

Солдаты шли, вдыхая дым пожарищ, видя деревни, разоренные сотнями сипахиев, что рыскали в дальней разведке, убивая, поджигая, сея панику в еще не захваченных областях. Селения вырубались до последнего человека, и не просто вырубались… Востоку и югу свойственна особая, непонятная северу и западу жестокость. Корзины вырванных глаз, оставленные на столах; жертвы страшных пыток привязанные к деревьям собственными кишками; колодцы, забитые трупами детей… И всадники в красочных халатах, безнаказанно скрывающиеся вдали.

Ненависть кипела в сердцах, объединяя, стирая сословные преграды между дворянами и простолюдинами, и расовые — паасины — лесной народ, чужие на этой войне, сажали на кол, взятых в плен алькасаров — заставляли извергов опробовать на себе их любимую забаву.

Рыцари и пикейщики вместе копали братские могилы, спеша похоронить «по-людски» истерзанные останки, спасти их от солнца, стай шакалов, волков и одичавших собак, что шли по следам орды.

Продвиженье по разбитым дорогам задерживали бесчисленные колонны изможденных беженцев.

* * *

— Оглушенный я попал в плен в Сент-Фербе, сначала меня хотели убить, как и прочих; но внезапно кто-то из ренегатов, узнал меня, — Рафаэль Альберти — изуродованный до неузнаваемости, но не сломленный, вел свой рассказ в королевском шатре.

— Города больше нет. Едва ли один из десяти уцелел, попав в рабство их жадным слугам — задарам. Алькасары уже считают эту землю своей. Мы — камоэнсцы уже объявлены подданными Дракона, — командор горько усмехнулся, сжав распухшие пальцы. Ему вырвали ногти, отрезали уши и нос, поставили клеймо на лоб, — А с восставшими слугами у них разговор один.

— О какой империи они мечтают — убивая всех? Разве султану нужны пустые земли? — спросила Ангела.

— Запугивание — эффективный метод. Последние города, занятые алькасарами, сами открыли им ворота. Султанцы взяли дань и фураж, грабежа и бесчинств не было, — разведчики Агриппы следили за ордой, платя жизнями за каждую букву в очередном донесении.

— Для них это уже Алькасар. Хороших слуг берегут. Плохих — режут, — пояснил маг.

— Предатели! — возмутился рыжеволосый Эстебан Гонгора — правая рука маршала Агриппы д'Обинье.

— Не спеши судить, рыцарь, — остановил его Альберти, — У тебя нет семьи за спиной, ты рискуешь только собой, и сраженный саблей не увидишь, как дочь и жену по-животному насилует твой убийца.

— Они поступили правильно, — неожиданно заступился за горожан Агриппа, — Сила султанцев не на стенах, а поле. Разобьем орду — алькасары сами оставят города.

— Знаете, почему меня отпустили, мой королева? — спросил Альберти.

Ангела выдержала, не отвела взгляда от его лица.

— Чтобы испугать?

— Нет, предложить вам сдаться. Дракон, устами Хамди, обещает оставить тебе — дочери падишаха — достойное содержание, уважение и свое покровительство. Беям твоим и сипахиям отставят прежние имения. Веру он тоже не тронет.

— Какое щедрое условие, — дернулся Мачадо, — Он хочет обмануть нас, грязный скотоложец, не выйдет!

— Султан выполнит все обещанное. Алькасары не лгут, да и насчет разврата их, путешественники часто сгущают краски, — вмешался Гийом.

— Ты их защищаешь! — набросился на него министр, нервы его за последние дни изрядно разладились.

— На «ты» я с вами, Рамон, не переходил. Наш спор бессмыслен, — маг встал с табуретки, — Агриппа — дайте мне сотню всадников — нужно поближе сойтись с алькасарами, обновить их и свою память.

— Гийом, сядь, — приказала Ангела, их глаза встретились, королева смягчила тон, — Ты же видишь, совет еще не закончен.

— Я видел Дракона, — эти слова Альберти заставили всех застыть с приоткрытыми ртами, — Его можно убить. Он небольшой, сильный, ловкий, плюется огнем — но также смертен, как и все мы. Я видел его желтую кровь. У нас есть маг, — он повернулся к Гийому, — Я слышал о тебе много и хорошего, и дурного. Ты убьешь его?

— Приложу все силы, — честно ответил чародей.

— Я верю в тебя, — надежда была в голубых глаза Альберти, что горели как маяки, посреди страшного лица-маски с едва зарубцевавшимися ранами, — Мой племянник Фред верил, и я буду.

* * *

Сотня легких всадников — кустилье, приданная Гийому, столкнулась с алькасарами, не успев отдалиться от лагеря и на пять лиг.

— Вон они, дьявольские отродья! — Луис де Кордова, настоявшим на своем участии, одним их первых заметил тюрбаны, мелькнувшие за пригорком, — Бей! — он пришпорил коня, не боясь встречных стрел и не заботясь, следует ли кто за ним.

Поэт забыл, что грудь его защищает, не привычный тяжелый панцирь, а кольчуга с зерцалом. Разведка требовала легкости и быстроты маневра.

Ненависть, переполнявшая его, требовала выхода. Кустилье, вооруженные почти так же, как и алькасары, не уступали им в скорости. Султанцы не стали уклоняться, они уважали честный бой равных, где легче проявить доблесть. Силы были равны.

Свистнули стрелы, поразив десяток воинов с каждой стороны. Всадники сошлись в яростной рубке. Мечи и сабли стали проверять друг друга на прочность. Зеленые и красные халаты смешались клетчатыми плащами.

Луис, вонзивший пику в грудь одному врагу, едва не лишился головы, второй алькасар наскочил на него, нанося быстрые удары по голове и плечам. Поэт едва успел выхватить меч, отвести слепящее лезвие, охочее до его крови. Смуглый крепко сбитый султанец пыхтел, брызжа слюной после каждого взмаха. Луис оборонялся, дергаясь в седле. Враг наседал.

Он вспомнил сияющий Занзий — сосредоточие султанской власти; ночных матерей — притягательных и опасных; расправу над гаремом.

— За Челеди! — сабля алькасара сломалась, не выдержав сильного удара, клинок Луиса был из лучшей стали.

— Сдохни! — голова врага отделилась от тела.

— За Челеди! За Бласа! За Фреда! За Хорхе! — выкрикивал поэт, рубя кочевников, мстя им разом за все свои обиды, — За Гонсало! За принца!

Гийом тоже не остался в стороне. Его молнии прожигали дыры в грудях и спинах султанцев, воздушные когти рвали куски мяса из их тел, не замечая кольчуг. Алькасары не боялись камоэнских мечей, но вот колдовство — оно было выше их сил. Панику довершил огненный бич — родственник Вечного Пламени — что карал своих верных слуг, одним пылающим взмахом, убивая и наездника и лошадь.

Султанцы разворачивали коней, сбегая с поля боя. Кустилье, воодушевленные помощью Гийома, догоняли их, пришпоривая лошадей, и рубили. Из сотни сипахиев оторваться сумела лишь пятая часть. Победа, купленная девятнадцатью жизнями, была полной.

Гийом улыбался, слушая благодарности солдат, и смотрел вслед алькасарам, уносящим с собой весть о могучем колдуне. Он знал — эта новость дойдет до нужного адресата.

* * *

На следующий день вечером авангарды двух армий столкнулись. Ожесточенный бой, унесший не одну тысячу жизней, закончился безрезультатно. Ни Агриппа, ни Хамди не пожелали рисковать, вводя в бой основные силы. Ночь разделила врагов.

Пока авангарды умирали, войска ставили и укрепляли лагеря, что выросли напротив друг друга на расстоянии пяти лиг. Утром камоэнсцы и алькасары вышли в поле, готовые к бою. Равнина, удобная для конницы, разделяла их. Никто не спешил сделать первый шаг.

Полководцы ждали прихода подкреплений — отставших и отбившихся на марше частей. К обеду султанцы отправили посольство. Увидев того, кто его возглавляет, Рафаэль Альберти застонал от злости. Гийом тоже узнал светловолосого рыцаря, державшего на плече обнаженный меч-бастард.

— Вот, сукин сын, — только и вымолвил изумленный Агриппа.

— Ангела, поручи мне вести переговоры! — тут же попросил-потребовал Гийом у королевы.

— Это он? — девушка сглотнула, — Хорошо.

Маг тронул поводья, его конь — самый тихий и послушный во всем войске — не стал противиться владельцу.

Посольство остановилось в ста шагах от камоэнских рядов.

— Здравствуй, Марк, точнее, почему ты жив? — Гийом выехал вперед, в поле. Разговор — который он был намерен вести с де Мена — мог вызвать слишком много ненужным вопросов.

— Судьба, Гийом, — загар был не властен над бывшим лейтенантом и клевретом герцога Гальбы. Кожа его оставалась не тронутой солнцем. Светлые глаза де Мена с вызовом и насмешкой смотрели из-под белесых бровей.

Они встретились на половине пути. Марк угадал мысли мага и отделился от своей алькасарской свиты.

— Вижу, ты удивлен? — ренегат откинулся на высокую луку, капли пота стекали по его лбу, он бы в полном латном доспехе, но без шлема.

— Нисколько, если дерьмо исчезло бесследно, значит, оно обязательно где-нибудь да всплывет, — зло ответил маг.

— Оставь грубость, это не в твоем стиле, — миролюбиво произнес де Мена и засмеялся, — Где же хваленое спокойствие Гийома, его невозмутимость?

— Умерли вместе с Бласом!

— Да, — де Мена громко вздохнул, слишком громко, — Мне его тоже не хватает. Кто же знал, что он не уснет как все?

— Какого это — убивать детей?

— А ты, Гийом разве не знаешь? Нет? — не верю. Думаю, не трудней, чем взрослых. Грязная работа — удел Кербона. Я лишь меч.

— Меч? Он дракон, а ты меч?

— Да. Каждому правителю нужен помощник — надежная опора. Соратник и товарищ. Дракон на небе, Марк на земле! — ренегат поднял меч-бастард, полюбовался игрой солнца на его гранях, — Мой новый титул мне по-настоящему нравиться. Меч — де Мена. Звучит! Оригинально. Лучше, чем Первый министр, или Визирь.

— Как ты опустился до предательства? Ты был сукиным сыном, но верным Камоэнсу сукиным сыном.

— Гийом, тебе место не на поле брани, а за алтарем — вещать о любви — величайшей милости, дарованной нам Господом!

Маг пропустил укол мимо ушей.

— Я жду ответа.

— Интересно, не правда ли? — ренегату было скучно среди алькасаров, Кербон ему тоже надоел, Марку хотелось выговориться, похвастаться, — Мы вместе ловили Кербона, когда он сбежал. Я сумел узнать его намерения — он спрашивал дорогу у крестьянина — устроил засаду. Один. Хотелось проверить: могу ли я одолеть мага? Оказалось — могу. Кербон так забавно ворочался в луже своей крови — беспомощный и ничтожный. Я замахнулся, но удара не последовало.

— Все показалось скучным? — перебил его Гийом.

— Я всегда чувствовал в тебе что-то родственное, чародей, потому, наверное, и ненавидел.

— А сейчас?

— Сейчас мы оба изменились, сравнялись — нечему завидовать. Твоя звезда угасает, моя восходит. Я стал терпимей к чародеям. Так вот, я решил проверить: а что будет, если подчинить себе Кербона?

Гийом неприятно усмехнулся.

— И как, подчинил змею?

— Нет. Гальба отобрал его у меня, запретил встречи. Кербон, ставший Гюрзой, сначала не разочаровывал его. Герцог поймал его на кровь. Наши «старые» волшебники иногда могут творить чудеса.

— А потом?

— А потом он нашел меня. Предложил сыграть против Гальбы и всего мира. Я согласился! — Марк хищно оскалился, — Мне надоел мир, где меня не ценят. В худом теле твоего ученика я почувствовал сердце настоящего мужчины. У него, как говорят, тронтцы, есть яйца.

— Почему тебя не было вместе с Гонсало и Кербоном у башни?

— Твои чертовы паасины сумели меня ранить, их оружие было отравлено — я едва не умер. Кербон мало рассказывал о том, бое, но я понял, что Гонсало почти отправил его на тот свет.

— Жаль, что у него этого не вышло.

— Не согласен, — Марк де Мена казался расслабленным и добродушным, — Хотя, взбучка, пошла моему товарищу на пользу. Он придумал более безопасный способ покорить мир.

— Стать драконом?

— Да. Он уже пробовал сбежать в Алькасар, когда я его ранил и пленил. Мы решили повторили попытку вместе. Кербон обратился драконом прямо в моем доме.

— Это невозможно!

— Х-ха, наш всесильный Гийом чего-то не умеет. Твой ученик обскакал тебя во всем! Кербон смог. Я схватился за меч и отпрыгнул, шлюшка Ирмана, гревшая мне постель, сошла с ума.

— Так вот о чем он говорил тогда. «Достойное» дело, — прошептал маг.

— Ты о чем? Бредишь что ли? Тебе пора на покой, Гийом. Мы покорили Алькасар. Эти вонючие фанатики, режущие своих братьев, ползли, задрав задницы, чтобы поцеловать сапог Кербона.

Я скромно стоял в сторонке, зная, что титул Меча — верховного воиноначальника — от меня не уйдет. Теперь даже сам жирный пес Хамди, скрипя зубами, выполняет любое мое желание.

— Тебе не жалко родину, Марк? — искренне поинтересовался Гийом, — Не больно смотреть на соотечественников убитых султанцами, на сожженные города. Это ведь дом твой.

— Больно. Очень, — кивнул тот, смахивая несуществующую слезу, — У каждой цели есть своя цена. Помнишь в Турубанге, ты читал стих после самого первого боя: «Каким я должен быть? Умирать? Любить?». Я выбрал третье — править. Для начала Камоэнсом. Я по мере сил сдерживаю алькасаров. Вот увидишь — год под нашей с Кербоном властью — и они вместе с султанцами пойдут на Остию.

— Хочешь корону Хорхе?

— Конечно. Она будет на мне хорошо смотреться. Незачем говорить тебе условия мира, Гийом. Ты их уже знаешь. Не торопись с ответом. Кербон уважает тебя. Хочет видеть другом. Я, признаюсь, тоже. Этот мир велик — его хватит на всех. Ты поддерживаешь Ангелу ради ее любви, я этого не понимаю, но говорю — последуй за нами и она будет твоя. Кербон даст тебе любую корону из тех, что скатятся к его ногам.

— Я подумаю, — больше всего на свете магу захотелось оторвать голову этому мечтателю-убийце, верящему в свою счастливую звезду.

Браслета, что жег ладонь, когда рядом лгали, у Гийома не было, но он чувствовал и знал — Марк де Мена не обманывает. Ему и Кербону выгодней выполнить все обещания и получить союзника. Благословенные Земли огромны — их хватит на всех. Его бывший ученик никогда не был скупым.

— Срок тебе — сутки, — предупредил Марк. — После я двину войска. Алькасаров в полтора раза больше чем вас, они жаждут боя. С ними Дракон.

— Камоэнсцы алчут его с не меньшей силой. А на любого дракона всегда может найтись палач, ведь так сказано в легенде?

— Не знаю, не читал, — взгляд Марка, дрогнувший на миг, сказал, что он солгал.

— Не пугай меня, де Мена. Завтра в обед я дам ответ, — маг развернул коня.

— Обдумай все хорошенько, Гийом. Не ошибись! — прокричал ему в спину Марк.

Рыцари, изнывавшие от нетерпения, ждали, когда Гийом дойдет до первых рядов.

— Ну? — был их общий и единственный вопрос. Бравые вояки не могли слышать слов, но по длине беседы понимали, что она была напряженной и непростой.

— Сдачи требовал, ренегат хренов, — в тон им ответил маг, — я сказал, что пусть он сначала свой корень меж ног откусит, тогда и поговорим!

Рыцари одобрительно загоготали. Тупая шутка пошла гулять по войску, обрастая все новыми и новыми подробностям. Каждый новый рассказчик менял ее в силу своих ругательных способностей и фантазии. Последняя у камоэнсцев была неисчерпаемой.

Штаб такой ответ удовлетворить не мог.

— Какие условия он выдвигал? — спросил Мачадо, — были ли новые? Изменялись ли прежние?

— Я и спрашивать не стал, — отмахнулся от него маг, — Агриппа, бой будет завтра. Можете дать солдатам отдых. Султанцы уже возвращаются в лагерь.

— Я вижу, как вам это удалось, Гийом? — удивился маршал.

— Де Мена дал мне время на раздумье — сутки.

— Он ведет свою игру, сеньоры! Моя королева, что значит «дал мне время на раздумье»? Он сговорился с врагом, — взорвался шквалом негодования первый министр.

— Замолчите, Рамон! Ваш визг действует мне на нервы. Я верю Гийому! — заткнула его Ангела.

— Маг бесчисленное количество раз доказывал свою верность Камоэнсу, а вы Рамон только и делаете, что разводите панику! Зачем вам были нужны условия сдачи? — Агриппа д'Обинье — любимый солдатам полководец за последние дни сильно потеснил Мачадо. Даже своевольные графы — Миранда, Торе, Рибейра, Дорес и другие — во всем советовались с ним. Ангела тоже часто являла ему свою благосклонность.

— Моя королева, я должен вас покинуть, дела, — поставил ее перед фактом бледнолицый чародей.

— Мы вас не задерживаем, Гийом.

Выходя из палатки, маг обернулся. Слова, сказанные им, надолго запомнились всем: и королеве, и маршалу, и министру, и графам.

— Если бы я хотел чего-то от Камоэнса, сеньоры, то не стал бы замышлять предательство. Если бы вы вынудили меня возненавидеть вас — заставив позабыть о клятвах на верность и о совести — то я был бы сейчас на месте Кербона.

* * *

Красно-желтый дракон ближе к вечеру долго кружил в небе, вызывая радость алькасаров и бессильную ненависть камоэнсцев. Кербон осторожничал, будучи над врагами, он поднимался выше к облакам, становясь недосягаемым для стел. Берег свой хрупкий новый облик.

Луис, которому маршал даровал капитанский чин и сделал командиром тысячи, жарко спорил с командиром, насчет уязвимости дракона.

— Мощная тварь, как же быть с ней? Ваши слова, Агриппа, чушь полная, это только в сказках рыцари срубают голову Драконам. Орденцы уже пытались — безрезультатно.

— Не перевирайте факты, — поморщился маршал, — Там тварь нападала с верху. Посмотрите на нее — длинной в два с половиной человеческих роста, тело худое, тонкие лапы, полупрозрачные крылья — смертна она. Сотня лучников одним удачным залпом сметет ее с неба, двадцать — для верности — тридцать рыцарей на земле растопчут и изрубят на куски.

Гийом вмешался в спор

— Кербон будет беречь себя. Для победы ему не нужно лезть в гущу боя. Достаточно просто парить над своим войском. Он — мессия. Не тратьте время на бесполезные идеи. Предоставьте право на это мне.

— И что же вы предлагаете? — раздраженно спросил Агриппа. Летающий демон одним своим видом в небе нагонял страху и неуверенности его воинам, а маг даже и не пытался его уничтожить.

— Пока не знаю, — признался Гийом и задумался на миг, вспомнив что-то, — Да, чуть не забыл. Маршал, подготовьте отряд для ночного налета на лагерь султанцев.

— Порежем их сонными? — радостно осведомился Луис, — Уменьшим число врагов перед боем.

— Нет, резня не главное. Нужны пленные. Много. Задачу трудная, но будьте к ней готовы. Я скажу, когда можно будет начинать. Без моего приказа ни движения! — предупредил Гийом, — И еще ты отдашь мне одного пленного — знаю, есть еще, не всех лазутчиков, пойманных этой ночью, казнить успели. Я скажу ему пару слов и отпущу к султану.

— К дракону? — переспросил Луис.

— Нет, ты не ослышался, к султану.

* * *

Камоэнсцы окапывались, закрываясь рядами солдат от вражьего глаза. За лопаты и мотыги взялись как ордонансы, так рыцари. Сословная разница между ними стерлась, враг был один на всех. Росли рвы и волчьи ямы. Землю, вырытую из них, употребляли на валы для арбалетчиков и орудий.

Большая часть коронного войска — разномастная конница: остатки гвардии и дворянское ополчение. Агриппа справедливо опасался того, что бой может закончиться одной решительной кавалерийской стычкой, когда паника убивает больше, чем враг.

В тылу строились импровизированные укрепления для пехоты — таборы из сцепленных возов. Они должны были связать алькасаров, охладить их безудержный натиск, остановить быстрый бег — дать время своей коннице на перегруппировку в случае поражения. Гарнизоны — ордонансы и паасины, вооруженные луками и арбалетами, так же алебардами, списами и прочим оружием на длинном древке.

Центр — особое дело. Ров, за ним — живое укрепление ордонансов, ощетинившееся пиками, снабженное огнеплювами, бьющими горящей нафтой. Отдельный козырь орданансов — батарея пушек, страшных не каменными ядрами, а производимым грохотом.

За тремя тысячами пикинеров, две стрелков. Лук — вечный спутник паасина, меткость которого может поспорить только с быстротой его движений. За ними рыцари личной стражи Ангелы — последний резерв.

* * *

Осенний день был уже заметно короче летнего. Чародей всегда долго привыкал к ранней темноте. Он любил свет, хотя ночь для боевого мага очень удачное время. Ночью легче всего убить вражеского лидера, одним точным изящным ударом разрушить планы противника, нагнать панику.

Вот только в уходящем году магия Гийома была подобна не ловкому стилету, а дубине мясника. Обстоятельства лишали чародея маневра. Его целью всегда было эффективное решение задачи, а не массовая бойня.

Предстоящая битва обещала стать величайшим побоищем за последнюю сотню лет. Схваткой двух народов, двух идей, двух видений мира. Смертоубийством семидесяти тысяч человек.

Из-за этого роль Гийома сходила на нет, его способности с лихвой перевешивал лишний тумен алькасаров. Не один маг, сражающийся в первых рядах, не может превзойти десять тысяч всадников.

Гийом усмехнулся. Льстю себе, подумал он, — как мясник — в лучшем случае, я ровняюсь тысяче — двум. И это если учесть страх султанцев перед магией.

Кроваво-красное солнце медленно опускавшееся за горизонт, не оставляло сомнений в том, что сулит завтрашний день. Ветер, дувший со стороны алькасаров, доносил до палатки мага, их тошнотворные запахи. Скученный лагерь камоэнсцев пах не лучше, но здесь не готовили пряные блюда на вонючем жире, с множеством неприятных для белого северянина приправ и специй.

Дверной полог был задернут, никто не мог увидеть, как Гийом разговаривает с воздухом.

«Гийом! Ты слышишь меня, Гийом?», — он ждал этот зов.

— Да, я слышу тебя, Кербон, — маг поправил табурет под задом и закрыл глаза.

Алькасарский мессия принимал ванну. Мускулы на его тощем теле выпирали от недавнего перенапряжения, безволосая грудь до упора вбирала воздух. Кербон шумно дышал, откинув голову на край большого серебряного чана. Судя по отсутствию пара, вода была холодной.

Смуглокожие и черноокие красавицы, обливали его из ведер. Из одежды на них были только набедренные повязки.

— Конфисковал султанский гарем? — спросил Гийом вместо приветствия.

— Угу, — на багровых губах Кербона появилась улыбка, глаза его так же были закрыты, — Хорошие девочки.

— А что же мальчиков не взял? — усмехнулся бывший наставник, вспомнив алькасарские пороки.

— Так Хамди их и не предлагал, — отшутился ученик, — знал, что откажусь, — Этого я в алькасарах не понимаю — попадаются среди них воины-мужеложцы.

— Зачем ты позвал меня? — время смеха прошло.

— Поговорить, зачем же еще? Посмотреть на тебя, мой учитель. Ты все-таки сделал Ангелу королевой.

— А ты стал драконом.

— Стал. У тебя тоже был шанс — ты его сам упустил. Теперь я — Дракон!

— Оставь эти сказки алькасарам, — брезгливо отмахнулся Гийом, — У любого агрессивного народа есть подобный миф. Султанцам всегда нужно было оправдание для войн и набегов. Обоснование своей исключительности.

— Учитель, с тобой не интересно! — возмутился Кербон, — Ни какой романтики!

— Ее здесь и нет. Есть только война, развязанная тобой. Есть холодный бездушный расчет.

— Твоя школа. Я ведь был лучшим.

— Потому-то убил товарищей-конкурентов. Они тоже могли стать драконами.

— Признаюсь, с Понсе это вышло именно так, — наложница поднесла к губам повелителя чащу с вином, — Удобно, — прокомментировал тот, отпив, — За тобой так никто не ухаживает.

Да, я навел Марка на мысль убить Понсе. Он все равно томился без дела и врага. Гонсало — вышло случайно. Я тогда на время забыл об Алькасаре. Камоэнс был куда интересней. Этот гордец-ревнивец чуть не убил меня, но балансирование на грани жизни и смерти многое открыло мне.

— И что же?

— В тот миг я проглядел все свои действия и мечты. Увидел ошибки и варианты действий на будущее. Понял, что смогу стать драконом, если захочу.

— Марк рассказывал.

— Он не знает всего. В первый раз я обратился всего на четверть оры — на пять минут. Потом меня перевернуло обратно, ломая кости и рвя сухожилия. Лежа в луже блевотины пополам с кровью, я обещал себе, что больше этого никогда это не сделаю.

— И как всегда нарушил зарок.

— Конечно. Раскрою секрет, — Кербон поднял голову и двинулся в чане, как будто маг был впереди него, — Вера султанцев дала мне силу — я могу летать часами, она сделала меня тем, кем я есть сейчас — настоящим Драконом! Сотни тысяч воинов, склоняющих головы по одному моему движению, — это лучше любого спанья с женщиной, вкусней и ароматней вина, — высшее из наслаждений.

— Я рад, что не стал Драконом. Обманом взяв чужую веру, ты стал игрушкой их желаний, исполнителем давно начерченной судьбы.

— Не-ет! — нараспев произнес Кербон, улыбаясь, — Я никогда не забывал о своем обмане. Вонючие жестокие и недалекие алькасары — мясо, кидаемое мной на мечи камоэнсцев. Эти варвары имеют лишь одно положительное качество — относительную честность, но этого мало. На крови и ятаганах империю можно построить, но не удержать.

Они будут давать мне силу своей верой, и воинов в армии, но никогда не станут ядром будущего мира. Фанатики годны лишь на подавление восстаний.

— Ты замахнулся на все Благословенные Земли? В здешних дешевых рыцарских романах есть такой образ — злой колдун, мечтающий о власти над всем миром. Ты уподобляешься ему, — усмехнулся Гийом.

— Авторы, сами того не зная, угадали истину. Другой достойной цели нет. Куда мне еще потратить свои силы?

— Измени Алькасар, поставь его с ног на голову. Сделай цивилизованным, — предложил маг, — Что не можешь? Знаешь, что султанцы ждут от тебя войны и только войны.

— Не хочу. Скучно. Задача не того ранга. Восстановление Панцаской империи, что властвовала над всеми Благословенными землями тысячу лет назад — вот тот ребус, что будоражит мой мозг. Вот опасность, греющая кровь. Вот вечная слава в случае успеха!

— Ради нее ты готов уничтожить свою родину. Залить ее кровью. Ты действительно стал Драконом, Кербон-Гюрза. Долог путь от человека до змеи, но короток от гада ползающего, до гада летающего.

Бывший ученик не обиделся, наоборот, обрадовался.

— Вот ты и признал меня. Иди в том же направлении, и мы встретимся. Моя Родина — Мендора, ее узкие древние улочки и старые дома красивого желтого кирпича. Мендору я не трону, хоть, и нельзя жизнью мою в ней назвать счастливой. Камоэнсцы противятся мне, но я осчастливлю их насильно. Они будут одним из оплотов моего государства. Дракон — это не жесткость и кровожадность, не алчность, — это холодная, справедливость для всех.

Не будет разорительных налогов и произвола графов и баронов, города получат самоуправление, исчезнут таможни и поборы — расцветет торговля, следом и ремесла, за ними искусства и наука. Книги печатные будут в каждом городском доме и каждой деревне. Я проживу долго и создам золотой век. Но золото не дается даром — за него нужно платить. Радость моих будущих дней — кровь и грязь сейчас.

Кербон говорил быстро, горячо, сжевывая часть слов, стремясь быстрей поделиться идеями с тем, кто мог оценить их по достоинству. Гийом молчал удивленный мыслями бывшего ученика.

— Ты считал себя выше меня, учитель? Не так ли? Думай теперь, как ты ошибался. Я помню все: и зло, и добро. Для тебя, Гийом, место в моем сердце и по правую руку в совете есть всегда. Знай это, как и то, что ради прекращения войн в будущем я буду беспощаден в настоящем. Завтра войско Камоэнса погибнет, если ты не примешь меня — не остановишь бойню. Я в любом случае спасу Ангелу, в память о тебе спасу. Но за душу ее, за нервы не отвечаю.

— Гибель войска — не гибель государства. Если ты еще сможешь победить Агриппу.

— Это крушение прежнего Камоэнса, который я хочу сохранить. Для тебя — конец всего. Решайся, учитель! — почти крикнул Кербон, видя колебания на лице мага, — Я оставлю Ангелу королевой, Марк в замен получит Остию. А ты будешь мужем Ангелы — королем.

Мне нужны не только слуги и подданные, но и друзья. Никто не умрет, и все будут счастливы. Камоэнские рыцари с удовольствием пойдут против Остии. Договор можно оформить так, что будет казаться, что мы в равном союзе.

— Уговорить Ангелу покориться тебе и начать строить Империю Дракона?

— Да. Решайся. Я вышлю к тебе Марка — сам не могу, статус не тот. Я мессия. Но и Меч мой, равный королям, имеет право подписывать договоры от моего имени.

— Шли, — с большим трудом дались магу эти слова, лоб его покрылся мелкими капельками пота, — Встретимся через три часа у ручья на нашем левом фланге, оттуда я проведу его к Ангеле.

— Да будет так! — Кербон открыл глаза, умудрившись не потерять при этом магического контакта.

Гийом не выдержал его взгляда, отшатнулся и упал с табурета. Глаза Кербона изменились. Изменились и формой — они стали овальными, и содержание — белки пожелтели, зрачки стали матово черными, неестественными, поглощающими свет.

Суровую фигуру мага, черным каменным столбом застывшую на возвышенности у ручья, Марк де Мена заметил издали. Меч Кербона и визирь будущей империи с легкостью двигался пешим, будучи облаченным в тяжелые доспехи с накинутым поверх них длинным плащом. Его могучее тело, привыкло к трудностям, а упрямый характер был сильнее плоти.

Ветер трепал светло-русые волосы Марка, он не одел шлем. Тяжелый меч-бастард, с длиной рукоятью, годной как для боя одной рукой, так и двумя, — приятно давил на стальной наплечник. Клинок был обнажен.

За его спиной ночь в стане Алькасара озаряли пять огромных до неба костров. Марабуты — жрецы Вечного Пламени, следовали за войском, прислуживая Дракону, шпионя для него, и карая его врагов.

Ночь принесла холод и остановила ветер. Здесь у ручья воздух был свеж и только чуть-чуть отдавал гниющей осокой. Де Мена ступал твердо и уверенно. Трава мягко шуршала его под ногами.

Он не боялся ловушки. Во-первых, смерть его бессмысленна и бесполезна, она лишь разозлит Кербона и обречет на страшную смерть всех камоэнсцев. Во-вторых, мага отличала верность данным обещания, и никто из известных Марку врагов Гийома, ныне покойных, не был убит во время переговоров.

Бывший лейтенант гвардии, а ныне Меч Дракона, предвкушал встречу с Ангелой и ее свитой. Нет, он не хотел ни обижать королеву, ни унижать ее придворных — будущих соратников и союзников. Он просто хотел увидеть в глазах бывших соотечественников преклонение перед вершиной, на которую он взобрался, уважение и, может быть, страх.

Марк — некрасивый неудачник, которого из-за изуродованного лица и тяжелого характера избегали женщины. Марк — не признанный герой — его честным рассказам о подвигах в Алькасаре никогда полностью не верили. Марк — никогда не мирившийся с третьими ролями, которыми ему приходилось играть, скрипя зубами, подчиняясь чужим приказам. Он — гордый и самолюбивый — желал в блеске появиться перед теми, кто был первыми в его прошлой жизни, чтобы раз и навсегда избавить себя от наследия былых времен. Родиться заново. Другим. Лучшим.

— Рад видеть тебя, Гийом! — воскликнул он, когда до мага оставалось шагов тридцать.

— Рад? — неприятно усмехнулся чародей, скрестивший руки на груди, — Это дурной знак. Ты не болен случайно, Марк? — он вытянул руку вперед, — Стой, где стоишь! Сейчас подойдут очень важные люди.

— Сама Ангела, или Агриппа с Рамоном? — спросил де Мена, подчиняясь.

— Увидишь, — скупо ответил маг.

Марк подчинился, снял бастард с плеча, воткнул его в землю. Через некоторое время — ренегат успел досчитать до двухсот — кто-то подошел к Гийому и был узнан по голосу.

— Луис? — удивился Марк, — Ты то здесь за чем? Гийом, он что, новое доверенное лицо Ангелы?

— Нет, он пришел, чтобы мне не было скучно, — громко ответил маг, — Обернись. Вот те, кого мы ждали! — он указал рукой за спину де Мена.

* * *

Тихий шепот едва доносился до уха владыки алькасаров султана Хамди, заслужившего от подданных прозвище Коварный. Говоривший стоял на коленях, уперев лоб в шелк, устилавший пол шатра. Дрожащий голос, лохмотья вместо одежды, синее от побоев тело — ничто не угадывало в нем прежнего воина.

— … у ручья, на рассвете, о повелитель, у ручья. Я все хорошо запомнил. Все-все, — бывший пленник «камоэнков», обрекший себе на позор тем, что даже не был ранен, по-рабски заискивал перед Хамди, надеясь угодить вершителю своей судьбы.

— В полночь у ручья на левом стороне? — переспросил толстобрюхий султан.

— Да, мой господин, — раб камоэнков, отпущенный колдуном Гийомом, поднял голову для кивка и, опомнившись, резко ударил ей об пол.

— Ты хороший слуга, Гагат, — похвалил его Хамди, — встань. Я дарю тебе в награду двух коней и оружие. Смотри, не потеряй вновь. Ступай, — он махнул рукой, давая знак и вестнику, и страже.

Счастливый Гагат, на коленях пятившийся к порогу, не заметил, как в руках телохранителя за его спиной появилась удавка. Отпущенный пленник долго хрипел и бился, тщетно пытаясь вырваться из петли убийцы.

— Ты слышал? Нечестивый слуга Дракона будет в полночь у ручья близи лагеря своих братьев по крови — убей его! — обратился султан к начальнику своей охраны Муге, мучения Гагата его нисколько не отвлекали.

— Будет сделано, мой король, — Муга сдержано поклонился, взмахнув огромной копной огненно рыжих волос.

Когда-то — до прохождения через Вечное Пламя — он называл себя Генри. Остиякский наемник, служивший Тронто, быстро перенял веру алькасарских корсаров, попав к ним в плен. Вот уже десять лет он был верным орудием Хамди.

Султан не доверял Муге меньше, чем прочим слугам. Тот был прост, как монета в полдинара: жесток, алчен и кровожаден. Пока господин, по старой привычке именуемый Мугой королем, давал ему развлечения и золото, остияк был лучшим из слуг.

После того, как полог шатра задернулся за начальником охраны, Хамди стал перебирать четки из обожженного дерева, пачкая пальца золой. Черные руки — признак благочестия, должный дать ему благосклонность Дракона.

Султан был умным и расчетливым человеком. Он признал Кербона, иначе бы был растерзан собственными янычарами. Этот проклятый колдун, ученик мерзкого Гийома, сумел подчинить себе его народ и войско. Но Хамди не злился на Дракона — это был грех, раздражение его уходило вместе с обдумыванием перспектив новой эпохи.

Дракон, обеспечивающий завоевания и не посягающий на власть над Алькасаром, был хорошим Мессией. Марк же другое дело. Проклятый северянин мнит себе визирем дракона. Его мечом. Занимал законное место Хамди — по правую руку от Дракона.

* * *

— Предатель! — де Мена вырвал меч из земли, не зная кого атаковать: мага или темные фигуры с ятаганами, бегущими к нему со стороны лагеря султанцев.

— Нисколько. Я же на вас не нападаю. Алькасары свободны в своих действиях, — спокойно отвел обвинения маг, — Берегитесь, Марк. Они уже близко.

Султанцы крались за ренегатом, оставив в лагере лошадей. Они напали тихо, без привычных боевых кличей. Безликие тени в черных халатах вооруженные тускло блестящими при свете лун кавалерийскими ятаганами — длинными клинками, лишенными гард, прямыми с двумя едва заметными изгибами на лезвии.

— Сдохни! — Марк не стал сохранять тишину, первый храбрец, кинувшийся на него, рухнул с разрубленной головой.

Его товарищи, общим число около двенадцати, не испугались такой участи. Бастард Марка скрестился с двумя быстрыми клинками. Ренегат едва успел отпрыгнуть, избегая удара третьего.

Луис де Кордова, стоявший рядом с магом, обнажил свой меч и, затаив дыхание, следил за схваткой. С плеч Марка спал плащ, и теперь он — железный воин — был единственным светлым пятном во мраке ночи, свет лун отражался от металла. Пятном, окруженным размытыми тенями.

Гийом выбрал гибельное место для переговоров. Ренегату не где было найти защиту для спины. Он кружился как могучий кабан, загнанный собаками, совершая невероятные прыжки, двигаясь с быстротой необъяснимой для носителя доспехов.

Тяжелый бастард чаще отводил и парировал удары врагов, но если бил сам, то наверняка. Одно движение, и султанец отлетает в сторону, хлеща кровью из смертельной раны. На первых порах убийцам не удавалось окружить Марка, он двигался, разрывая их цепи, оказываясь в тылу, заставляя мешать друг другу.

Так не могло продолжаться долго. Султанцы были умелыми воинами. Не раз и не два их ятаганы рубили ренегата, пробивая крепкий доспех, раня. Марк рычал от боли, но не падал, а убивал. Медленней, чем прежде, но убивал.

— Господи, он еще держится! — Луис едва не срывался на крик. Зрелище не могло оставить его равнодушным. Камоэнский рыцарь дрался один против восьми алькасаров, являя пример доблести. Гены поэта требовали вмешаться.

— Да, — странным голосом ответил маг, — Впечатляет. Так же, наверное, сражался и Блас, защищая спальню принца. Переживаете? — помогите, — сказал он и не уточнил кому.

Марку подрубили ногу, он припал на одно колено — израненный, но по-прежнему опасный. Его тут же окружили, бастард оказался прижатым к земле.

Султанец взмахнул ятаганом. Искалеченный ренегат страшно закричал. Отрубленная рука в латной перчатке даже после падения на землю не отпустила оружие. Луны осветили блеск пяти клинков, на миг застывших в воздухе. Изрубленные доспехи не спасли своего хозяина.

Алькасары разошлись в стороны. Один из них склонился над де Мена, отложил ятаган, обнажив кривой кинжал, с трудом перевернул тело на спину. Откинул безвольную голову назад.

«Трофей добыть хочет. Доказательство», — мерзкая догадка посетила Луиса.

Черная тень, упавшая с неба, вонзила когти в султанца, и взмыв выше, отшвырнула его от тела Марка. Дракон прилетел на помощь своему Мечу, но опоздал. Ему осталась лишь месть. Пламя, вырвавшееся из узкой пасти, осветило рыжие волосы следующего врага. Миг — и убийца стал живым факелом, вернувшим солнце на место побоища.

Оставшиеся алькасары повели себя по-разному. Одни пали на колени, закрывая голову руками и отклячивая зады. Другие не побоялись замахнуться ятаганом на крылатого монстра. Дракон не пощадил никого. Бил хвостом, украшенным острым крюком, отрывал руки и ноги зубастой пастью, раздирал когтями передних лап.

Последнему он откусил верхушку бритого черепа. Откусил и выплюнул, после зашагал на Гийома, забыв про крылья, на обманчиво тонких и длинных лапах. Худой как призрак демон с вытянутой окровавленной пастью и желтыми глазами.

Луис шагнул вперед, заслоняя собой мага. Чародей не подчинился, отстранил защитника.

— Не сейчас. Завтра! — из рук Гийома исходило голубое сияние, что заставляло Дракона щурить большие черно-желтые глаза. Под действием сияния золотая чешуя чудовища блекла и темнела, красная и вовсе казалась засохшей кровью.

— Назад! Забирай тело и уходи! Не я убил его! Встретимся завтра!

Дракон завыл по-человечески, задрав длинную шею к небу, словно волк. Постоял немного, чуть покачиваясь на лапах. Сделал несколько шагов навстречу магу. Сияние усилилось. Остановился, подхватил двумя передними тело Марка, с трудом оттолкнулся от земли и взлетел.

«Завтра!», — прошелестело в воздухе.

— Вот и все на сегодня, — устало вздохнул Гийом, опуская руки.

— Больше я никогда не последую за тобой в ночь, Гийом, — поэт сел на землю, вытянув ноги, — «Веселая прогулка» — очень веселая. Я теперь уснуть не смогу.

— Придется. Эта ночь может быть последней в твоей жизни, — серьезно ответил маг, — Немногие доживут до завтрашнего вечера.

Гийом уселся рядом с ним на холодную землю, уже настроившую себя на зиму.

— Луис, пожалуйста, сходи, посмотри, не забрал ли Кербон меч Марка? — припросил чародей.

Поэт вернулся, неся бастард и руку, держащую его мертвой хваткой.

— Вот.

— Будь, другом, освободите оружие.

Луис с помощью кинжала отцепил пальцы. Потянул магу меч. Тот вытер лезвие пучком желто-зеленой травы.

— Пойдемте в лагерь. Агриппа может выпускать своих охотников, — Гийом указал на стан алькасаров, из которого доносились звуки сражения, — Хищники грызут друг другу глотки. У Кербона зубы острее, но султан не даст ему легкой победы.

Де Кордова задержался, выкопал кинжалом яму и похоронил в ней руку де Мена.

* * *

Ночной рейд кустилье Агриппы прошел крайне удачно. Камоэнсцы зарезали около тысячи сонных, растерянных, дезориентированных общей паникой алькасаров, потеряв два десятка своих товарищей и пригнав сотню пленных.

— Если бы могли сейчас бросить против них все войско…, - хищно облизнулся рыжий Эстебан Гонгора, участник вылазки, забрызганный кровью, как мясник на бойне.

— Это все мечты, — прервал полет его мысли Агриппа, — Наши рыцари в ночи еще худшие вояки, чем алькасары. В такой тьме победа легко может обернуться поражением. Мы не знаем всех козырей Кербона. Что делать нам, Гийом? — обратился он к магу.

— Ничего. Ложитесь спать. Отдохните. Завтра осуществиться ваша мечта, маршал, вы надерете задницу самому султану. О драконе не беспокойтесь, я беру его на себя, — Гийом указал на меч Марка, несомый Луисом.

— Он слишком тяжел для вас, — тут же заметил Агриппа, — я подберу вам оружие по руке.

— Нет уж, — отмахнулся маг, — Мне нужен именно этот клинок.

* * *

Стража у шатра королевы пропустила мага без лишних слов, у них был четкий приказ Ангелы. Но вот ее старая служанка встала стеной на пути чародея, охраняя сон своей госпожи, которую она нянчила еще малышкой.

— Изыди, колдун! — бабка осенила его двумя треугольниками, — Отстань от девочки моей!

— Иди спать, Кончита! — Кармен Феррейра умела говорить так, что самые упрямые люди понимали ее одного слова. Она появилась из покоев Ангелы, откинув полог.

— Ты меня спасла, — маг поклонился.

Кармен была в тоненькой ночной рубашке, поверх которой был накинут плащ. После смерти Гальбы она стала больше улыбаться, иногда шутила. Остроты ее были колки и злы. Сплетничали, что у нее бывали кавалеры. Гийом одергивал говоривших такое, хотя знал, что слова эти — правда. Кармен пыталась забыться, ища тепла. Больше одной ночи она с мужчиной не общалась. Выбирала достойных — тех, что не будут болтать. Боль никуда не ушла от нее, лишь затаилась в глубине глаз и у сердца, готовая в любой момент выплеснуться наружу.

Она была притягательной, слабой и сильной одновременно, и очень несчастной.

— Марк де Мена мертв. Его изрубили алькасары, — сказал Гийом, обняв ее за плечи.

— Спасибо, — Кармен прижалась к нему, уткнувшись носом в шею.

Гийом почувствовал капельки влаги на коже, девушка тихо всхлипнула. Он терпеливо ждал, боясь сделать неловкое движение.

— Спасибо, — повторила она, отстранившись, — Иди к Ангеле, я нагрела тебе место, — Кармен слабо улыбнулась.

Чародей откинул полог, аккуратно ступил на медвежью шкуру на полу. Скинул плащ и куртку, снял рубашку. Присев, стянул сапоги и штаны. Приподнял одеяло. Лег, тщательно вымеряя движения.

Ангела спала, обняв подушку, крепко прижав ее к себе. Он мягко поцеловал ее обнаженное плечо, щечку, ушко. Скользнул рукой вверх по бедру. Девушка чуть повернулась на спину. Поцеловал в губы.

— Ги, — он не видел, но чувствовал, что она улыбается.

Ответил новым поцелуем.

— Я ждала тебя.

— Догадываюсь, — промурлыкал маг, лаская ее тело.

— Что-то изменилось? Ты вновь меня любишь? — она не забыла разговора в кабинете.

— Да. Завтра я могу погибнуть. Поэтому здесь — лобзаю тебя. Думаю о тебе — единственной из всех женщин, что были у меня.

— В последний раз? Не хорони себя раньше срока, Ги! — от возмущения она чуть отстранилась.

— Не хороню. Просто Кербон очень силен. Но я убью его, ради… Ради всех и всего. А сейчас я хочу любить тебя изо всех сил. Прочувствовать каждой клеточкой тепло той, за которой пришел сюда.

Ангела не ответила. Укусила его за губу и привлекла к себе, обхватывая руками и ногами

Они ласкали друг друга страстно и исступленно, на зло смерти, что медленно спускалась на землю вместе с рассветом.

— Ты будешь со мной?

— Буду. Только не отвергай, меня Ангела. Я люблю тебя, такой как сейчас — самой нежной женщиной в мире.

Маг и королева любили друг друга посреди войны. Вопреки судьбе, что завтра могла разлучить их. Отбросив все глупые мысли, амбиции и обиды. Любили во имя любви.

Глава 29

Хмурый рассвет вставал над полем, разделявшим заклятых врагов. Солнце только еще намеривалось подняться из-за линии горизонта, но уже было ясно — день будет пасмурным и дождливым. Просыпающиеся воины, гнали прочь, навиваемую утром тоску. Им все было предельно ясно — бой с Алькасаром. До последней капли крови. Во имя Камоэнса — родного очага и семьи вокруг него. Ради того, чтобы жены и дети их не попали в гаремы султанцев. Ради того, чтобы в храмах не устраивали хлева и конюшни.

Не было обычной солдатской ругани и перебранки. Все были сосредоточены и серьезны, просветлены общей целью и идеей, горды ей.

Воины одевались и выходили из палаток, вставая на колени. Священники обходили лагерь благословляя каждого воина и меч его.

— Я грешен, отче! — Барт Вискайно — еретик-каредесец, каялся священнику-ратофолку у своей батареи, — Я убивал, обманывал, лгал, предавал и обольщал чужих жен.

— Отпускаю тебе грехи твои, сын мой, — старенький святой отец видел нательный знак Барта — круг-колесо «невозвращенцев» — но все же поднес ему к губам чашу со святой водой.

— Пей сын мой, пусть очисться твоя душа и проясняться помыслы.

Барт пил на глазах его выступали искренние слезы необъяснимой радости, осознания своей близости к миру и родства с тысячами людей. Он попросил толику святой воды и окропил ей не только лагрский кинжал — подарок Гийома, но и орудия-огнеплювы своей батареи.

— Ничего, что смердят они как демоны и воняют гарью и серой? — осторожно спросил Барт.

— Добро, — посмотрел на трубу огнеплюва священник, — Все, что разит язычника, служит делу Господа нашего.

Вдалеке слышался могучий хор паасинов. Они пели все вместе, закрыв глаза, представляя, что находятся не в ровной, как скатерть, степи, а в родном лесу под сенью гостеприимных деревьев. Впервые за сотни лет они, не считающие себя людьми, собрались драться вместе с камоэнсцами как полноценные жители одного королевства, одного дома.

Гийом упустил время на молитву и исповедь. Он выскользнул из постели, когда утомленная, но счастливая Ангела заснула. Магу было не до сна.

Его ждали алькасары, плененные во время ночной вылазки. Сотня человек лежала на сырой земле, со связанными за спиной руками. В ряд, один за другим. Охранявшие их гвардейцы с опаской косились на мага, рисующего черной краской непонятные им знаки на мече-бастарде.

Закончив — покрыв клинок с обеих сторон росписью широких знаков — Гийом положил меч на колени, покрутил. Свежая краска против должного, не пачкала кожаные штаны. Остался доволен результатом. Вздохнул, встал, подошел к первому султанцу. Взял бастард обоими руками.

Крик алькасара оборвался на середине, перешел в бульканье. Маг шагнул к следующему, не обращая внимания на агонию первого, конвульсии, кровь, хлещущую из разорванной глотки.

Убийца получает силу жертвы. Этот простой закон помнят все полудикие народы, такие как алькасары, что прилежно хранят память о победах своих, ставя зарубки на рукоятях сабель и кинжалов. Скайцы тоже упоминают в песнях о героях точное число сраженных им врагов. Они только не знают, что сила эта быстро оставляет убийцу. Вытекает, как вода из дырявого бурдюка. Иначе бы не погибали матерые хищники от рук зеленых юнцов.

Сила эта — важна лишь в бою, пока кипит кровь в жилах, и туман карминовый застилает глаза. Рубиться рыцарь, получив десяток ран, а не умирает, как Марк де Мена этой ночью. И большую цену платят враги за смерть его. Но вот закончилось сражение, и рыцарь умирает, сила убийцы — она лишь на убийство и идет.

Тяжело поднимался и падал бастард — меч, уже однажды проливший кровь Кербона, назвавшегося Драконом. Страшные знаки, нанесенные на него непросты, маг напряг память и вспомнил далекую молодость, пору теоретического увлечения некромантией.

Тело его — не надежный сборщик — впитывало лишь часть силы, хлещущей вместе с кровью жертв. Прочую, обычно уходящую в землю, забирал широкий клинок де Мена. Медленно краснел металл, будто бы втягивая кровь, как пиявка. Растекался кармин по сверкающей стали, забирая свет ее, обличая истинную суть, стирая лживое благородство.

Гвардейцы осеняли себя треугольниками, ругались и глотали вино и коньяк из пузатых фляжек. Маг медленно шел вперед по страшной живой цепочке. После пяти-шести жертв садился на землю — отдыхать, разминать руки, особенно кисти, тяжел был меч Марка.

Султанцы бились в путах, кричали что-то. Гийом не слушал — они для него все уже были мертвы. Он иногда кидал взгляд на небо, сплевывал и принимался за свое палаческое дело. Время поджимало.

Последний десяток он просто заколол, рука дрожала при рубке. Бастард, казавшийся оружием настоящего упыря-кровососа, не хотел покидать теплые, еще живые тела. Приходилось тащить его, упираясь в труп одной ногой.

Последний. Голова мага кружилась, из носа вот-вот могли хлынуть красные струйки.

— Гийом, вас ищут. Алькасары уже вывели войска, — подходя, Луис шумел железом доспеха.

Чародей обернулся. Поэт отшатнулся.

— Еще не полдень. Я успею умыться. Нехорошо пугать Ангелу, — сказал маг.

Де Кордова кивнул и распорядился о бочке с водой.

Войско замерло, вытянувшись в линию на восемь лиг, притом. Замерли рыцари на боевых конях, ордонансы в плотном строю, замолчали гарнизоны таборов. Командиры давали последние приказания, товарищи поручали друг другу просьбы на случай гибели, Кто-то напевал фривольные песенки, являя образец полной безмятежности, кто-то сосредоточенно читал молитвы, запинаясь, забывая слова, заменяя канонический текст искренним обращением от сердца.

Алькасары так же вышли из своего лагеря. Шумная цветастая орда неспешно двигалась к врагу, выходя на подходящий рубеж. Пять лиг — много для атаки конницы и пехоты, вот одна — в самый раз. Ветер опять был на стороне огнепоклонников, донося до ратофолков их оскорбительные выкрики.

— Я пошел, — проговорил Гийом, обращаясь сам к себе.

Он отказался от лошади, стоял пеший среди конных, смотрел сверху вниз. На плече держал страшный бастард, один вид которого заставлял грандов свиты, избегать близости чародея. Но никто ничего не говорил. Маг был подлым колдуном, место которого на костре, но своим. Единственным, кто был готов бросить вызов Дракону.

— Возвращайся, — попросила его Ангела. Королева не стала обряжаться в женские парадные доспехи, осталась, как и была в скромном закрытом платье. Олицетворяя перед воинами их жен, дочерей и любимых. Олицетворяя собой Камоэнс. Родину.

— Удачи! — пожелал ему Агриппа, накинувший на плечи черно-желтый плащ, — Сделайте свое дело, и я не подведу.

Графы и Рамон Мачадо молчали. Кармен — вечная спутница королевы улыбнулась ему и махнула рукой. Больше никто не сказал ни слова. Луис был на позиции в своем полку. Маг развернулся и зашагал к алькасарам. Воины распутались, освобождая дорогу, смотрели с надеждой. Но одобрительных выкриков было мало, слух о бойне пленных успел обойти войско.

Алькасары остановились на заранее выбранном рубеже. Были отчетливо видны границы между отдельными дружинами беев и санджаков. Султанцы соревновались в богатстве конской упряжи и оружия. Их орда, в ярких халатах поверх кольчуг, влекла глаз разнообразием расцветок и оттенков. Камоэнсцев отличала суровость цветов на гербах, плащах и конских попонах.

Заметив одинокого чародея, из общей массы алькасаров выдвинулась группа всадников, одетых с особой пышностью. Цена драгоценных камней, украшавших их одежду, доспехи и оружие равнялась годовой казне Камоэнса. Жеребцы лучших кровей под седлами сделали бы честь личной конюшне Хорхе, бывшего ценителем лошадей.

Это были беи и тысяцкие разношерстной орды — подлинные властители Султаната. Впереди них на белом скакуне ехал знакомый Гийома и Луиса — Джайхар. Санджак корсаров сделал большую карьеру при Хамди, стал визирем. Во время ночной резни, он остался верен Дракону, а не своему султану, за что и получил титул четвертованного изменника. Половина из его спутников так же были героями этой ночи — заняли освободившиеся титулы.

Кербон-дракон подавил гнездо измены, простые воины поддержали не алчных вельмож, а своего мессию, обещавшего им жизнь, достойную настоящего мужчины. Путь воина-завоевателя, ужаса покоренных народов. Путь, манящий обилием золота, женщин, рабов и вина. Каждый нищий воин уже мнил себя беем в завоеванной стране.

В тысяче шагов от Гийома беи потянули за поводья, смиряя бег быстрых, как молния, коней. Со стороны алькасарской орды раздался радостный гул.

Дракон летел по небу, низко паря над землей. Медленно двигались широкие крылья, по-боевому топорщился черный гребень на голове и спине, пламя время от времени извергалось из хищной пасти.

Маг остановился, воткнул меч в землю у правой ноги. Посмотрел на врага.

Дракон был красив. Даже больше — на фоне этих небес, тоскливых и скупых, как мысли самоубийцы — он был прекрасен. Золотом светилась его чешуя, благородным красным и черным спина и крылья. Дракон был олицетворением силы, превосходящей все прочие по высоте ума и могуществу, существом другого — высшего порядка — милостиво обратившим свой взгляд на людей. Длинноухие орехоны охотно признали бы его своим Богом.

Гийом знал, как выглядит он сам. Худой сутулый маг, с неестественно бедным, хмурым лицом. В потертых кожаных штанах и такой же куртке, поверх шелковой рубашки. На плечах халат Гонсало — когда-то золотой, как чешуя Кербона, — сейчас же блеклый и грязный в новых и старых кровавых пятнах.

Он не был достойным противником Дракону — рыцарем в сияющих доспехах. Но этого и не требовалось. Гийом ощущал себя Палачом.

Палач. Он долго размышлял над тем, почему и в тронтских и в алькасарских легендах упоминалось это слово. Султанат — понятно, для них любой, поднявший руку на венец создания — мессию-Дракона, заслуживает лютой ненависти и черных ругательств. Но вот Тронто? Неужели задиристые потомки не оценили подвиг предка?

Истина пришла к магу только сейчас. Дрянное алькасарское представление правдиво только в одном, в словах Яна-Гусара — он действительно называл себя Палачом. Потому что груз этот давил на него с не меньшей силой, чем четыреста лет спустя, на Гийома.

Идущий против крылатой смерти — не рыцарь. Это не поединок равных, а казнь, пусть даже приговоренный чертовски опасен и смертоносен.

Маг погладил шершавую рукоять бастарда.

Боль и отчаяние в глазах Бласа Феррейра; большая мягкая подушка, опущенная на лицо принца Хорхе; гибель верных паасинов и служаки Эда Пескара; жертва безнадежно влюбленного Гонсало; смерть, мучения и боль десятков и сотен тысяч людей; — приговор Кербону уже был вынесен. Приговор высшей силы — человеческой души, в которую Господь-Создатель, единый во многих лицах, вложил любовь.

Гийому осталось только исполнить его.

Дракон летел к нему, расправив крылья, поджав лапы и вытянув голову на длинной шее.

— Я палач, — повторил маг слова из алькасарского представления — глупые и пафосные, ценные лишь потому, что Кербон тоже их знал.

Знал и слышал говорившего.

«Я дракон», — раздалось в голове чародей.

— Я пришел убить тебя.

«Попробуй если сможешь. Не жди пощады от меня, учитель», — дракон приближался, слышался разгоняемого им ветра.

— Я обработаю тебя без блеска. Ты его не заслужил. Просто убью, — маг положил правую руку на рукоять меча.

«Попробуй, если сможешь. Я сделаю твою женщину, своей наложницей», — совсем близко.

— Ты вел себя мерзко.

«И ты, Гийом, не лучше».

— Ты дашь миру радость своей смертью, — второй рукой чародей взялся за полу расстегнутого плаща.

«Увидим», — Кербон рассмеялся.

Гийом едва успел закрыть лицо полой расстегнутого халата, пикировавший на него Дракон выпустил струю пламени, что бессильно разбилась об одежду. Покойный Гонсало не даром потратил столько сил, накладывая на нее защитные чары. Маг угадал момент, и, разворачиваясь, с неожиданной легкостью рубанул мечом.

Сталь цвета венозной крови, ударившись об чешую монстра, вспыхнула, разбрасывая карминовые искры. Дракона отбросило на землю. Он перекатился через спину и вскочил на все четыре лапы. С большой раны на морде капало что-то густое и желтое.

Левая рука Гийома быстро чертила в воздухе зеленую сеть. Четыре взмаха — две вертикальных полосы, две горизонтальных — и она упала на дракона, прижимая его к земле.

Кербон разорвал ее могучими лапами, нити вспыхнули и исчезли. Он прыгнул на мага как кошка. Гийом шагнул вперед, пропуская его над собой, готовясь спороть брюхо, но забыл про хвост-крюк с маленькими шипами, что резко ударил его грудь, и потащил за собой.

Гийом умудрился рубануть по хвосту, попав в участок, что был над его головой. Дракон рыкнул, отдернул раненный член тела, раздирая шипами грудь. Маг поднялся. И угодил прямо под огненный плевок. Он не успел закрыться халатом.

За коротким плевком последовала длинная струя пламени. Фигура чародея исчезла в зареве. Дракон не щадил сил, до конца расходуя весь запас особого газа в желудке, вспыхнул даже воздух вокруг. Его обжигало собственным же огнем. Наконец, он выдохся, шумно втянул воздух в изголодавшиеся легкие. С интересом посмотрел, как затухает пламя — осталось ли что от Гийома?

Карминовая молния, сорвавшаяся с острия бастарда, больно ударила его в грудь. Дракон не поверил увиденному, за что был награжденной новой раной — треснувшей чешуей на плече.

Маг шел на него целый и невредимый, обожжена была лишь грудь его под рубашкой — там вспыхнул и рассыпался в пыль амулет-сапфир. Наполненный чужими жизнями он в последний раз спас хозяина, даровал ему силу выстоять.

Молний срывались с меча, который платил за них серой стальной крошкой, обветривался, словно скала в горах за сотни лет борьбы со стихией. Из левой руки чародея изливалось уже знакомое Кербону голубое сияние.

Получив первые раны, дракон стал только опасней. Он оттолкнулся от земли лапами, взмахнул перепончатыми крыльями и взлетел. Огня у него больше не было, но оставались клыки, когти и шипы. Монстр-оборотень кружил вокруг мага, заставляя его так же вращаться, чтобы лицом встречать возможную угрозу. Молнии чародея палили ему шкуру, пальцы-когти рвали крылья, но Кербон терпеливо ждал, терпя боль, смиряя ненависть, застилавшую черно-желтые глаза.

Гийом не выдержал темпа, закружилась голова, запнулся. Дракон обрушился с высоты. Бастард искалечил чудовищу левую переднюю лапу-руку — лезвие меча рассекло плоть между пальцами, справилось и с костью. Но маг оказался поверженным, а его оружие отлетело в сторону. Недалеко, на локоть от руки Гийома, что тщетно пытался дотянуться до рукояти.

Чародей был прижат к земле. Дракон завис над ним, прижимая раненную конечность к туловищу. Его раскрытая пасть — узкие кривые клыки с которых капала слюна — медленно склонялась к лицу мага. Ей мешал прозрачный щит-полусфера, направленный вверх. Центром щита была поднятая левая рука Гийома.

Дракон медленно, но уверенно давил, и сил остановить его не было. Слюни капали, обжигая щеку и шею, настолько они были горячи. Выпрямленные пальцы правой ударили в основание шеи чудовища — только кровь брызнула из-под сломанных, вырванных с мясом ногтей.

Левая рука-щит сгибалась в локте. Еще один удар — пара чешуек треснула. Магу показалось, что Кербон рассмеялся драконьим горлом, неприспособленным для человеческой речи.

Морда его поднялась и ударила, ломая полусферу и кусая чародея за левую руку. Гийом пронзительно закричал. В глазах его померк свет. Он ткнул правой вверх. Еще и еще.

Дракон, поднявший морду, чтобы проглотить или выплюнуть откушенную кисть, дернулся, встал на дыбы. Сила убийцы, собранная магом полтора часа назад, не пропала даром. Рука его пробила шкуру чудовища, оставляя куски мяса на острых краях раны. Из основания шеи дракона густым потоком хлестнула странная желтая кровь. На земле она смешалась с алой чародея.

Маг, вопя от боли, покатился влево к мечу. Стиснул непослушными чужими пальцами рукоять, встал на одно колено, на другое, потом на ноги. Дракон сидел на заднице, прижав морду к плечу — зажимая рану, кровь из которой уже бежала тише.

Гийом не дал ему перевести дух, подлатать тело. Шатаясь, стоная и кусая губы, — обрубок руки жгло, словно кислотой, черня рану; останавливая кровь и убивая надежду на восстановление, — он побежал на чудовище.

Бастард Марка выглядел как оружие из могильника изъеденное ржой и временем. Но только выглядел. Дракон не успел увернуться, маг был ловчее. Глазница треснула, не сумев спасти око. Монстр ослеп на одну сторону. Меч рубил его по голове, снося гребень, ломая кости. Мечта командора ордена Сент-Фербе Рафаэля Альберти сбывалась — клинок убивал крылатое чудовище.

Дракон пал, разбрызгивая кровь и мозг. Гийом рубил его умирающего, бьющегося в агонии, пока не голова не превратилась в кашу из мяса и костей. Наконец, он воткнул бастард в испачканную землю.

После чего долго и обильно харкал слюной и кровью, изгоняя из тела яды магии, прочищая горло. Поднял раненую руку, посмотрел на нее, и едва не заплакал от боли и обиды. Огляделся.

Алькасары не двигались, не веря в смерть своего живого бога, ожидая его возвращения с небес. Расстояние мешало большинству из них видеть бой. Только полсотни беев могли лицезреть гибель Кербона с достаточной отчетливостью.

Дракона не было. Желто-красный монстр обратился в молодого мужчину. В мертвого мужчину, лишенного головы. Опустошенный маг не чувствовал ненависти к бывшему ученику. Она ушла вместе с его смертью.

— Один, четверо, и снова один, — прошептал сам себе чародей, — Не терпит этот мир боевых магов.

Он еще раз оглянулся на беев, после чего стал развязывать пояс.

Джайхар — новый султан Алькасара — отличался исключительно зорким даже для моряка зрением. Не верящий в смерть Дракона, он едва не откусил свой язык, увидев, ЧТО собирается сделать бледнолицый колдун. Он рванул из ножен ятаган и вонзил шпоры в бока коня. Скакун взвился от боли и понес его вперед. На убийцу мессии. Беи с замешательством последовали за ним.

Гийом не собирался мочиться на труп бывшего ученика, он вообще не терпел кощунства, ему нужно было выманить командиров — беев и тысяцких. И ему это удалось. Здоровая рука вновь взялась за меч.

Беи пришпоривали лошадей, стараясь как можно быстрее покрыть эту тысячу человеческих шагов. Жажда убийства застилала им глаза. Они умели убивать, в детстве осваивали эту науку на рабах и пленных, позже на воинах чужих народов и на своих родственниках. Но гораздо чаще солдат они рубили мирных крестьян и горожан. Их сталь — лучшая в Благословенных Землях — разделывала тела от плеча до живота. Наискосок. Пополам.

Их было полсотни на одного. Но Гийом был не просто боевым магом — более опытным убийцей, практикующимся только на сильнейших противниках — он был еще и палачом. Их палачом.

Бастард описал широкую дугу. Сталь лезвия теряла впитанный кармин и обращалась в пыль. Султанцы умирали. Без ран. Без боя и врага. Просто так. Просто умирали вместе со своими лошадьми. Силе, освобождающейся из меча, было все равно. Их сердца, незнающие любви, останавливались.

Лошади и всадники падали, не в силах добраться до Гийома. Меч рассыпался. Джайхар — новоявленный султан, свалился на землю последним в пяти шагах от волшебника. Гийом отбросил бесполезную рукоять, подошел к нему и добил еще живого — раздавил каблуком горло.

Земля уже ощутимо тряслась, гул раздавался со всех сторон. Маг оглянулся. Рыцари Камоэнса с одной стороны и алькасары с другой мчались, грозя раздавить его копытами коней. Маг лег между трупом лошади и Джайхара, с трудом затащил на себя тело султана.

Алькасары обычно избегали встречи со стальной лавой рыцарской конницы, предпочитая метательный бой ближнему. Они презирали тяжелые доспехи, в ряды тяжелой конницы — бахадуров — зачисляли низких по рождению, недостойных мчаться быстрее ветра на горячем скакуне.

Гибель Дракона и высших командиров затмила султанцам разум. Забыв о строе и порядке, они в едином порыве устремились на врага. Не было слышно сигналов трубачей — дунгчей, оповещавших о маневре и направлении. Алькасары были одним существом, взбешенным и ослепшим от непередаваемой ненависти.

Дикие пчелы, потерявшие матку и улей, летели на встречу камоэнсцам, те не свернули.

Тысяча Луиса де Кордовы первой сшиблась с врагом. Как таран ударили длинные копья, валя на землю сотни султанцев, чьи пики лишь скользнули по латам двух первых рядов панцирников. Тяжелые рыцарские кони сбивали с ног тонконогих алькасарских скакунов.

Луис отбросил копье, сорвал с седла легкий меч, годный против сабель султанцев. Яростно рубился, нанося и получая раны, рассекал шеи и сносил с плеч головы в ватных тюрбанах.

Его тысяча смела первую самую горячую волну. Следующая остановила рыцарей, отбросила их назад. Шквал стрел из коротких сильных луков хлестнул, раня людей и коней. Крик «Дракон!», понятный без перевода, ударил по ушам не хуже булавы. Слепя глаза, разом взметнулись десятки тысяч сабель, ятаганов и самиткаров.

Всадники в цветастых халатах поверх кольчуг не щадили себя. Смерть не страшила их, жизнь потеряла прелесть. Они мстили. Панцирник, махающий секирой, разил одного, другого, но третий вбивал ему в доспех клюв чекана, молотил по шлему булавой, рубил ятаганом.

Рыцари падали, алькасары шли по их телам, понукая бешенных ошалелых от крови лошадей, перешагивать через трупы. Они видели цель — на рукотворном холме, защищенном живой стеной ордонансов развевался штандарт с тремя белыми лунами на синем поле. Там была королева.

Султанцы теснили камоэнсцев, неудержимо рвались вперед, платя за каждый шаг десятком бойцов. Они могли себе это позволить, их было в полтора раза больше. В их тылу Луис де Кордова потерявший коня и людей, вместе с полусотней товарищей оборонялся от следующих мимо них алькасаров. Вал убитых людей и коней служил им защитой, пешие они кололи врагов копьями, не надеясь на спасение. Но султанцы не останавливались добить кучку рыцарей.

Изнеможенный Луис плюхнулся на конский труп. Его изрубленный доспех был залит чужой кровью.

— Господи, спаси Камоэнс. Мы свою лепту внесли, — султанцы ушли за их спины, — А если не можешь сам, то просто помоги Агриппе.

Маршал Камоэнса знал что в этом бою стратегия будет проста: убивать алькасаров, пока их не оставит воля к победе. Нужно отбить первый и самый сильный натиск. Стоя рядом со штандартом, Агриппа смотрел, как султанцы теснят его рыцарей, как ярость их ломит на всей линии фронта. Как фронт против всех канонов, превращается в слоеный пирог. Алькасары рвались вперед, оставляя за собой не просто группы солдат, но и целые полки, что или били им в спину, или сражались с новыми резервами врага. Подкрепления не затыкали дыры, а наоборот, расползались. Им не удавалось отбросить султанцев.

— Гвардия, за мной! — маршал одел на голову глухой шлем, — За королеву, за Камоэнс!

Он — командующий только по названию — ни мог, ни управлять этим хаосом, гонцы давно не доходили до генералов; ни смотреть, как его воины умирают.

Гвардия шла в бой как на парад — ровным строем. Черно-желтые плащи дружно ударили по султанцам с левого фланга, придя на помощь истончившимся порядкам графа Дорес — старого вояки.

Центр держался. Эстебан Гонгора и граф Рибейра личным примером вели бойцов на алькасаров. Те, богато устлавшие телами землю, почти дошедшие до рядов ордонансов, медленно отступали. Грохочущие пушки пугали нервных южных коней, делали их непослушными хозяевам. Каменные ядра со свистом врубались в плотные ряды сипахиев, убивая, калеча, внося панику. От страшной тесноты люди падали замертво. Воздух, полный пыли, пота и крови, был бесполезен для их легких.

— Синее и Белое! Бегут, овцетрахи! — радостно кричал Эстебан, грозя врагам мечом.

Он ошибался. Всадники лишь давали дорогу янычарам. Личная гвардия султана — отборные воины в белых одеяниях, кольчугах и маленьких блестящих шлемах — наступали плотными рядами, на ходу стреляя из луков.

Тысячи стрел падали с неба на рыцарей. Янычары первых рядов кололи коней пиками и рубили им головы широкими мечами на огромных деревянных рукоятях, длиною больших, чем само лезвие.

Эстебан дал команду расступиться и пропустить янычар, чтобы сразиться с конницей алькасаров. Заместитель д`Обинье понадеялся, что ордонансы и паасины остановят султанскую гвардию.

Янычар было тысячи три-четыре, над их квадратом трепетало на ветру султанское знамя со скрещенными ятаганами и драконом. Ордонансы выставили вперед пики, Лойал взмахнул рукой, горнист дал сигнал, и тысяча стрел взмыла в небо.

Результат превзошел все ожидания — целые ряды султанцев падали, как трава после косы. Их круглые щиты не давали достаточную защиту, слишком сильны были длинные — в рост человека — луки лесного народа.

Янычары не стали соревноваться в проигрышной для них дуэли. Разделились. Половина из них остановилась на расстоянии полета стрелы — натянула короткие тугие луки — дала залп по шеренгам ордонансов, расчищая дорогу сотням, бежавшим на штурм живого укрепления.

Небо потемнело от тысяч свистящих стрел, сталкивающихся с друг другом, разящих без промаха копейщиков и мечников. Плюющиеся огнем трубы — изобретение графа Кардес — показали алькасарам, что не всякое пламя приветливо и свято, отправили их прямиков в вечность. Уши заложило от нечеловеческого воя сотен подожженных янычар. Нафта полыхнула на тридцать шагов, уничтожив первые ряды бегущих султанцев. Ее нельзя было сбить, или потушить, огнь проникал под одежду и доспехи, жадно въедался в тело.

Истонченные шеренги ордонансов в бригантинах и кожаных куртках приняли на копья несломленных огнем янычар. Алькасары сами бросались на них, смертью открывая дорогу тем, кто шел сзади. Янычары дорвались до ближнего боя. Ордонансы с пиками уступили место товарищам с короткими мечами и щитами. Знаменитые ятаганы не даром пугали северных соседей — они с легкостью протыкали доспехи и мгновенно вырывались из тел. Ими, лишенными гард, кололи, рубили и резали. Мечники-ордонансы поддались, слишком быстро напирали султанцы. Их строй расступился.

Две сотни янычар успели прорваться к стрелкам прежде, чем брешь закрыли. Паасины отбросили луки, обнажая длинные мечи, сверкая легкими секирами. Их было в десять раз больше, но янычары доказали свое превосходство, умело пользуясь теснотой и коротким оружием, они нещадно резали паасинов, ведомые одной целью — добраться до королевы. Последних из них убили рыцари личной охраны Ангелы.

Рыцари храброго до бесшабашности графа Рибейра ударили по стрелкам янычарам с тыла — в короткой жестокой схватке растоптали их. Только сам граф этого не увидел — его стащили с коня и закололи в щель между латами.

На правом фланге султанцы праздновали победу. Их натиск сумел сломить волю камоэнсцев. Генерал — граф Дорес — пропал без вести. Алькасары разорвали связь между полками, дошли до линии таборов — укреплений из возов, сцепленных квадратом. Там их встретил град стрел и арбалетных болтов.

— Готовсь! Пли! — по знаку Барта Вискайно — уже капитана и командира третьего табора — полыхнули нафтой огнплювы. Заложило уши от воплей сжигаемых заживо алькасаров первой линии.

— Бей их парни! — Барт, стоявший на возу, за высоким бортом, выбросил вперед длинную спису.

Узкое лезвие наконечника легко вошло в грудь султанца из второй атакующей линии. В тот же миг алебардщик рядом с Бартом осел зажимая горло, пробитое стрелой.

Южные всадники не могли пройти мимо таборов — это спасло отступавшие в беспорядки части камоэнской конницы. Алькасары скакали вокруг, осыпая гарнизоны стрелами, соревнуясь в меткости с паасинами, лезли на списы и алебарды ордонансов. Гибли во множестве, но шли на приступы, как на конях, так и спешиваясь.

Таборы были им как заноза. У султанцев не было единого командира, способного остановить бесполезное занятие и добить дрогнувшую конницу камоэнсцев. Вместо этого алькасары истекали кровью и теряли время. Им удалось взять лишь один табор. Отдав десять-двадцать своих за одного врага, они ворвались во внутрь, изрубив защитников саблями.

Бегущих камоэнсцев остановил маленький отряд всадников в голубых плащах с красными песочными часами — последних паладинов ордена Сент-Фербе.

— За мной, рыцари! Во имя Господа нашего! Вперед! — Рафаэль Альберти — изуродованный командор вел братьев в бой, к спине его было привязано древко с рваным красно-голубым стягом Стражей Юга.

Пример орденцев увлек за собой слабодушных, дал им силы, воодушевил, устыдил. Вновь атаковали они алькасаров и после жестокой сечи отбросили их от таборов. Воля султанцев оказалась сломлена. Уставшие, потерявшие половину товарищей, лишенные власти беев, они побежали. В короткий миг исчезла их ярость, их могучее единство, не стало войска — появилась толпа. Толпа желающая спастись. Камоэнсцы настигали их и убивали.

Только Рафаэль Альберти этого уже не увидел. Булава расколола его шлем, и командор рухнул на землю, широко раскинув руки, обнимая землю, которую защищал всю жизнь.

На правом фланге Агриппа д'Обинье так же погнал алькасаров. Лишь в центре они еще дрались, окруженные. Там, атакуя обороняющихся янычар, погиб Мигель де Клосто.

А азарте боя он оторвался от товарищей, таранным ударом глубоко вломился в плотный стой султанцев, разя мечом, топча конем. Острый крюк зацепил его за латы. Янычар дернул и стащил рыцаря на землю. Мигель не успел встать, острие рогатины ударило его в живот, ломая платину доспеха. Вместо крика из его рта хлестнула кровь. Друг Гийома и деверь Луиса пал, защищая свою родину, погиб, чтобы жили другие. Он не мог поступить иначе.

Сражение и погоня длились до вечера. Трава исчезла под грудами тел. Войска Дракона больше не существовало. Редкие сотни алькасаров, ушедших от погони, бежали на юг, загоняя белых от пены коней.

Тяжело далась камоэнсцам эта победа — десять тысяч только убитых. Ранены были почти все. До глубокой ночи бродили по полю воины — вытаскивали своих, добивали чужих.

Медленно возвращались в лагерь гвардейцы, на большинстве из них уже не было плащей, как щитов и шлемов. Агриппа д'Обинье, ехавший впереди маленького отряда, не на миг не закрывал тяжелые веки, не вкладывал зазубренный меч в ножны — слишком часто попадались живые алькасары, способные ранить всадника или коня.

Одно из тел — где-то здесь в самом начале сошлись две армии — внезапно зашевелилось. Из-под него выбрался раненный человек в залитом кровью халате.

— Ты? — маршал узнал эти серые глаза, их обладатель убил его брата. Он поднял меч.

Гийом не двинулся, все так же прижимая к себе искалеченную руку здоровой. Агриппа — герой и победитель — мог безнаказанно убить его: за халат, за грязное лицо.

Маршал вогнал меч в ножны, слез с коня.

— Держись. Взбирайся. Живой?

— Как видишь, — Гийом был слаб, Агриппа буквально поднял его на коня и посадил в седло. Оруженосец привел ему сменную лошадь.

— Пойдем домой, друг, — неожиданно тепло сказал маршал и повел коня мага за повод.

На поле боя простояли еще два дня, потом войско медленно потянулось на север, везя с собой сотни возов с раненными. Около семи тысяч всадников отрядили на юг, добивать ушедших алькасаров.

Гонцы сообщали, что разгром султанского войска и гибель дракона оказывали на алькасаров разрушительный эффект — их прочие войска и отряды, снимали осады, останавливали грабежи, спешно отходили домой, на юг. Королевские войска, действовавшие западней и восточней реки Тариды, так же одержали ряд побед. Хребет султанцев и их воля были сломлены.

Всеобщую радость и эйфорию, царившую в воске, портил дележ победы, у которой, как известно, множество отцов. Первым прославился Рамон Мачадо, достойно проявивший себя в последней атаке против янычар, он приписал себя общее руководство армией и спасение королевы. Вестники победы, отправленные им, рассказывали об этом в каждом городке, в каждом селе.

Так у Камоэнса появлялся новый герой — Первый Министр Мачадо. Первый из маршалов — Агриппа не тратил силы на бесполезные ссоры, ему не нужна была эта слава, войско знало правду. Предсказание Гийома сбылось, он стер в порошок войско султана, но плата за это оказалась высока. Маршал заболел, лицо стало бледным, как у мага, от нервного истощения выпадали волосы, его часто беспокоило сердце. Он ехал в одной карете и отдыхал в одной палатке с раненным Гийомом, который целыми днями только и делал, что спал.

Его поединок с Кербоном был сравним с борьбой атлета и тяжеленного неподъемного камня. Надрываясь, силач отрывает глыбу от земли, слышит восторг зрителей, бросает ее — и чувствует, что надорвался.

— Почему ты не убил меня, Агриппа? — спрашивал маг, гладя культю — он не как не мог привыкнуть к потере.

— Потому что не смог. Ты сумел стать моим боевым товарищем, Гийом. Не хватало еще нам, настоящим камоэнсцам убивать друг друга, на радость алькасарам, остиякам и людям вроде Мачадо. Я не простил тебе брата, но уже не могу считать врагом и ненавидеть.

Они сблизились за дни пути к Куэнке — крупному провинциальному центру, избранному для временного расположения королевы и войска. Два умных и честных человека впервые за несколько лет смогли поговорить по душам, не опасаясь обмана и ловушек и не строя их.

— Я опасаюсь за будущее, Гийом, — доверялся чародею Агриппа, — Мы спасли Камоэнс, дали ему вторую жизнь, но вот какой она будет? Ангела не Хорхе. Мачадо опасен честолюбием и властностью, он умело использует людей и чужие успехи. Вдобавок ко всему, гранды скоро начнут пользоваться всеми полученными от королевы вольностями — это приведет к крестьянским бунтам.

Гийом кивал, предпочитая молчать. Наблюдательный, он улавливал странные особенности новой жизни. Раненные гранды — графы и бароны — умирали в госпиталях чаще, чем обыкновенные воины. Будто «голубая» кровь их была менее жизненно способна, чем кровь простых смертных. Или же им просто помогали, увеличивая число жертв среди знати, сильно потрепанной гражданской войной и алькасарским нашествием. Одним из грандов, не переживших госпиталя, был неудачливый полководец граф Торе — «победитель Агриппы».

Маг молчал о своих умозаключениях, они могли быть опасны для него, Агриппы и нового хрупкого мира вообще. По дороге в Куэнке алькасары ночью не раз нападали на войско. Жертвами одного из таких набегов стали сразу два графа-полководца: Миранда и Эррелья. Маг был на месте их гибели, видел тела. Ему не понравилось то, что среди ран, нанесенных жертвам этого набега, наряду с сабельными попадались и следы ударов секирами с узкими лезвиями. Подобными использовали паасины, нанятые Мачадо. И это наблюдение, никем больше не замеченное, маг хранил в себе.

Ангела — королева-воительница, мать солдат и народа — была к нему благосклонна. В редкие минуты свиданий, они теперь были личными, она была нежна и ласкова.

— Ги, мой благородный защитник, — шептала она, гладя его худое тело, целуя раненую руку, — Ты опять спас меня. Ты мой ангел-хранитель.

Ангела стала настоящей владычицей — лицо приобрело суровое величие, вызывающее невольное уважение. Красивый лоб часто портили морщины — она не на миг не забывала о делах государства. Только с Гийомом девушка становилась прежней, расслаблялась на время, забывала о проблемах, шутила и стоила их общие планы на будущее.

— Ты будешь жить во дворце, в соседних покоях, для приличия, но ночевать мы будем вместе, — Ангела игриво кусала его за губу, — Я хочу видеть тебя и любить каждый день. И никто не сможет помешать осуществлению моих — королевских желаний. Мы будем вместе, как мечтали когда-то. Ты будешь моим любимым фаворитом.

Гийом и здесь предпочитал молчать, иногда улыбаясь. Он колебался. Он никогда не мечтал быть чьим-то фаворитом. Даже Ангелы.

Внимание королевы отчасти компенсировало украденную победу. Уже не он — Гийом — боевой маг, сразил Дракона. Рамону Мачадо, грандам и официальной церкви была не выгодна такая версия. В нашествии алькасаров епископы усматривали руку дьявола — вечного врага Господа, созданного им самим для испытания людей. То, что Дракона — крылатого демона — сразил безбожный колдун, убивший перед этим сотню пленных, им совершенно не нравилось.

По прибытию в Куэнке на центральной площади этого большого торгового города была проведена торжественная служба в честь неизвестного рыцаря, сразившего чудовище. Лизоблюды пытались приписать эту роль Мачадо, но тот благородно открестился от нее. Церковники, впрочем, быстро выдумали достойный вариант — безымянный святой отец. Маг был в длинной одежде — похоже.

Гийом не стал возвращать себе славу, требовать правды и почестей. Ему не чем было гордиться. Он был палачом — здесь не было подвига. Необходимость, долг, работа. Ангела так же просила его молчать:

— Ги, милый, мы-то знаем правду. И это главное. Пойми, церкви тоже нужны подачки, мне нельзя сейчас с ней сориться.

— Хорошо, — отвечал маг.

Только Луис де Кордова — поседевший после четырех часового боя в окружении и без надежды — негодовал и возмущался.

— Гийом-дружище, это подло и мерзко! Я напишу поэму, я расскажу людям, как все было на самом деле. Твое имя запомнят на века! — он был полон радости и оптимизма, веры в жизнь и справедливость.

Ангела на троне, Гийом — рядом с ней. Что может быть лучше?

— Пишите, Луис. Пишите, — грустно улыбался чародей.

Вот только реальность не давала пищу для радости. Разрушенные селения, голодные люди, запустение и разруха. У Луиса рождались грустные строки.

В селе нелюдимо,

И поле не брано,

Любовь без любимых,

Пыль, травы и вороны,

А молодость где?

Погибла в беде.

Леса облетели.

Недвижной колодой

Вдова на постели.

И злоба холодная

А молодость где?

Погибла в беде.

* * *

Агриппа д'Обинье умер через три дня после прибытия в Куэнке. Он держал речь на королевском совете о состоянии войска, когда лицо его внезапно побелело, речь оборвалась, маршал схватился за грудь и упал замертво.

Сердце остановилось.

Узнав об этом, Гийом неожиданно для самого себя заплакал. Беззвучно, сам не замечая того. Об Агриппе, о Мигеле, о Рафаэле Альберте, о всех погибших, ставших ему неожиданно близкими.

— Гийом? — пораженный реакцией невозмутимого прежде мага Луис, сообщивший ему роковую весть, положил другу руку на плечо.

— Все в порядке, — чародей мучительно улыбнулся, — Это ветер. Чертов ветер. Ветер перемен.

— Тысячелетний год — рубеж эпох. Проклятое время перемен, — поминальная речь Луиса де Кордова была десятой по счету, но люди вслушивались в каждое слово знаменитого поэта и воина.

— Камоэнс — как государство и нация — заплатил дорогую цену за право перейти границу тысячелетия. Самую дорогую — людьми. Лучшими из лучших. Агриппа д'Обинье умер в расцвете сил и славы, одержав свою победу. Его величие навсегда останется в памяти потомков.

Но я всегда уважал его не столько за воинскую доблесть и талант, сколько за честность и благородство души. Агриппа никогда не шел против совести, не искал своей выгоды, не менял идеалов и ориентиров. Был верен себе и Камоэнсу. Пусть он будет нам всем примером.

Поэт говорил и выражения лиц многих слушателей менялось на недовольное. Слишком свежую рану разбередил Луис, свежую и опасную. Королевский лагерь внешне единый был полон внутренних противоречий. Две фракции: старая, состоящая из приверженцев централизованной политики Хорхе и людей Гальбы; молодая — из числа сиятельных вельмож и грандов, успевших вкусить дарованных молодой королевой привилегий.

А между ними Ангела, пытающаяся всех примирить, подчинить своей власти, и ее министр Рамон Мачадо, ведущий свою, непонятную игру, опирающийся на наемников из числа лучников-паасинов Лойала и часть королевских орданансов под командованием новоиспеченного оберштера Барта Вискайно.

Тлеющий огонь подогревался слухами о том, что смерть Агриппы не естественна. Сторонники умершего маршала в частности его адъютант Этебан Гонгора намекали на виновность Рамона Мачадо.

Агриппа лежал в гробу, заполненном солью, его собирались похоронить в фамильном склепе, рядом с отцом и братом. Друзья, сторонники, враги и просто любопытные по очереди прощались с маршалом.

Ангела простилась с ним первой и, уходя, произнесла негромко, как бы невзначай:

— Нет, не верится, что сердце подвело столь великого мужа.

Гийом едва удержался от протестующего крика. Ведь ранее он объяснял любимой, что Агриппа действительно умер своей смертью. Его Ангелу то объяснение удовлетворило, а вот королеву Камоэнса нет.

Ангела — суровая, строгая и заплаканная- сказало это, глядя в глаза рыжему Эстебану Гонгора, любимец покойного намек понял правильно.

В разгар рабочего совещания в особняк занятый первым министром Мачадо вломились злые и серьезные гвардейцы. Черно-желтые плащи обезоружили стражей и увели с собой десяток приближенных Рамона.

Взбешенный и разгневанный министр едва не кинулся на гвардейцев с кинжалом.

— Что за наглость! Вон отсюда, ублюдки! Я вас сгною в Седом Замке!

Высокий и стройный Эстебан Гонгора зло рассмеялся, гладя на беснующегося министра — невысокого и толстоватого.

— Ваши клевреты задержаны по подозрению в отравлении Агриппы д'Обинье. — Кончилось твое время, упырь, — продолжил он шепотом, — Отныне наша власть, — и уже громче добавил официальным тоном, — Сегодня утром королева официально поручила гвардии расследование этого дела.

После ухода гвардейцев Рамон послал за верными ему командирами — паасином Лойалом и ордонансом Вискайно.

— Отбейте моих людей у гвардии! — скомандовал Мачадо, — И не бойтесь крови. Я отвечаю за все.

— Ызвыныте, мыныстр, но вы не можете отдать мне такой прыказ. Лесной народ заключыл договор лычно с королевой, а не с вамы, — правильное до отторжения лицо паасина хранило серьезность, но черные миндалевидные глаза нелюдя смеялись.

Коварный Лойал, до того выполнивший не одно тайное опасное поручение, лично убивший графа Миранду, отрекся от него, и даже говорить стал с нелепым акцентом.

У Рамона потемнело в глазах, он без замаха ударил паасина в лицо. Лойал уклонился. Министр едва удержался на ногах.

— Вон отсюда, нелюдь!

Обернулся к Барту Вискайно. Бывший купец, дослужившийся до оберштера, положил руку на рукоять лагрского кинжала — подарка Гийома.

— Не смейте меня бить, Рамон. Я не Лойал, второго раза ждать не буду — сразу кишки выпущу. Наши дороги разошлись. У нас новая хозяйка. Привыкай.

Арестованные клевреты Рамона Мачадо сознались в отравлении Агриппы и шпионаже в пользу Остии. Гийома признания нисколько не удивили. Дыба, и раскаленное железо выбьют любые показания. Если бы ему самому зажали в тисках яйца, он бы признался в чем угодно.

Истерзанных, сломанных «шпионов» казнили быстро. Гвардия и «старая» партия были в восторге, «молодая» не протестовала- ей не нравилось резкое возвышение министра Мачадо.

Самого Рамона, к удивлению мага, не тронули. Ангела была по-прежнему приветлива со своим министром и не давала его в обиду. Слишком много нитей держал в своей руке Мачадо, слишком ценен был, слишком большой поддержкой знати пользовался.

Гийом не любил Мачадо, с трудом терпел его общество, хотя и уважал, как толкового министра и профессионала. Оплеуха данная Рамону порадовала бы его при других обстоятельствах.

Колесованные и четвертованные «шпионы» имели за душой немало грехов, но не один из них не заслужил облыжного обвинения, такой страшной муки и позора.

Грустные мысли давно посещали голову мага. Эта казнь стала решающей в цепи его размышлений. Подвела черту. Позволила сделать вывод.

* * *

Вечером того кровавого несправедливого дня, ближе к ночи он пришел к Ангеле. Она лежала в кровати — красивая, желанная, ждущая его.

— У меня для тебя хорошая новость — я решила, что завтра мы отправимся в Мендору. Провинция мне надоела. Королевству требуется порядок. В столице у меня будет больше времени на тебя. Не будет лишних глаз и ушей, — радостно сообщила ему королева.

Гийом взял стульчик, сел рядом с кроватью, скрестил руки на груди.

— Я выполнил свою работу, Ангела, — дракон мертв, султанат разбит. Я уезжаю.

От неожиданности она потеряла дар речи.

— Надеюсь, ты не будешь меня задерживать, — добавил он.

— Почему?! — простонала Ангела, села напротив его, закрывая обнаженную грудь одеялом, — Что случилось, Ги?

— Ты изменилась.

— Опять? Ты уже повторял мне это! — Ангела кричала, грозя внезапным вторжением стражи, напуганной грозой в королевской спальне, — Я пошла к тебе навстречу. Я здесь! Я твоя! Мы вместе! Я хочу, чтобы мы всегда были вместе! Делаю вся для этого!

— Ценю, — маг старался быть невозмутимым, но у него это плохо получалось, — Но королева Ангела для меня чужая. Я ее не приемлю.

— В чем? — голос ее изменился, словно, она задавала вопрос на королевском совете.

— В методах, цели твои я понимаю. Ты убиваешь своих, Ангела. Гранды умирают в госпиталях и от нападений алькасаров, очень похожих на паасинов… Невинные кричат, раздираемые шипами…

— Так нужно, Ги. Меня упрекали в том, что я уничтожила труд жизни Хорхе — привлекла на свою сторону его врагов, вернула Камоэнс на пятьдесят лет назад. Да, это было именно так, — с вызовом закончила королева, — Но я с самого начала думала, как искупить свою вину. Как восстановить прежнее положение. Меня и Гальбу поддерживали разные силы, но истинная цель и меня и него была одна — величие государства.

— Ты — постойная дщерь своей династии, — кивнул маг, — Хорхе бы гордился тобой. Ты ни в чем уступаешь ему. Та же уверенность в своей правоте, то же намерение идти до конца.

— Вот видишь, ты признал это, — она чуть улыбнулась, — Ги, ты служил Хорхе, будь моим любимым, моим другом, моей опорой.

— Нет, — он покачал головой, — Твоего дядю прозвали Жестоким и Справедливым, ты же, моя любовь, пока лишь жестока. Хорхе нещадно карал врагов, изобретательно мстя им. Но он не убивал, не травил друзей и союзников — подло и вероломно. При нем мятежные гранды гибли за дело; от рук королевских солдат, магов или палачей; гибли в бою, в попытке изменить мир под себя. Твои — Миранда и Эррелья — пали от удара в спину. От стрелы паасина и кинжала ордонанса. Они, возведшие тебя на трон, не ждали такого.

Ангела слушала его и злилась. Нервно мяла одеяло, скребла простыню короткими ногтями.

— Да, я злая и плохая! — она подняла взор, посмотрела ему в глаза, — Потому что мне приходиться жить среди интриганов подлецов, улыбаться врагам семьи. Гранды — они же ненавидят тебя, за что ты их защищаешь? Графы и бароны — стервятники, почуявшие слабину и слетевшиеся разодрать королевство по частям.

Ты знаешь, сколько заговоров успели сплести за моей спиной эти невинные жертвы? Дай им волю, я была бы беспомощной марионеткой, а ты, ты бы уже давно гнил в придорожной канаве! Они страшнее Гальбы — он был одинокий волк, гранды — же крысы.

— Рецепт прост. Ждать и рубить головы тем, кто высунулся, а не всем сразу и правым и невинным. Никто ведь не поверил в «шпионов». Ты просто бросила недовольным кусок кровавого мяса. Ожесточила сердца, показала дурной пример прикрытого короной самосуда. Законной резни.

Королева дернулась, как от удара.

— Так было нужно. Рамон перегнул палку, решил, что может решать за меня. Подумал, что раз он помогает мне. То я его. Он получил урок. Его клевреты — там не было невинных.

Гийом молчал, щипая здоровой рукой подбородок.

— Может это и была ошибка, — королева начинала злится, — но ошибка необходимая. Ты не знаешь себе всей глубины той мерзости, что окружила трон. Не представляешь, всего хитросплетения интриг.

Война убила лучших, как правильно сказал Луис. Мне почти не на кого опереться. Мачадо и другие подобные ему пока нужны мне для того, чтобы бороться с этой сворой, но потом и они заплатят за все.

— Думаю, что ты мне отводишь роль борца с Первым Министром, — заметил маг, глаза его блестели в свете ламп, — А я не хочу быть любовником жестокого и циничного владыки Камоэнса, верным фаворитом и мечом, разящим врагов.

Я любил мою принцессу — это был не титул, а состояние души. Ту, что просила меня помочь Кармен; ту, что спасла любовь Луиса и Изабеллы; что была готова бежать со мной на края света, что ждала из-за Жаркого Берега.

Он поднялся на ноги.

— Стой, Ги! — испуганно закричала Ангела, — Не уходи! Я не смогу без тебя! Ведь ты же мой, как и я твоя…

— Ты уже не моя. К сожалению. И я не твой. Это наша общая вина, — маг провел ладонью по лицу, — Ты справишься без меня, ты сильная. Я — наоборот. Править — занятие не для меня.

Королева сошла с кровати, встала рядом с ним, положив руки на его талию, заглянула в глаза. Обнаженная, в приглушенном свете ламп, волосы рассыпались по плечам, величественная.

— Ги, обдумай все. Мы подходим друг другу. Нас столько связывает и любовь, и радость. И боль, и кровь. Эта связь прочней железной цепи. Ты отдал мне все — я помню и ценю.

Останься — и увидишь, нет женщины ласковей, нежней и благодатней. Кто ты сейчас без меня? — раненный, уставший, без средств к существованию. Со мной ты — лучший мужчина, равный королям. Я дам тебе тот уют, в котором ты так нуждаешься. Спокойствие и уверенность.

Уйдешь — я не прошу тебе обиды. Буду рыдать по ночам, но останусь не преклонной — я дочь властителей Камоэнса! Захочешь вернуться — не получиться. Решай.

Маг молчал, гладя пальцами ее щеку, чувствуя тщательно скрываемую дрожь и волнение, немыслимую частоту c которой билось ее сердечко. Девушка рядом с ним была и его, и чужой.

— Пожалуйста…, - прошептала она.

Гийом чуть наклонился и поцеловал ее в большой красивый лоб.

— Прощай, Ангела. Прощай, моя королева.

Она отстранилась и влепила ему пощечину.

— Вон!

Маг молча развернулся и вышел. Королева напрасно ждала, что он обернется.

* * *

Рамон Мачадо почти сразу же узнал о ссоре мага и королевы. То, что Гийом не остался в ее спальне, могло означать лишь ссору. Одна из служанок Ангелы шпионила на него, министр знал, что и среди его свиты есть люди королевы, одни — законные, явные осведомители, другие тайные. Чертова девчонка, быстро проявила себя настоящим правителем: завела друзей и союзников среди чиновников и военных, приручила остатки старой гвардии. Она не желала быть послушной марионеткой. Судьба графов, поддержавших ее и посягнувших на большую власть, чем им давалось, была тому явным подтверждением. Не говоря уже о показательной казни его клевретов.

Прелестные зубки Ангелы обернулись острейшими клыками.

Бессилие, испытанное Рамоном в день казни его людей, заронило в его сердце страх. Страх в котором он сам еще не мог себе признаться. Ангела сумела напугать его. Конечно, он еще силен, за ним все сиятельное сообщество грандов и их дружины. Но жизнь его теперь завист от каприза коронованной девчонки, хитрой и ядовитой как змея.

Гийом — от него ведь нет спасения.

Рамон Мачадо больше не мечтал о титуле короля, бороться следовало за уже имеющуюся должность.

Он понимал, что отныне жизнь его колеблется на волоске, он останется первым министром, пока будет незаменим. Единственный соперник — Гийом, оступился, даровав ему шанс.

Рамон выждал время, обдумал предстоящий разговор и с утра поспешил к Ангеле.

— Моя королева, я знаю о нанесенной вам обиде, заявил он прямо, — Позвольте мне отомстить за вас.

— Пошел прочь! — не дрогнув лицом, ответила Ангела. Круги под глазами были тщательно замазаны пудрой.

— Моя королева, мне известно о его контактах с далатскими и остийскими торговыми компаниями, мага нельзя выпускать из Камоэнса.

— Да? — она картинно подняла бровь, — Тогда не выпускайте. Мне все равно.

— Но он будет сопротивляться. Разрешите применить силу.

— Сколько шума из-за одного человека, оставьте этот разговор. Он мне не интересен. Гийом может катиться куда угодно. Мне все равно.

— Ангела, — попросил Мачадо, — Тогда, пожалуйста, снимите с него ваше монаршее покровительство. Он больше не достоин такой чести, как изменник и оскорбитель вашего величества.

Королева ответила не сразу. Задумалась. Долго сидела молча, смотря в окно. Наконец, вспомнив о чем-то неприятном, закусила губу и коротко бросила:

— Снимаю. Он решил уйти — пусть уходит, как обычный иностранец.

Рамон подавил улыбку.

— Министр, я решила, что покину Куэнку не через три дня, а сегодня же. Мне надоел этот город. Оставайтесь здесь и руководите югом. Я же наведу порядок в Мендоре.

Мачадо поклонился, это решение Ангелы таило как плюсы, так и минусы. Напоминало ссылку, но открывало большие возможности.

* * *

После обеда Луис де Кордова в новом нарядном, совсем не военном камзоле, принес Гийому письмо от Кармен. Маг в теплом халате на голое тело лениво валялся в постели и читал растрепанный томик сказок. Появление поэта обрадовало его, а вот содержимое письма, наоборот, разочаровало. Строчки прыгали, видно, их писали в спешке, роняя капли чернил на бумагу.

«Гийом. Мне жаль, что вы расстались с Ангелой. Жаль, что предсказания мои сбылись. Но раз вы пошли на разрыв, то не останавливайтесь. Нет ничего опасней смертельно обиженной женщины. Ангела сегодня отказалась от вас. Вы в большой опасности… Мы сейчас выезжаем в Мендору, Мачадо остается наместником Юга. Берегите себя. Целую на прощание. Кармен».

— Они уже выехали, слуга слишком поздно нашел меня в гостях у мэра, — добавил Луис, — Извините. Я прочитал его, оно было не подписано и открыто.

— Извиняю, здесь нет личных секретов. Тебе можно, ты — мой единственный друг, — пожал плечами маг.

— Не единственный, ты забыл Кармен, — поправил его поэт, — С Мачадо шутить нельзя. Он уже показал свой нрав. Мария де Тавора вчера попросила Ангелу освободить ее от положения фрейлины. Королева уехала — и Рамон тут же отомстил бывшей любовницы. Она заключена в темницу, обвинена в шпионаже в пользу алькасаров.

— Как мне не хватает Хорхе, — негромко сказал Гийом, — При нем такой позор был невозможен. А сейчас… Раз стерпели остиякских «шпионов», то примут и алькасарских, — он громко сплюнул в платок.

— Повод нелеп, но судьи не решатся пойти против первого министра. Время военное — Марию казнят. Тебе тоже грозит плаха.

— За меня не беспокойся, — Гийом отмахнулся здоровой рукой.

— Не храбрись. Я успел тебя хорошо узнать. Ты сейчас не боец. Отставь душевное уныние! — скомандовал Луис

Маг от удивления дернулся.

— Так то лучше. Вот деньги, — поэт бросил на кровать увесистый мешочек, — Тысяча флоренов — все, что смог собрать-занять. Я лично сопровожу тебя до Тронто, там ты будешь в безопасности.

— Хорошо, — чародей неожиданно легко подчинился. Оделся с помощью Луиса: легкие штаны свободного покроя, шелковая рубашка, поверх нее удивительный Гонсало, который, выдержав дыхание дракона, очистился и вновь заиграл золотом.

— Иди к себе, Луис. Я знаю, где ты остановился — встретимся там. Мне же еще нужно уладить одно дело.

Тюремные камеры Куэнки узникам мендорского Высокого Замка показались бы раем. Местные вельможи часто сводили счеты при помощи силы. Суды относились к этому с пониманием, но закон есть закон, весьма часто победитель сиживал по году, а то и по два в тюрьме. Им разрешалось брать с собой слуг и шутов, дозволялись частые свидания.

Благородные дворяне не терпели аскетизма, устилали полы камер-квартир коврами, увешивали стены картинами, завозили мебель. Забирать имущество из тюрьмы считалось дурным тоном. Постепенно квартиры эти превращались во дворцы, вороватые чиновники и охранники боролись с этим как могли, справедливо распределяя между собой брошенную мебель и предметы обихода.

Сержант стражи с сонными глазами открыл Гийому дверь, поскрипев большим ключом, после чего прильнул к стене, сполз вниз и захрапел, как и его товарищи.

Узница — Мария де Тавора — не ожидала появления мага. Отложив в сторону бисер, она промолвила:

— Раньше я не замечала за тобой злорадства, Гийом. Но люди меняются, — голос ее был низким, грудным.

— Я пришел не для этого.

— А для чего же? Я должна буду оговорить кого-то, чтобы заслужить прощение, или ты предложишь другое? — серое грубое платье нисколько не умоляло ауру гордости, величия и достоинства исходившую от Марии.

— Нет. Ты всегда ошибаешься, строя предположения насчет меня, — маг негромко рассмеялся, левая рука его висела на перевязи, на груди, — Могла бы и понять, что это бессмысленно. Пойдем, — он протянул ей здоровую руку, — Я выведу тебя отсюда.

— Почему? — магу удалось невозможное — он удивил герцогиню, смутил до глубины души.

— Просто так. Ради равновесия. Я с радостью спас бы Агриппу, если бы мог, но поздно. Поэтому вытащу тебя.

— Какая тебе от этого выгода? — продолжала де Тавора, пальцы ее расстегнули пуговицу на платье, открывая белоснежную шею.

— Никакой. Даже плату телом твоим прекрасным не возьму. Не обижайся, — спешно добавил маг, — Кармен рассказывала мне о твоем прошлом, Мария. Ты, девочкой проданная старому извращенцу герцогу-Тавора, всю следующую жизнь только и занималась тем, что мстила мужчинам. Лезла в интриги, предавала, играла на грани жизни и смерти. Я сам, д`Обинье, Мачадо, Антонио и Пабло Гальба, и прочие сильные мира сего. Ты всех предала и обманула.

— Читаешь проповедь?

— Не угадала. Говорю правду. Мне скучно бежать одному. Я хочу взять тебя с собой, поиграть в Господа-Создателя, дать шанс Марии — просто Марии — не герцогине начать новую жизнь.

— Покупаешь у Бога свое счастье добрым делом? — она шагнула к нему навстречу.

— Может быть.

— Бежим, — Мария обхватила его щеки своими мягкими ладонями, подтянула к себе и властно, жадно поцеловала.

На улице их чуть не сбил лошадью окровавленный гвардеец, потерявший шлем и щит.

— Королеву похитили! — кричал он на весь город, будоража жителей и воинов, выбегающих из домов, лавок, и кабаков.

— СТОЙ! — маг выбросил вперед правую руку в останавливающем жесте, голос его ударил, как гром.

Мария поняла, что слухи о том, что он потерял всю силу, сражаясь с драконом, были лишь слухами. Гвардеец против воли резко дернул поводья, конь встал на дыбы, едва не упал.

— Кто? Где? Как? — маг зашагал к гонцу. И тот, узнав его, ответил:

— Алькасары. Самоубийцы. Внезапно. Королева была не в духе. Решила верхом проехаться, ускакала от конвоя и обоза. Тут султанцы. Они десяток охраны порубили вместе с Эстебаном Гонгора, схватили Ангелу и бежать, постоянно оставляя заслоны. Последние занесли Ангелу в замок маленький и на нас. Мы их прикончили, но в замок не вошли. Голос из-за стен пообещал убить ее. Он потребовал вас, сеньор, маршала покойного и министра Мачадо.

Гийом обернулся к Марии.

— Иди к Луису. Скажешь, что я велел тебя спасти. Найдешь его в харчевне «У Быка».

* * *

Замок и в самом деле был невелик. Да и замком этот огромный кирпичный дом с толстыми стенами и окнами-бойницами можно было назвать только с натяжкой. Поместье было заброшенно: ни людей, ни животных. Только ветер гулял в пустых домах и сараях.

Пять сотен гвардейцев окружили замок на расстоянии тридцати шагов. Каждое его окно держали под прицелом десятки арбалетов. Сотни бравых вояк были готовы в любой момент взять его штурмом. Ворваться в раскрытые двери. Их останавливал уверенный, насмешливый голос, грозивший смертью королеве.

Рамон Мачадо скрипел зубами от злости на алькасаров, на Ангелу, на Гийома, на судьбу. Будущее его зависло от того, останется ли в живых Ангела. Ради себя, Рамон был готов терпеть рядом Гийома и обещать ему любые почести, вперемешку с угрозами.

— Смотрите, маг, я в вас верю. Вы уже не раз доказывали вашу преданность. Но если Ангела…

— Заткнитесь, Рамон! — зарычал на него тот, — Хотите спасти ее — молчите. Говорить буду я.

Они вышли вперед к дому, за кольцо гвардейцев, оставив позади свиту принцессы, ее фрейлин и дворян. Среди черно-желтых плащей мелькали зеленые. Рамон привел сюда и королевских наемников паасинов, надеялся на их меткость.

— Мы здесь! — прокричал чародей, — Я — маг Гийом и министр Мачадо. Агриппа мертв.

— Кто же убил его? — поинтересовался человек, появившийся в окне второго этажа.

Половина лица его представляла собой страшную маску из багровых рубцов. Одного глаза не было. Как и одной руки по локоть. Гийом узнал его, опирающегося целой, но негнущейся дланью о подоконник.

— Марк?!

— Я самый, — попытался рассмеяться тот, не вышло — искривленный раной рот не слушался, — Цепляющийся за жизнь остатками тела. Кербон — сукин сын, зачем-то спас меня, — он помахал культей, — Х-ха, вижу и ты пострадал.

— Отпусти, королеву, ренегат! — потребовал Мачадо.

— Молчи, ничтожество! — заткнул его де Мена, — Здесь говорю, я. Я, признаюсь, уже подумывал о самоубийстве, но тут в голову пришла идея с похищением. Благо алькасары меня еще слушали, по старой памяти, как Меча их господина. Тело Кербона не нашли — они надеяться, что он спасся. Вот и удалось провернуть эту авантюру. Прямо как в Турубанге в старые времена, помнишь, Гийом?

— Что ты хочешь? — спокойно поинтересовался чародей.

— Жить. Умереть спокойно в своей постели, а не как загнанный волк. Я отпущу Ангелу на остиякской границе. Живой и невредимой. В обмен на золото. Я нищ. Мои условия непритязательны, сеньоры.

— Ты прав. Весьма не притязательны, — согласился маг, — Алькасары не будут против?

— Нет, — человек, некогда бывший Марком, помотал головой, — они мертвы. Я отослал их всех на смерть.

Рамон Мачадо резко взмахнул рукой. В воздухе просвистела длинная стрела с красным оперением. Она пробила грудь де Мена насквозь. Его исхудавшее тело не защищал доспех.

Марк упал животом на подоконник.

— Дерьмо! — прохрипел он, блюя кровью.

Вторая стрела расколола ему череп. Стрелок-паасин бил быстро и метко. Труп ренегата свесился за окно, из ладони его на землю упал маленький красный камушек.

— Дьявол! — выругался Гийом.

Кирпичный замок вспыхнул как стог сена. Мгновенно, от подвала до крыши. Люди отшатнулись, испугавшись невиданного пожара. Дракон-чародей Кербон оставил своему другу и сподвижнику несколько полезных игрушек. Одна из них обрекла на лютую смерть королеву Камоэнса.

— Воды! Все к колодцам! Где ведра! — кричали со всех сторон, — В шлемах носите! Быстрее!

«Господи, спаси мою девочку. Спаси Ангелу!», — Кармен Феррейра первой упала в осеннюю грязь, в лошадиный навоз, вверяя небу судьбу королевы. Ее примеру последовали другие.

Рамон Мачадо стоял, раскрыв рот, не способный к действиям. Храбрецы пробовали войти в пылающие двери, но их не пускал огонь. Гийом с трудом снял золотистый халат и набросил его на себя так, чтобы тот закрывал голову.

Гвардейцы, свита и паасины, затаив дыхание, смотрели, как он входит в дом. Горбясь, кутаясь в халат.

«Господи, помоги Гийому. Он достоин твоей помощи, Господи!», — горячие слезы ручьем бежали по милому лицу Кармен.

Дом вспыхнул снаружи, огонь постепенно пробирался во внутренние комнаты. Гийом опережал его на шаг. Он не знал, где Ангела, но чувствовал. Чувствовал ее и как чародей, как и человек, любивший ее, проливавший за нее свою кровь, ласкавший, теряя осознание от страсти.

Халат Гонсало защищал от колдовского огня, собственных сил Гийома хватало только на то, чтобы заклятиями выбивать двери. Марк спрятал королеву на втором этаже. Невероятным напряжением сил давался Гийому каждый шаг по лестнице. Сапоги раскаленные как жаровни, калечили ноги, но маг шел, обливаясь потом, воя от боли, рвя зубами губы.

Шатаясь, он ворвался в комнату, где к стулу была привязана Ангела — маленькая, напуганная, с синяком на лице. В глазах ее был ужас, по лбу бежал пот, вызванный адским пеклом. Она хрипела, кляп душил ее так же, как и беззвучный убийца — дым.

Гийом присел, разрывая пальцами-когтями веревки. Треск за спиной предупредил о том, что соседняя комната уже горела. Ангела упал на его руки. Чародей опустил ее обратно на стул, стащил с себя халат, расстелил его по обжигающему полу. Глаза его слезились, легким не хватало живительного воздуха. Он с трудом поднял Ангелу — ему так не хватало откушенной Драконом кисти на левой руке — положил на халат. Замотал в него девушку. Поднял на руки, прижимая к себе. Обернулся и понял, что не сможет ее вытащить.

Огонь трещал на пороге, отрезая путь к спасительному окну. Обычный человек был не в силах пройти его. Маг имел шанс. Но Гийом был опустошен, выжат, выпит и высушен схваткой с Кербоном. Он знал, что не дойдет. Запомнил путь и закрыл глаза, спасая их.

Пошел, шатаясь и едва не падая при каждом шаге. В память о своей любви, в память о веселой и доброй принцессе. Ради этой Ангелы, которая ни чем не заслужила такую смерть. Ради себя, он не смог бы жить, бросив ее. Ради Гонсало, пожертвовавшего жизнью, спасая их, точнее ее. Ради Кармен, считавшей Ангелу «своей девочкой». Во имя любви и добра. Боевой маг, наученный убивать, спасал.

Десять шагов до окна. Десять тысяч лет в аду. Ангела, безвольно повисшая на руках, может, уже задохнувшаяся. Огонь. Огонь всюду. Тело мага пробовало сопротивляться. Колдовское пламя жгло Гийома изнутри, не трогая до времени кожу. Съедало его жизненные силы, опустошало, превращая в пустую оболочку.

Маг умирал, но шел, потеряв счет этому десятку шагов. Он должен был дойти.

Кармен не почувствовала первых капель дождя, упавших на ее лицо с хмурого неба. Они смешались со слезами. Спасительный дождь не вызвал крика радости. Все понимали — ему не перебить магию — замок превратился в факел. Давно обуглился труп де Мена в окне. Гвардейцы еще плескали воду из ведер и шлемов на огонь, сами не зная, зачем делают это.

«Господи, ты не можешь их убить! Не имеешь права! Не смей! Спаси их, Господи!», — молила и ругала небо Кармен. Недосягаемая высь, подвластная только птицам, молчала. Замок трещал, брызгал искрам.

«Не за себя прошу, Господи. Я смирилась со своей судьбой. За них. Спаси. Яви чудо. Нет — отрекусь и забуду имя твое».

Внезапно в горящем окне появилась фигура, несущая что-то в руках. Крик-стон пролетел над смешавшейся толпой. Фигура прыгнула на землю, приземлилась на ноги и упала как кукла.

Гвардейцы бросились в пламя, вытащили два тела. Невредимую Ангелу, замотанную в плащ, и мага с потемневшей кожей, лишившегося волос.

— Он горит! — воскликнула Кармен, дотронувшись до его кожи, — Воды! Обливайте его!

Гвардейцы и паасины спешно выполнили ее просьбу, вылив на Гийома два десятка ведер, но и после этого он оставался очень горяч. Пульс почти не прощупывался, дыхание едва улавливалось.

Рамон Мачадо подхватил Ангелу на руки и понес к свите и лекарям, так, словно это он вытащил ее из огня. О Гийоме забыли все, кто имел власть и титулы. Рядом с умирающим магом осталась только Кармен, сжимающая его руку, продрогшая от ведер выливаемой воды, да простые гвардейцы и несколько паасинов.

Солнце быстро опускалось за соседнюю рощу, пряча от мира свет. Никто не прислал врачей, об умирающем чародее забыли, или сделали вид, что забыли.

Рамон Мачадо спохватился ближе к утру.

— Доставьте мне мага! Живого или мертвого! Лучше мертвого! Пять тысяч флоренов! — открыто распоряжался он, не стесняясь свидетелей.

— Я отыщу его! — вызвался Барт Вискайно, оберштер ордонансов, купец-неудачник, одинаково хорошо торгующий и верностью, и предательством.

Провожаемый десятками презрительных взглядов он вышел, собирая в отряд самых отчаянных головорезов и опытных следопытов. Всех тех, кто мог выследить беглецов.

Никто не осмелился оспаривать приказы первого министра. Гвардия, обезглавленная потерей Эстебана Гонгоры, молчала, так как Ангела, могущая спасти мага, все еще спала, никто не решился тревожить ее тяжелый сон. Королева кричала, ее мучили кошмары.

Гийома искали, но не могли найти. Обыск лагеря и окрестностей не дал результатов. Он исчез. Испарился, провалился сквозь землю.

Исчез и Барт Вискайно вместе с десятком лучших следопытов. Недоедавшийся его возвращения Мачадо махнул рукой, у него были и другие проблемы.

* * *

Солнечный лучик, прорвавшийся за шторы, проворно бежал по полу, все ближе и ближе подбираясь к кровати. Дойдя до нее, он чуть замедлил бег, стал карабкаться по ножке, зацепился за одеяло, побежал по нему дальше. Тронул лицо, Остановился в глазах.

Спавший человек долго не реагировал на раздражение. Слишком долго. Наконец, повернулся на бок. Луч стал греть ухо, человек расслабленно улыбнулся, вытащил из-под одеяла руку — почесать его.

Дернулся, потому что пальцев не было. Очнулся. Застонал.

Чья-то ласковая ладонь осторожно, стараясь не поцарапать длинными ногтями, погладила его по голове, по колкому ежику черных волос. Человек повернулся на спину, схватил ручку здорово кистью, рывком дернул к себе. Открыл глаза.

— Здравствуй, Гийом, — зеленые глаза, длинные темно-русые волосы, родной знакомый запах черемухи.

Кармен Турмеда. Кармен де Вега. Кармен Феррейра. Просто Кармен.

— Здравствуй, — он улыбнулся, — Долго я спал?

— Почти два месяца. Я кормила тебя с ложечки. Надеялась, что ты очнешься.

— Спасибо. Я, я просто надорвался — вот и отдыхал. Так странно, — Гийом опять улыбнулся широко и счастливо, как заново родившийся младенец.

— Мы в Кардесе, — внезапно сказала девушка, — у Пат в гостях.

— Хорошо, — он зажмурил глаза, вдыхая ее запах — запах дома, тепла и покоя.

— Что с Ангелой?

— Жива и невредима. Она не пострадала. Оправилась быстро. Пат недавно получила два ее указа. Первый подтверждает вольности «возвращенцев». Второй откладывает исполнение тех привилегий, которые она обещала грандам, входя на престол.

— А я?

— Ты умер, Ги. Для всех ты умер. Официально. Мачадо ее министр и фаворит.

Долгое тягостное молчание.

— Прости, меня, — она сжала его здоровую руку, — Прости.

— Ничего. Все нормально. Я умер.

— Как я очутился здесь?

— Я тебя привезла. Мачадо хотел твоей крови. Отправил лучших следопытов-гончих.

— Но ты убежала? — слабая улыбка тронула его губы.

— Барт Вискайно помог, возглавил погоню и завел ее в засаду. К паасинам Лойла. И погони не стало.

— Вот что значит, хороший подарок, — Гийом еле слышно рассмеялся.

— Дурак, — беззлобно сказала Кармен.

— Дурак. Я просто отвык оттого, что у меня есть друзья, — теперь он сжал ее руку, — Спасибо.

Маг закрыл глаза, что начали слезиться.

— Что ты будешь делать, Ги? — спросила Кармен через несколько дней, когда маг окреп настолько, что смог гулять по парку.

— Точно не знаю. Я ведь мертв для Камоэнса? — значит нужно оставить его. Перелистнуть, как страницу книги. Соберусь с силами, займу у Патриции денег, и поеду в Далат, оттуда — за Жаркий берег. Назад к турубарам. Они хорошие люди, и вождь у них честный — Жозеф Пародо — сильный и справедливый парень.

— А ты? — Гийом остановился, положил ей руку на талию и посмотрел в глаза.

— Останусь с Пат. Буду помогать ей растить сына. К Ангеле я не вернусь. Не смогу, — высокий рост Кармен позволял ей прямо смотреть на него.

С деревьев падали разноцветные листья. Ветра не было, и они долго кружились, прежде, чем упасть на землю, длили счастье полета. Маг хотел поймать один листок, но передумал.

— Поедем со мной. Кармен, — сказал Гийом внезапно, слова эти дались ему легко и непринужденно, девушка вздрогнула, — Мы два одиночества. Мы погибнем по отдельности.

— Мои мужья и любимые умирают. Не боишься?

— Нет, — он нам миг улыбнулся, — я же еще не муж и не любимый. Хотя, такая кампания — честь для меня. Я спасен тобой — значит, больше не умру. Если ты будешь рядом, мне будет легче. Нам будет легче. Я хочу этого.

— Это опять похоже на сказку — наш союз. Я боюсь.

— Не бойся, — он поднес ее руки к своим губам, — Я с тобой. Это не сказка — это наша жизнь. Только наша. И лишь мы творим свое будущее.

Кармен не ответила, потянулась к нему на встречу, Гийом неуклюже обнял ее, поцеловал трепетно, нежно и осторожно. Пошатнулся, проклиная свою слабость, прижался щекой к ее шее, вдохнул аромат кожи, пахнущей черемухой, опустил усталые веки. Желтый листок опустился на его черные с серебром волосы.

Будущее вдруг преставилось ему радостным и светлым. Он знал, она его не предаст и не бросит. Кармен, закрыв глаза, ощущала, что он будет ей верен. Вкусный богатый осенний воздух пьянил и уносил прочь от желто-багряного парка. В мир покоя, светлой тихой радости, где им предстояло привыкнуть друг к другу, научится понимать и любить. В королевство счастливых семей, куда они так долго оба искали дорогу. К горячему очагу, вкусному ужину и большой кровати. К запоздалому манящему счастью для двух усталых раненных, но не потерявших веру сердец.

Февраль — апрель. Ноябрь-Декабрь. 2006 г