– Я по-прежнему не понимаю.
– Король сказал, что назначит меня на следующую освободившуюся важную должность. Другие хотят это место для себя. Они считают меня препятствием для своих притязаний.
Я снова подумал о смутном намеке Алкуина на подстерегающие при дворе опасности и сказал:
– Это кажется весьма смутной угрозой.
– Но еще есть Ганелон.
Я не сразу понял, о ком он говорит.
– Ты имеешь в виду своего отчима?
– Он меня ненавидит. Впрочем, взаимно. Ганелон думает, что я настраиваю свою мать против него. Если он разведется с ней, то потеряет большую часть богатства и влияния.
Я вспомнил, как человек в желтой тунике смотрел на меня на пиру. Но, конечно, невозможно, чтобы Ганелон был способен так быстро меня отравить. К тому же мне трудно было поверить, что семейная вражда могла быть столь ожесточенной, вплоть до убийства. Я почти решил, что болезнь вызвана несчастным случаем, и в будущем надо быть осторожнее с едой. Но сперва мне хотелось поговорить с Озриком. Он знал, как меня лечить, а значит, мог и знать, что вызвало недомогание.
Беренгер начал рассказывать непристойный анекдот, вдруг дверь отворилась, и ворвался уже четвертый за день визитер, кого я совершенно не ожидал увидеть и только вытаращил глаза: это была принцесса Берта.
Беренгер тут же замолк и поклонился.
– Мы как раз уходили, Ваше Высочество, – вежливо проговорил он и в то же время бросил на Хроудланда многозначительный взгляд. Вместе они направились к двери, и я в замешательстве увидел, как Беренгер обернулся и из-за спины принцессы подмигнул мне.
Я был весьма удивлен. Женщина произнесла:
– Очень рада видеть, что вы выздоравливаете.
Она чудесно выглядела в бледно-голубом платье из какой-то мягкой облегающей материи, перехваченном на талии тонким серебряным пояском. Длинные светлые косы висели свободно, как в тот раз, когда я увидел ее впервые, но янтарного ожерелья теперь не было.
– Очень любезно с вашей стороны навестить меня, – промямлил я.
– Вы так прекрасно рассказали историю про Троила. Отец говорит, что вы прирожденный рассказчик.
Голос принцессы звучал приглушенно и мелодично, у нее была такая же прямая манера разговаривать, как у короля. Она подошла и села у моей постели на табурет, где раньше сидел Алкуин. До меня донесся слабый аромат розы. Принцесса разгладила платье на груди.
– Его постоянный бард в бешенстве.
У меня на мгновение возникла мысль, не он ли подложил мне яд в качестве угрозы.
– Зигвульф – красивое имя. Жаль, что все зовут вас Одноглазый.
Я задумался, откуда ей известны такие подробности, но дама уже протянула руку, чтобы снять мой наглазник.
– Так будет удобнее.
Без наглазника я почувствовал себя беззащитным, словно голым. Тут я вспомнил, что она была в комнате, когда ее отец прокомментировал мои разноцветные глаза.
Теперь она разглядывала мое лицо с явным интересом. Она была так близко, что я видел ее глаза, которые мне раньше показались голубыми, но были почти серыми, как у правителя. Ресницы были светлыми, как и волосы, на веках виднелись едва заметные веснушки. Широкий лоб, светлая кожа и прямой нос делали ее очень привлекательной на франкский вкус. Я поймал себя на том, что пытаюсь решить, использовала ли она ягодный сок, чтобы подкрасить губы.
Она сидела и молча смотрела на меня. Я держал голову повернутой к ней, едва смея дышать. Хотелось, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, чтобы я мог впитать, как она смотрит на меня, чтобы потом вспоминать во всех подробностях. От женщины исходили нежное тепло и мягкость. Я был очарован и растерян, боялся вымолвить слово в страхе совершить ошибку, и в то же время надеялся, что она каким-то образом прочтет мои мысли.
Уверенным, грациозным движением дама протянула руку и провела пальцем около моего правого глаза, потом около левого и сказала:
– А вы необычный человек.
Я не мог оставить без внимания физический контакт и, взяв ее руку в свои, разжал пальцы и поцеловал ладонь, ощутив запах масла и миндаля.
Не сказав ни слова, она встала, подошла к двери и вставила на место маленький клинышек, который запирал засов, а потом сделала два шага обратно, к краю моей постели. Здесь расстегнула свой серебряный поясок, стянула с плеч платье, так что оно упало на пол, и осталась в одной просторной сорочке. Потом таким же плавным движением выскользнула из нее и юркнула под одеяло ко мне. Мы лежали лицом друг к другу, я прильнул к принцессе и ощутил ее великолепные голые груди. Ее руки обняли меня. Затем мы поцеловались, и она сняла с меня рубашку.
Потом мы лежали бок о бок, и я чувствовал глубокое удовлетворение. Произошла самая естественная вещь на свете, и она далеко превзошла всякое удовольствие, какое я мог представить.
– Никогда такого не чувствовал, – прошептал я.
– Знаю, – ответила она, потом медленно, лениво улыбнулась и положила руки мне на грудь. – Это же, собственно говоря, было у тебя в первый раз.
– Да, – признался я. – Девушки на родине сторонились меня. Они думали, что я заколдованный.
– А не колдун? – Она сжала пальцы, так что ногти слегка впились в плоть, а потом медленно опустила руку вниз. – Это было только начало.
Мне показалось, что за дверью кто-то есть, и мое сердце подскочило к самому горлу. Я схватил ее за руку.
– Кто-то идет! – выпалил я.
Она села, быстро, но без паники. Через мгновение слезла с постели и шагнула в свою сорочку, потом надела платье и точными уверенными движениями застегнула пояс. Я заметил, что ее руки не дрожат. Даже длинные косы были в полном порядке.
Берта склонилась надо мной и быстро, но по-настоящему поцеловала. На мгновение передо мной мелькнули груди, которыми я наслаждался всего несколько минут назад.
– Это был только первый раз, – прошептала она, потом выпрямилась, смело шагнула к двери и отперла засов.
Она выждала немного, а когда ничего не произошло, открыла дверь. В коридоре никого не было, и я проклял себя за свою нервозность, сократившую наше пребывание вдвоем.
Не оглядываясь, принцесса выскользнула в коридор и ушла, оставив меня тосковать по ней.
Еще четверо суток я оставался в королевском доме, дольше, чем было необходимо для выздоровления. Причиной, конечно, была Берта. Я был без ума от нее, и она еще два раза делила со мной постель. Это превратило меня в необычного больного, мечтательного и рассеянного, однако нетерпеливого и раздражительного, потому что когда я не ждал страстно ее возвращения, то беспокоился, что наши отношения откроются. И не думал ни о чем другом, кроме нас двоих. В конце концов, когда стало очевидно, что я достаточно окреп, чтобы вернуться в обычное жилище, ко мне пришел Озрик и принес чистую одежду. Только тогда я вспомнил, что нужно спросить, какое снадобье он мне давал.
– Я покажу тебе в следующий раз, когда ты будешь практиковаться в стрельбе из лука, – сказал он. – Это сок одного растения, которое растет около зверинца.
– Ты знал, что он поможет против моей болезни?
– Догадывался.
– Так ты не знаешь, чем меня отравили?
– Пока затрудняюсь точно сказать.
Я подумал о раздавленных зернах перца, что дал мне попробовать Беренгер, и спросил Озрика, не могли ли они быть отравой.
Он покачал головой.
– Если только к ним что-то было примешано.
– Граф Хроудланд думает, что кто-то преднамеренно подложил мне в пищу яд.
Озрик бросил на меня долгий пристальный взгляд.
– Возможно.
– Он считает, что это сделали, зная, что я его близкий друг. Кто-то хотел пригрозить ему или навредить.
Взгляд Озрика затуманился.
– У графа есть враги, но могли быть и другие причины.
– Ты хочешь сказать, что отныне кто-то должен заранее пробовать то, что я ем? – попытался пошутить я.
Он не улыбнулся.
– Если яд был тот, о котором я думаю, он мог попасть к тебе в пищу как преднамеренно, так и случайно.
– Ну, в одном нет сомнений: если к тем зернам перца что-то примешал старый Герард, это было случайно. Мне сказали, что он тоже тяжело заболел.
– Если только специально не подложил себе малую дозу, чтобы отвести подозрение, – ответил Озрик.
Но увидев Герарда в его кабинке, я понял, что он не мог быть виновен в моем отравлении. Мужчина выглядел ужасно. Плоть его усохла, а лицо стало желто-оранжевым. Он лежал на койке, подпертый подушками. Вокруг глаз были большие темные круги, а сами глаза ввалились в глазницы и тоже приобрели желтоватый оттенок. Он слабым голосом поздоровался со мной.
– Не знаю, Одноглазый, что дал мне твой раб, но это спасло мне жизнь.
Я старался казаться веселым, но на самом деле боялся, что опасность для жизни старика еще не миновала.
– Я в большом долгу перед Озриком, – сказал я. – Уверен, что его средство может полностью восстановить ваше тело.
Герард выдавил слабую улыбку.
– Спасение души я оставляю священникам. Но каков бы ни был итог, я хочу проявить признательность. – Он порылся под подушкой и с усилием вытащил квадратный сверток и над одеялом протянул его мне. – Может быть, ты примешь это, хотя мне оно не принесло большой пользы… По крайней мере, до сих пор.
Я развернул сверток и увидел среднего размера книгу, с которой явно обращались не лучшим образом. Кожаная обложка когда-то была красивой. На ней остались следы тонкой работы и пара чешуек позолоты, но было несколько вмятин, как будто кто-то гонял книгу пинками по неровной местности.
Герард откинулся на подушку.
– Я владею этой книгой много лет. Не могу сказать, что очень заботился о ней.
– Как она к вам попала? – спросил я.
– Ее нашли в сарацинском обозе, когда мы сбросили их в море. Это было давно. Еще когда я был молодым.
Я перевернул книгу. Задняя обложка была оторвана. Последние страницы отсутствовали. На неприкрытом пергаменте виднелись пятна воды, словно книга полежала в луже. Я не решался открывать ее, боясь, что она рассыплется у меня в руках.