В отчаянии я стал вспоминать все случившееся, когда я был у Хусейна, но смог вспомнить только лежащую у меня на коленях змею.
– Только один раз, Ваше Величество. Мне приснилось предательство.
Король простер ко мне недоеденную гусиную ногу, как скипетр.
– Рассказывай.
Я описал сон и то, как сверился с книгой, чтобы растолковать его значение.
Карл молча слушал, а потом спросил:
– Это случилось, когда ты был у вали Хусейна в Сарагосе?
– Да.
– Спасибо. Буду иметь в виду.
Я стал пробираться к занавесу. Меня все еще преследовало видение плачущего кровью царя на коне. Но, конечно, мне не стоило говорить об этом, по крайней мере, пока не узнаю, что оно значит.
– Минутку! – вдруг проговорил король.
Я замер, подумав, что он собирается устроить мне перекрестный допрос.
– Мой племянник упрям. Если в Испании будет какое-нибудь сражение, он окажется в самой гуще.
Это было простое утверждение факта.
– Не сомневаюсь, что он проявит себя лучшим образом, Ваше Величество, – дипломатично ответил я.
– А ты? Ты умеешь владеть мечом так же ловко, как луком?
Похоже, Карл не забыл тот день, когда я убил двух королевских оленей. Мне показалось разумным ничего не отвечать, и я стал ждать следующей реплики.
– Мне очень дорог племянник. Надеюсь, что ты и твои товарищи среди моих паладинов проследите, чтобы его энтузиазм не сослужил ему плохую службу.
Я покорно склонил голову. Король уже выкручивал из гусиной туши вторую ногу. Было ясно, что разговор со мной закончен, и я с облегчением выскользнул прочь.
Невысокое мнение Хроудланда о военном умении Эггихарда чуть не привело к беде все западное войско и меня в частности. Когда мы вошли в предгорья хребта, отмечающего границу с Испанией, граф убедил сенешаля, что впереди войска должен следовать отряд конных копейщиков в качестве дозора. Естественно, отряд возглавил сам Хроудланд. Он взял с собой Беренгера, Ансеиса, Герина и меня, по сути создав собственное передвижное подразделение. Его мотивы прояснились через несколько дней. Попросту говоря, наша передовая часть первая получала возможность грабить то, что лежало на пути войска. Мы рыскали вдоль дороги и хватали все ценное, что попадалось в городах и селах. Люди не оказывали никакого или почти никакого сопротивления, и каждый вечер мы собирались в своем лагере и вываливали в кучу все, что удалось награбить за день. Хотя добыча была скромной, это напоминало мне сцену, когда солдаты короля Оффы грабили дом моего отца. Поэтому по возможности я отказывался от своей доли. Товарищам мое поведение казалось странным. Для них возможность пограбить была мощным побуждением идти на войну, и Хроудланд с нетерпеливым, голодным видом председательствовал на дележе. Десятую часть он оставлял себе, заявляя, что его расходы как маркграфа Бретонской Марки наделали ему долгов.
Вполне понятно, что местные жители были рады, когда мы уходили. Одним ясным майским днем мне стало очевидно, что они нас ненавидят. К тому времени мы продвигались вдоль оконечности гор, оставив слева предгорья. В то утро, когда наш отряд готовился разойтись веером по окрестностям, Хроудланд попросил меня взять пару бойцов и обследовать невысокую гряду холмов вдали. Он полагал, что в том направлении могла затаиться богатая деревня.
Я выехал, как было велено, за мной рысью двигались два всадника. Мы так привыкли к отсутствию сопротивления, что все трое не взяли громоздких копий и щитов. Единственным оружием были кавалерийские мечи и кинжалы. Очень быстро мы миновали обработанные поля и выехали туда, где земля была слишком скудной, чтобы на ней могло вырасти что-то, кроме худосочной травы и маленьких колючих деревьев. Мы случайно наткнулись на построенный из сухих сучьев коровник, но не увидели в нем ни скота, ни людей и отправились в дальний путь к холмам. Постепенно местность повышалась, и, отпустив поводья, мы позволили коням перейти на шаг. К середине дня поднялась жара, солнце пекло, и, когда мы остановились напоить коней у маленького нагретого озерца, я снял свою брунию, кожаный панцирь, обшитый металлической чешуей, какие носили все конники, и привязал к седлу. Железный шлем я снял еще раньше. Двое других солдат сделали то же.
Мы снова сели на коней и потрусили дальше по еле видной в кустах тропинке. Когда доехали до холмов и стали подниматься по тропинке, земля вокруг надвинулась на нас. Здесь не было растительности, и путь становился все более и более каменистым, виляя и петляя в отрогах. Через какое-то время один из всадников крикнул мне, что его конь захромал. Лошадь наступила на острый камень, и теперь стрелка копыта кровоточила. Я велел ему идти назад и вести животное туда, где был устроен для них водопой. Мы углубились в холмы и собирались исследовать местность еще на протяжении часа, а если ничего не найдем, вернуться назад и вновь присоединиться к нему.
Мы двинулись дальше. Вскоре дорога сжалась в узкую тропинку, пришлось спешиться и растянуться в цепочку, осторожно ведя коней в поводу. Слева над нами круто вздымался склон из глины и щебня. Он поднимался не меньше чем на сто футов к гребню, чьи изломанные очертания напоминали мне гребень петуха. Справа земля так же круто обрывалась вниз к высохшему руслу реки. Этот склон был усеян валунами всевозможных размеров и формы. Некоторые когда-то сорвались с высоты и скатились вниз, но большинство прикатилось по ущелью.
Товарищ был более умелым наездником, и, когда тропинка стала еще уже, он предложил уступить ему место впереди. Моя лошадь имела нервный нрав и шла неохотно.
Минут через двадцать медленного продвижения она совсем отказалась идти и остановилась, вся дрожа и в поту. Я пнул ее по ребрам и прикрикнул. Она прижала уши, уперлась ногами и не шелохнулась. Я пнул кобылу еще раз и прикрикнул громче. Крик вернулся эхом от окружающих склонов. Когда эхо затихло, я услышал шорох и, взглянув налево, увидел, что небольшой участок склона у тропинки сорвался и с шумом гравия скользит вниз. Оползень остановился, послышался стук последних камешков, и на какое-то время установилась тишина. А потом раздался резкий громкий треск. Я поднял глаза выше, к петушиному гребню, и успел заметить, как оттуда сорвался среднего размера камень и пополз вниз. Величина валуна была такова, что один человек мог бы его обхватить руками. Камень неподвижно завис, и время словно замерло. А через один удар сердца перевернулся через край и покатился, набирая скорость, сначала слегка подскакивая, а потом ударился о каменный уступ и его подбросило вверх, отчего он набрал еще большую силу и устремился вниз, описывая в воздухе сокрушительные дуги.
Я закричал, предупреждая товарища об опасности. Мужчина был не более чем в десяти шагах впереди и, уже увидев, что случилось, пришпорил коня. Тот скакнул вперед, и это спасло всадника. Валун, крутясь, пролетел у них за спиной и покатился дальше.
– Тебя не задело? – крикнул я, сдерживая лошадь.
Она шарахнулась от страха и била копытами, мечась туда-сюда. Я испугался, что мы соскользнем вниз и разобьемся.
– Едва-едва, – послышался ответ, и спутник уверенно взмахнул рукой, успокаивая меня. – Скоро будет более безопасное место.
Кобыла подо мной все еще дрожала от страха, и я чуть не прослушал такое же зловещее предупреждение – резкий треск и удар от падения другого камня, чуть меньше первого. Он сорвался с гребня и начал смертельный спуск в нашем направлении.
– Берегись! – крикнул я.
Снова смертоносный валун несся вниз, и я уже понял, что это не случайность. Кто-то на гребне пытался нас убить.
Второй камень тоже не задел нас, он пролетел между нами и со страшным шумом поскакал дальше вниз, разбрасывая осколки при ударах о другие камни.
Я крикнул напарнику, что надо идти назад. Он соскочил с седла на склон справа от себя, держа поводья, и потянул за них, стараясь грубой силой заставить коня развернуться на узкой тропинке. Лошадь заржала, протестуя, и повернулась на задних ногах, колотя передними по гравию на склоне в попытке найти опору. Тут ее хозяин потерял равновесие и, взмахнув руками, соскользнул лошади под брюхо.
Падение оказалось роковым. Сверху покатился третий валун. Он был больше двух первых и на полпути к нам ударился о выступ скалы и раскололся надвое. Меньший осколок, не больше кузнечной наковальни, подскакивал все выше и выше, пока всей своей страшной силой не ударил моего напарника. Я услышал удар, потом крик лошади, так как в то же мгновение удар столкнул ее с края тропинки. Ее хозяина с намотанными на руку поводьями потащило следом. Вместе они покатились вниз в тошнотворном мелькании копыт, рук и ног, отскакивая от камней вслед за камнем, который катился впереди своих жертв, и, наконец, замерли на дне ущелья. После такого страшного падения было невозможно остаться в живых.
Теперь скрывшийся враг переключил внимание на меня. Я остался единственной целью. Вынув ноги из стремян, я спрыгнул с седла и упал на землю. Я не пытался развернуть свою кобылу, а, оставив на месте, протиснулся вдоль ее бока и бросился бежать назад. Гравий хрустел под сапогами, но, слава богу, не так громко, чтобы заглушить стук катящегося по склону следующего валуна. Взглянув наверх и прикинув его траекторию, я нырнул в сторону и распластался на склоне, чувствуя, как земля подо мной трясется от ударов катящегося камня. Он пролетел в ярде от меня, после чего я вскочил, бросился по тропинке и в страхе скрылся за поворотом.
Пройдя всего шагов двадцать, я с ужасом услышал, как кто-то скачет за мной по тропе. Не смея оглянуться, я ожидал в любое мгновение получить копье в спину, но, к счастью, мимо пробежала моя кобыла, чуть не сбросив меня с тропы. Ей как-то удалось самостоятельно развернуться, и она дала деру. Я обеими руками успел ухватиться за стремя, и она поволокла меня за собой. Я боялся, что лошадь сойдет с тропы и упадет, погубив нас, но ей удавалось тащить всадника. Порой приходилось бежать, порой меня волокло, и только через милю она достаточно замедлила свой бег, чтобы я смог залезть в седло и разобрать поводья.