ый управляющий, присматривавший за мной, когда я гостил у Хусейна. От стыда за свою роль в этом подлом выкупе я не мог поднять на него глаз, но почувствовал, что он с отвращением поглядел на меня, когда прошел мимо и закрыл тяжелую входную дверь. Мы находились в сарагосской сокровищнице.
На полу стоял аккуратный ряд прочных кожаных вьючных мешков. Мешки такого размера обычно навьючивают на мулов, и меня ошеломил несвежий запах кожи, пропитанной мульим потом. Верхний клапан каждого мешка был развязан и откинут, и было видно тускло поблескивающее содержимое. Каждый мешок был до краев наполнен серебряными монетами.
Наконец, Озрик прервал молчание.
– В каждом мешке по сто фунтов серебра в серебряных монетах, – проговорил он голосом, не выражавшим никаких эмоций.
Я быстро пересчитал мешки. Их было сорок.
Хроудланд наклонился над ближайшим и погрузил обе руки в его содержимое, потом взял пригоршню монет и дал им просыпаться сквозь пальцы. Они падали с металлическим звяканьем.
Граф посмотрел на меня.
– Что думаешь, Одноглазый?
Я подошел и взял одну монету. Чистая и блестящая, она была словно только что отчеканена. На обеих сторонах через центр и вокруг него шли сарацинские надписи. Я вопросительно взглянул на Озрика.
– Это серебряный дирхем, выпущенный в прошлом году эмиром Абд-аль-Рахманом. Монеты в мешках были отчеканены многими правителями и пришли из многих мест, но все они настоящие. – Его голос звучал по-прежнему безучастно и без всякого выражения.
Хроудланд двинулся вдоль ряда мешков, шевеля их содержимое пальцами, как торговец зерном ворошит мешки с ячменем. Он поманил меня к себе и, наклонившись к уху, прошептал:
– Может быть, в глубине под поверхностью мусор.
Озрик не мог этого услышать, но прекрасно понял, что было сказано.
– Мы можем взвесить все монеты у вас на глазах, мешок за мешком, если хотите, – презрительно проговорил он.
– В этом нет необходимости, – твердо ответил я и, прежде чем Хроудланд мог возразить, шепнул ему: – Взвешивать такое количество слишком долго.
Граф повернулся к Озрику и спросил:
– А что с остальной выплатой?
Старый управляющий вали пошел в дальний конец помещения, где темной материей была накрыта бесформенная куча. Он ухватился за покрывало и с резким шорохом шелка стянул его в сторону, открыв то, что оно скрывало.
Несмотря на свое старание сохранять равнодушие, Хроудланд изумленно вскрикнул и затаил дыхание.
– По нашим расчетам, это должно покрыть назначенную королем Карло цену, – ледяным тоном проговорил Озрик.
На каменном полу грудой лежали роскошные драгоценности. По большей части серебряные. Здесь были чаши и кубки, блюда, кувшины, курительницы, миски и подносы с выгравированными геометрическими узорами. Тут были ремни, усыпанные серебряными дисками, серебряные ножны для ножей, серебряные браслеты и ожерелья, медальоны и подвесные лампы из серебряной филиграни. В отдельной кучке поменьше лежали такие же предметы из золота. Некоторые из них украшены цветными камнями. Все это слуги искусно разложили так, чтобы солнечный свет искрился на полированных поверхностях или вызывал свечение в глубине. Без более тщательной проверки невозможно сказать, где настоящие драгоценные камни, а где полудрагоценные. Я предположил, что темно-красные камни были рубины и гранаты, а там и сям искрились синим неизвестные мне камни.
Отдельно на квадрате темно-зеленого бархата лежали два особых предмета. Взглянув на них, я тут же понял, что это Озрик подсказал Хусейну, что больше всего возбудит жадность во франкском посланнике.
Первый предмет был сверкающий хрустальный поднос. Его окаймляла полоса золота толщиной с большой палец и инкрустированная финифтью, которая играла всеми цветами радуги. Я видел точно такой же поднос на высоком столе Карла во время пира в Ахене. Как второй такой же поднос мог оказаться в сарагосской сокровищнице, оставалось тайной. Возможно, он был захвачен в добычу в те дни, когда сарацины устраивали набеги в глубину Франкии. Но Карл был бы определенно в восторге от возможности присовокупить такой поднос к уже имеющемуся.
Другой лежавший на бархате предмет подтверждал, что Озрик также знал, как обратиться к аристократической любви Хроудланда к показной роскоши. Это был великолепный охотничий рог с бледно-желтой, почти белой блестящей поверхностью, разукрашенной тонкой резьбой, и я предположил, что это особая белая кость, о которой я когда-то слышал. И все же я не видел еще кости таких размеров. Если бы приложить рог к руке, он протянется от локтя до кончиков пальцев. Эти кости, кажется, производились из длинных зубов в щетинистой пасти больших, похожих на тюленя существ, живущих на далеком севере. Было трудно представить чудовище с таким чудовищным зубом.
Не сдержав любопытства, я взял рог, чтобы лучше рассмотреть. Он оказался легче, чем предполагали размеры. Резчик вырезал его внутренность, чтобы рог брал любую ноту. Кость восхитительна на ощупь, прохладная и гладкая, но не скользкая. Мундштук и кайма вокруг раструба были сделаны из серебра. Дивясь, я повернул рог в руках, чтобы рассмотреть резьбу. Она покрывала почти всю поверхность, свободной оставалось лишь место для руки охотника. Здесь были изображения сцен охоты, все вместе они образовывали историю. Около серебряного мундштука трое охотников верхом скакали среди деревьев. Чуть дальше на них нападает поджарый, похожий на кошку зверь. Я заподозрил, что это лев, хотя никогда львов не видел. Зверь прыгнул на круп коня и вонзил когти и зубы. В следующей сцене охотник пускает стрелу зверю в грудь. Огромная кошка встала на задние лапы и изогнулась от боли.
Я все поворачивал рог в руках, следя за развитием истории, пока не добрался до конца у серебряной каймы, и замер потрясенный.
В последней сцене оставался один охотник. Он был уже не верхом. Мертвый конь лежал рядом. Охотник стоял, поставив ногу на скалу, и, запрокинув голову, поднес к губам рог. Но я был уверен, что он трубит, не объявляя об успешном окончании охоты. Он трубил, отчаянно призывая на помощь. Это был охотник, которого Карл видел во сне, в кошмаре, описанном мне его дочерями.
Я стоял пораженный, пока кто-то не взял рог у меня из руки. Восторженный голос Хроудланда воскликнул:
– Зуб олифанта!
Через мгновение он поднес рог к губам и попытался сыграть. Ничего не получилось. Рог издал низкую печальную ноту, полустон, полурык. Звук бесполезно выходящего воздуха.
У меня волосы встали дыбом. Я уже слышал такой звук – в день, когда Хроудланд спас меня от сарацинского дозора, после того, как сарацины стрелой убили мою лошадь. Его издала она, когда лежала на земле, это был последний стон гнедой кобылы.
Следующие несколько часов я провел в ошеломлении. Вали Хусейн так и не появился. Он не пришел посмотреть на нас в своей сокровищнице, а, должно быть, положился на мудрость Озрика в том, как обращаться с незваными гостями в его городе. Хроудланд же, в отличие от него, с детским усердием стремился скорее завершить передачу выкупа. Он жаждал завладеть великолепным охотничьим рогом и знал, что его дядя король будет в восторге от бесценного хрустального подноса. Безмерного числа серебряных монет хватало, чтобы разделить между войском и осчастливить вельмож.
И уже к вечеру, когда выкуп был получен, мы отправились обратно к воротам Сарагосы с двумя десятками васконских погонщиков мулов, которые вели вьючных животных, нагруженных выкупом из серебряных монет. Как я и ожидал, мне вернули моего мерина вместе с луком и мечом. Хусейн не хотел оставлять ничего напоминающего о моем здесь пребывании, и я обнаружил коня привязанным к одной из повозок, везших остатки выкупа. Огромные, обитые железом ворота были открыты, и мы стали ждать под аркой. Из далекой линии садов появился Беренгер на коне. На длинном поводе он вел лошадь, на ней, глядя прямо перед собой, сидел Сулейман. Он выглядел сломленным, опустошенным и ушедшим в себя. Выкупленный пленник проехал мимо меня совсем рядом, так что я мог бы коснуться его рукой, он потупился, уставившись в конскую гриву. Я не знал, известна ли ему моя роль в выкупе, хотелось сказать ему, как мне стыдно. Великий поход Карла в Испанию оказался просто грязным разбоем.
Беренгер по кивку Хроудланда отпустил повод, и униженный вали Барселоны въехал в город, а наша небольшая процессия стала медленно двигаться к франкскому лагерю. Скоро должно было стемнеть, и я оглядывался через плечо, думая, что Озрик или даже сам Хусейн встретят выкупленного вали. Но под аркой никого не было видно кроме солдат, закрывавших тяжелые ворота. Они захлопнули их с громким ударом, и было слышно, как на скобы упал тяжелый запорный брус. Ворота откроются, когда наши васконские погонщики мулов вернутся с разгруженными вьючными животными, но для меня Сарагоса была закрыта.
Мне нужно было сделать еще одну вещь. Как только мы вернулись во франкский лагерь, я отправился в шатер, который делил с Герином и другими паладинами. Там взял свой экземпляр Книги Сновидений и пролистал страницы, ища место, запомнившееся мне по более счастливым временам, когда Озрик и я сидели в гостевой комнате у вали Хусейна и вместе работали над переводом.
Чтобы найти, что искал, мне не потребовалось много времени. Автор Книги Сновидений привел объяснение снов о трубах. Это были символы самого человека, поскольку через них должен проходить воздух, так же как человеку, чтобы жить, нужен воздух, проходящий через легкие. А когда весь воздух выходит, труба замолкает, так же как человек испускает дух.
Я отложил Книгу Сновидений и уставился невидящим взором в стену шатра. Охотничий рог был похож на трубу. Могу ли я теперь заглядывать в будущее через повседневные события, так же как через сны? Если да, то Хроудланд, взяв у меня из рук охотничий рог из кости олифанта и выдув фальшивую умирающую ноту, возвестил собственную неминуемую смерть.