– А ты, Герин, Ансеис и прочие играли в игру. Задавали друг другу загадки, – сказал я.
Беренгер понизил голос до шепота и процитировал:
– Четыре странных существа путешествуют вместе, их следы очень темные. Каждый знак черный-черный. Птичья опора быстро движется по воздуху под воду.
Прилежный воин работает без остановки, направляя четверку по листовому золоту.
Я понял, что он имеет в виду.
– Загадку загадал я. Только Хроудланд знал ответ.
– В тот момент я стал бояться тебя, – прошептал он.
Я так удивился, что смог лишь вымолвить:
– Почему? – и услышал, как он неловко заерзал.
Наверное, на него нахлынул новый прилив боли.
– Я испугался, что ты отберешь у меня Хроудланда.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – недоуменно проговорил я.
– Ревность возникает легко. С тех пор, как ты появился, все внимание Хроудланда было направлено на тебя.
– Он видел, что я чужой и во враждебной стране. Он лишь хотел помочь.
– Теперь я это знаю, – ответил Беренгер, – но тогда не понимал. На следующий же день я увидел тебя в купальне. Он был полуодетый и держал тебя за руку.
Я был потрясен.
– Он пытался затащить меня в воду, вот и все. Я не хотел заходить. Я боюсь воды.
В темноте Беренгер грустно рассмеялся.
– Со временем я убедил себя, что ты завлекаешь его. И решил избавиться от тебя, стал ждать удобного случая.
Передо мной ясно встало воспоминание о пире, когда я чуть не умер. Беренгер сидел рядом со мной.
– Значит, ты подложил мне яд. Никогда не мог представить тебя убийцей, – сказал я.
– Я и сам не мог. Я спрятал яд в рукаве и колебался до самого последнего момента. А потом услышал, как ты нахально рассказываешь всем на пиру историю про Троила и Ахилла. Это было для меня слишком.
Я вспомнил гобелен, изображавший эту историю, он висел в комнате Хроудланда в его резиденции. В основе греческой легенды лежало вожделение Ахилла к прекрасному юноше Троилу. Должно быть, Беренгер от ревности помрачился рассудком.
– И когда яд не сработал, ты попытался убить меня на охоте в лесу?
– Да.
Сверху донесся звук олифантового рога. Хроудланд снова и снова посылал тот же сигнал, каждый раз все менее решительно. Он терял силы.
– Сначала я подумал, что это Герин хочет разделаться со мной по приказу короля Оффы, – сказал я. – До того я думал, что меня пытался убить Ганелон. А оказывается, все время это был ты. Ты даже пытался убить меня здесь, в этих горах, подослав васконского пращника.
– Вот тут ты ошибаешься, – ответил Беренгер. – К этому я не причастен. Он, наверное, напал по собственной инициативе, хотя я скатил на тебя несколько камней, когда ты ехал с нами в Испанию.
Хроудланд выбился из сил. Следующий охотничий сигнал закончился безобразным хрипом. Из темноты, где выжидали васконы, донесся презрительный волчий вой, от него побежали мурашки по спине.
Невзирая на боль в плече, я повернулся, чтобы посмотреть на приятеля. Над краем ущелья взошла луна, и в ее холодном свете граф стоял лицом к врагам. Он покачивался. С усилием Хроудланд вызывающе поднял свой Дюрандаль и обрушил его на скалу, стараясь разбить клинок. Ничего не получилось. Еще дважды он пытался разбить свой меч, а потом бросил попытки, опустился на колени и положил его на камни перед собой. А затем с рогом, по-прежнему висевшим на груди, лег лицом вниз на меч. И с ужасным чувством я понял, что он уже никогда не поднимется.
– Одноглазый, тебя трудно убить, – прошипел Беренгер.
Он сумел встать, но его раненая нога не давала стоять, и мужчина прислонился спиной к каменному валу. В руке Беренгер держал меч, и я подумал, что он нападет на меня. Но он прохрипел:
– Я умираю здесь вместе с Хроудландом. Ты не имеешь права быть рядом с ним. Уходи! Я позабочусь, чтобы тебя не преследовали.
И я перелез через вал, прочь от васконов. Я не представлял, как далеко у меня хватит сил уйти, и у горцев не было причин оставлять меня в живых. Но желание выжить было сильнее. Сжав зубы от боли, я ковылял вперед. Дважды спотыкался и падал на колени, и странным образом передо мной вставал образ чалого жеребца Хроудланда. Я видел коня, оглушенного камнем из пращи, как он снова встает на ноги, и заставлял себя делать то же. В окружающей темноте мерещились смутные силуэты людей и страшных чудовищ. Одним из них был призрак брата. Он сидел на скале надо мной, и мне страстно хотелось, чтобы он подошел и помог. Но он лишь смотрел на меня в задумчивом молчании, словно упрекая меня за то, что я не послушал его предостережения, что нужно доверять врагам и опасаться друзей. Потом мои ноги подогнулись в последний раз, и я в смертельной слабости упал на землю.
Глава 20
Плечо у меня горело. Чья-то рука сняла с меня наглазник и приложила что-то мокрое ко лбу. Я открыл глаза и попытался сфокусироваться на склонившейся надо мной сгорбленной фигуре. В слабом утреннем свете Озрик влажной тряпочкой обтирал мне лицо. Я подумал, что схожу с ума.
– На, Зигвульф, выпей, – сказал он мне и поднес к моим губам кожаную фляжку.
Я отпил и зашелся кашлем, который отдался мучительной болью в плече. Я вернулся в реальный мир. Мы по-прежнему были на горной дороге, но одни.
– Где остальные? Где Хроудланд… и Беренгер? – спросил я, стараясь связать сарацинский наряд Озрика с тем, что запомнил из прошлого вечера.
– Их уже ничто не вернет, – ответил он. – Меня послал вали Хусейн. – Озрик присел на пятки и заглянул прямо мне в лицо. – Вали попросил васконов не причинять тебе вреда. Он по-прежнему дорожит дружбой с тобой.
Я вздрогнул, когда новый спазм боли охватил мое плечо. Озрик осторожно оттянул прорезь в моей брунии и осмотрел рану, оставленную васконским копьем.
– В пылу сражения васконам было трудно помнить пожелания вали, – заметил он.
– Значит, васконы сражались за вали? – выговорил я.
Все кости и мышцы во мне болели.
Озрик покачал головой.
– Они сражались за себя. После Памплоны они жаждали мести.
Я вспомнил беспокоивших наш арьергард сарацин, которые следовали за отступающим от Сарагосы войском. Они могли сообщать васконам о ежедневном перемещении нашего войска.
– Попытайся встать на ноги, – сказал мужчина.
За спиной у него я увидел двух терпеливо стоящих коней. Должно быть, васконы сказали ему, что я бросил своих товарищей, и Озрик привел с собой запасного коня.
Он обхватил меня рукой и поднял на ноги.
– Вали Хусейн велел мне лично доставить тебя к Карлу. По пути я займусь твоей раной.
Озрик осторожно посадил меня на коня, сам сел на другого, и мы помчались по дороге через перевал.
Мы пересекли водораздел и спускались уже по ту сторону гор, когда встретили первый франкский верховой дозор, едущий по дороге навстречу нам. Всадники радостно заулюлюкали, завидев одного сарацина, и пустили коней в галоп. Но когда поняли, что Озрик везет раненого в брунии, натянули поводья.
– Я везу этого человека, чтобы ему оказали медицинскую помощь, – крикнул Озрик.
– Кто это может быть? – спросил командир дозора.
Это был здоровенный мужчина с бычьей шеей и, судя по акценту, откуда-то с Рейна. Он подозрительно посмотрел на Озрика. В тонком хлопковом балахоне в нем было трудно узнать бывшего раба. Его манеры и поведение выдавали знатного сарацина.
– Я еду как посол с посланием вашему королю от вали Сарагосы, – спокойно объяснил Озрик.
– А ты? – спросил франк, осматривая меня.
Его легкое замешательство, когда он встретил мой взгляд, напомнило мне, что на мне нет наглазника.
– Зигвульф, товарищ графа Хроудланда.
Дозорный нахмурился.
– Среди ночи прискакал гонец от графа Ансельма и сообщил, что арьергард подвергся атаке и просит помощи.
– Любая помощь уже опоздала, – устало проговорил я. – Граф Хроудланд, граф Ансельм и все их люди убиты.
Франк был потрясен. Я понял, что он подумал о судьбе сундуков с сокровищами. В них была бо́льшая часть добычи войска.
– Ладно, – сказал он, помолчав. – Вы двое можете ехать. Один из моих людей присмотрит за вами. Когда прибыла просьба графа Ансельма о помощи, король повернул назад. Он тревожится о своем племяннике.
Франк уехал со своим дозором, а мы продолжили путь. День опять обещал быть знойным, и сопровождавший нас солдат искоса поглядывал на новых спутников. Ему хотелось узнать, что случилось, но я был слишком измучен и изранен, чтобы удовлетворить его любопытство, и решил, что Карл будет первым, кто услышит полный отчет о том, как погиб его любимый племянник.
Через некоторое время мы стали догонять отстающих из колонны основного войска. Группы грязных пеших солдат мешались с маркитантами, бредя за неповоротливыми обозными повозками. Они уже казались деморализованными, и мне было интересно, как эти люди воспримут известие о потере повозок с деньгами и драгоценностями. Озрик спрашивал, нет ли на повозках медикаментов, и в конце концов приветливый маркитант снабдил его уксусом, иголкой с ниткой и перевязочными средствами. Бывший раб усадил меня на обочину и расшнуровал мою брунию.
– Постарайся не дергаться, будет больно, – предупредил он.
Я закрыл глаза и ощутил болезненный рывок, когда он содрал что-то с моей кожи. Я подумал, что он снимает мою нижнюю рубашку, но когда открыл глаза, то увидел в его руках окровавленный обрывок Книги Сновидений.
Озрик мрачно улыбнулся.
– Эта книга принесла тебе достаточно бед. То, что она спасла тебе жизнь, весьма справедливо. Она отклонила васконское копье от жизненно важных органов. А потом до какой-то степени остановила кровотечение. – Он отбросил кровавые листы в сторону и наклонился, чтобы лучше рассмотреть плечо. – Рана глубокая, но не широкая. Я промою ее, а потом зашью края. Будет больно, но лучше это сделать, пока она не загнила. Потом станет легче.
Он оказался прав. Зашивание было мучительно, а нитку ему дали старую и гнилую, несколько раз она рвалась. В конце концов он вырвал волос из хвоста у одного из наших коней и воспользовался им, предварительно вымочив в уксусе.