«Япония – это тебе не темная средневековая Европа, – в конце концов решил он. – Восток – дело тонкое, менталитет другой. Что, если не только у людей, но и у нечисти?» Сенкевич взялся читать о японских демонах, богах и духах и тут же в них запутался. Во-первых, мистических сущностей в Японии оказалось невероятное множество. В каждой деревне, в каждом поле, у каждого колодца мог быть свой персональный божок. Во-вторых, не существовало четкой классификации: одно и то же магическое существо могло считаться и богом, и демоном, и духом, и оборотнем. Сущности сочетали в себе множество способностей и особенностей, творили то добро, то зло без всякой видимой логики. А большинство из них в трудах философов и писателей вообще никак не классифицировались: Онибаба, и все тут. Кто она такая, откуда взялась – неизвестно.
«Самому тут не разобраться, – понял Сенкевич. – Нужен специалист. Консультант по японской нечисти, так сказать». Включив память Тосицунэ, сделал вывод: в духах и демонах лучше всего разбираются буддистские монахи. Но для начала надо поговорить с Настей. «Занесло же девицу в веселый дом, – злорадно думал он. – То-то будет рад капитан Платонов, узнав, что его подружку имеют все, у кого есть деньги на гейшу».
Дан
Он поднялся рано. Следовало разобраться с первоочередными делами. Выяснить, где держат Настю, – теперь благодаря щедрости Миямото деньги на свидание с гейшей имелись.
Дан бросил полный признательности взгляд в сторону Мусаси, который заливисто храпел. Но стоило подойти к двери, как мечник поднял голову, пробормотал:
– Не поддавайся ложным верованиям. – И снова уснул.
Во дворе стоял переполох. Рыскали со зверскими лицами самураи из охраны, бегали растерянные слуги, в стороне тихонько плакали женщины. На плечо слетел Карасу, ночевавший на дереве в саду, сообщил в ухо:
– Только что нашли мертвую девицу. Служанка.
Мимо, на растянутом плаще, пронесли труп несчастной. Беглого взгляда хватило, чтобы убедиться: и эта стала жертвой Юки-Онны. Мертвенно-бледное лицо, как будто у нее выкачали всю кровь, посиневшие губы, лед на ресницах, одеревеневшее тело…
– Где она спала?
– В саду, – неохотно ответил тэнгу.
– Значит, ты видел! Почему не позвал меня?
– Потому что это бесполезно, – рассердился ворон. – Какой в том прок, если демоница много сильнее тебя и меня, вместе взятых? Только подвергаться опасности.
– В прошлые разы она нас не тронула.
– Я бы не рассчитывал бесконечно на милосердие Снежной девы, – проворчал Карасу.
– Ладно, что уж теперь. Я иду по делам. Ты со мной?
– Куда?
– К Тайра Масакадо.
– Все еще не оставляешь надежды собрать бывших самураев Тоетоми и отомстить предателю? Не все так верны клятве, как ты, Акира. Возможно, есть и другой путь…
– Так укажи мне его! – разозлился Дан. – Ты только поучать можешь.
Но ворон оскорбленно нахохлился на плече и замолчал.
Дом Масакадо, лучшего друга Акира, в котором когда-то, до того как их призвали на службу в Осака, было выпито столько сакэ, выглядел ухоженным. Это порадовало Дана. Значит, хозяин на месте, и он в порядке. «Только если дом не перешел к кому-то другому», – тут же подумал он.
Дан подошел к калитке. В крошечном садике, склонившись над клумбой, возилась молодая женщина. Он постучал и вежливо поздоровался. Женщина поднялась, стал виден большой живот, туго натянувший кимоно.
– Это дом Тайра Масакадо? – поклонился Дан.
– Да, господин. Сейчас я его позову.
Хозяйка удалилась в дом, и вскоре оттуда вышел старый друг. За время, что они не виделись, Масакадо изрядно раздобрел и лишился самурайской прически. Теперь волосы его были острижены, словно у мастерового.
– Акира, дорогой друг! – воскликнул он. – Входи, входи! Мы как раз собирались завтракать!
Дан оглянуться не успел, как его провели в дом и усадили на почетное место за столом. Карасу в гости идти отказался, взлетел и исчез в небе.
– Тико, принеси сакэ, – приказал Масакадо. – Старого друга нельзя встречать без выпивки. А помнишь…
– Помню, – перебил Дан, когда женщина вышла. – Взятие Осака, предательство Токугава. Гибель нашего господина. Все помню. Я ведь даже не знал, жив ли ты. Доходили слухи, но я не особенно им верил. Ведь в последний раз видел тебя смертельно раненным. Что с тобой случилось с тех пор?
– Я выжил, – пожал плечами Масакадо и распахнул косодэ, показывая уродливый рубец, тянувшийся через весь живот. – Едва оправился от ран. Потом попытался найти работу, но никто не брал бывшего самурая Тоетоми. А потом вышел указ сегуна, помнишь?
Дан, вернее, Акира, помнил: всем, кто сражался на стороне Хидэери, предписывалось либо стать изгнанниками без права посещения столицы, либо сложить мечи и выбрать мирное ремесло. Выходило, Масакадо пошел по второму пути…
– Я голодал, – просто пояснил друг. – Никто не хотел меня нанимать. Я долго болел после ранения и не выдержал бы бродячей жизни ронина. Пришлось стать красильщиком. Но не жалуюсь: дела идут хорошо, и у меня своя маленькая мастерская на окраине.
Дан смотрел на лучившегося довольством Масакадо и понимал: тот не станет мстить за Хидэери. Для него война, ранение, предательство – далекое прошлое. И можно ли осуждать человека, который хочет мирной и спокойной жизни? Он спросил:
– А знаешь ли ты о ком-нибудь из наших?
Масакадо кивнул:
– В Эдо живут шесть человек. Двое поступили на службу к Токугава и получили прощение. К ним не ходи. Трое подались в ремесленники, один – в торговцы. Тоже вряд ли согласятся мстить за господина. Доходили до меня слухи еще о четверых. Помнишь Такэнаку Сузаки?
– Как не помнить. Серьезный был самурай.
– Говорят, он стал ронином, отправился в изгнание, но теперь вернулся в Эдо. И промышляет разбоем. Сегун объявил награду за его поимку, но Сузаки неуловим. С ним еще трое из наших, только не знаю, кто именно. Но так говорят…
– Если ронин занимается разбоем, значит, это человек без чести и совести. Такие мне не нужны.
– Они грабят только богатых, – возразил Масакадо. – И я слышал даже о том, что раздают деньги бедным.
«Японский Робин Гуд, интересно», – Дан задумался. Может быть, и стоит отыскать этого Сузаки. Тем более что, скорее всего, три самурая, что с ним, – те самые, которых Акира уговорил отправиться в Эдо для мести. Но это потом. Пока надо позаботиться о девушке.
– Если придется, ты спрячешь в своем доме Кумико? Ты мне поможешь?
– Кумико, – протянул друг, – дочь господина…
Взгляд его обратился на выпуклый живот жены, которая вошла в комнату с кувшином сакэ. Дан все понял без слов. Своя женщина дороже чужой. И здесь он тоже не осуждал Масакадо. Только вот не знал, что предпринять теперь, когда ему отказали в поддержке.
– Что, Акира, не вышло? – Дан шагал прочь от дома Масакадо, когда ворон опустился ему на плечо. – А ведь я предсказывал…
– Ты б лучше помог, чем каркать, предсказатель гребаный! – по-русски рыкнул Дан.
Карасу понял:
– Ты неправильно действуешь, Акира. Или не Акира. Но все равно неправильно.
– Ну так подскажи, как нужно!
– Я говорил тебе: судьба недаром сталкивает тебя с Миямото Мусаси. Вот у кого учиться и учиться. Как думаешь, ему нужны соратники?
Дан пожал плечами. Было очевидно: Миямото – одиночка, интроверт, псих и неуравновешенная личность.
– Правильно, – подтвердил Карасу. – Не нужны. Но если бы вдруг понадобились, полагаешь, кто-нибудь смог бы отказать в помощи?
Дан представил Масакадо, отказывающего великому мечнику. Картинка не складывалась. Вернее, виделся совершенно определенный финал в виде отрубленной головы Тайра.
– Нет, не только из страха, – поправил тэнгу. – В Миямото есть качества, необходимые вожаку. Сила, смелость, а главное, неприятие отказа. Ты же, Акира, как паутинка в холодном осеннем воздухе, слишком трепетен и нежен.
– Очень поэтично, – буркнул Дан. – А может, пояснишь без красивых метафор?
– Ты силен. Физически. Ты вынослив. Телесно. Но в тебе нет достаточной силы духа, необходимой, чтобы повести за собой людей. Ты не вожак, Акира. Ты мощный, но рядовой член стаи.
«Творческий исполнитель», – перевел Дан на привычный ему язык.
– Тебе нужно знамя, Акира. Знамя ведет людей за собой.
Дан откровенно заржал, представляя себя размахивающим яркой тряпкой на древке.
– Как же ты глуп, Акира! – с досадой прохрипел Карасу. – Неужели не понимаешь? Это образное сравнение! Знамя – символ. Символ силы, правоты и уверенности. Знаменем может быть идея, надежда, святая убежденность в чем-либо. Знаменем может быть знатный род, семья, великий человек. Или великий предмет.
– Так что из этого мне выбрать, сэнсэй? – издевательски спросил Дан.
– Может быть, меч из звездной пыли? – вопросом ответил тэнгу.
Лихорадочно порывшись в памяти Акира, Дан извлек старую легенду. Мечи, выкованные из звездной пыли, были непобедимым оружием. Они не тупились, не ломались, не ржавели. И вручались только великим воинам. Легенда гласила, что обладателем такого меча был полководец Минамото-но Есицунэ, гениальный стратег и тактик.
– Допустим, – недовольно сказал он. – И где же мне взять этот самый меч?
– Может быть, надо лучше слушать сэнсэя? – проворчал Карасу. – Мечи из звездной пыли куются только в одном месте. В кузнице на вулкане, в лесу тэнгу. Только мой народ обладает этим великим знанием.
– Но с чего ты взял, что тэнгу дадут мне такое оружие?
– С того, глупый ты человек, что я тоже тэнгу! Дали же они мне зелье, чтобы исцелить твои раны! Мы идем в мой лес или не идем? Или ты будешь продолжать бесплодное хождение по домам бывших друзей, оплакивая утраченную любовь?
– Хорошо, – согласился Дан. – Но для начала я найду Кумико.
Он вернулся в дом Сато и еще несколько дней провел там, в возлияниях, которым предавались хозяин с Миямото. У пьяненького чиновника удалось выяснить, где находится самый лучший публичный дом Эдо. Дан небезосновательно предполагал, что юную невинную девушку знатного рода продали именно туда. Тем более что Сато рассказывал про какую-то Кумико, которая прославилась на всю столицу изысканным обхождением и искусностью в любви. «Бедная Настя», – вздохнул Дан. Если, как он чувствовал интуитивно, подруга находилась в теле Кумико, что ей пришлось пережить? Об этом и думать не хотелось. Кстати, Дан никак не мог сообразить: стоит ему ревновать или нет? Ведь тело не Настино, чужое. Но логика логикой, а он ничего не мог с собой поделать. Стоило только представить, как девушку, в теле которой заперта его подруга, трахает какой-то ублюдок, он начинал скрипеть зубами. Хотелось бить, крушить и душить.