— Ты называешь меня тупым? Эти парни ловят каждое мое слово! Ты — кретин, который даже шнурков не может себе завязать! — Корвак злобно ударил ногой по голове Эда, оставив алый отпечаток сапога на лице слабоумного.
В душе Коула что–то шевельнулось.
— Прекрати причинять ему боль, — прохрипел он.
Глаза Бешеного Пса превратились в щелки.
— Это была моя вина, — быстро добавил Коул, сам не веря, что он это говорит. — Я несу ответственность. Если ты кого–то должен наказать, то это — меня.
Он не понимал, почему вдруг заговорил. Знал лишь, что не может допустить, чтобы Эда забили до смерти. Слабоумный не виновен в том, что у него разум ребенка.
Корвак с преувеличенным драматизмом указал на Коула коротким мечом и повернулся к своим людям.
— Гляньте–ка на него, парни! Кажется, у нас тут имеется истинный герой!
— Я не герой, — пробормотал Коул.
— Ты идиот хренов, вот кто ты такой! — Корвак бросился на него, направив острие меча ему в грудь.
Год назад он достиг бы цели. Прекрасное движение, умело выполненный смертельный удар. Может, он и был задирой, но, как оказалось, Корвак знал, как пользоваться мечом. И все же он — не Бродар Кейн. А Даваруса Коула тренировал Темный Сын, самый знаменитый убийца на юге, большой знаток искусства борьбы без оружия.
Коул подождал, пока меч не оказался в футе от его груди, а затем неожиданно повернулся, и стальное острие пронзило воздух там, где мгновением раньше было его тело. Быстрый, как змея, он схватил Корвака за правую руку, когда тот по инерции пролетал мимо. Поворот и рывок, и вот он стоит перед предводителем Бешеных Псов, крепко сжав в бледных и мозолистых руках короткий меч Корвака.
— Подлая сучонка! — прорычал Корвак, побагровев то ли от ярости, то ли от замешательства, то ли, возможно, от того и другого сразу. — Парни! Убейте его!
Коул смотрел, как поднимаются арбалеты, и слушал звук клинков, извлекаемых из ножен. В этом есть определенное достоинство, подумал юноша. Он умрет хорошей смертью, с мечом в руке. Затем он увидел Деркина, который наблюдал за ним с печалью на лице, и его спокойствие стало улетучиваться при виде Бесси в руках горбуна. С достоинством или нет, но только представить себе, как тот огромный секач примется за его труп… Выкинув из головы все мысли о дерзком последнем противостоянии, он крепко зажмурился в ожидании конца.
— Остановитесь! Все!
Коул осмелился приоткрыть один глаз.
Приближалась группа гвардейцев — Белых Плащей под предводительством капитана Прайэма. Обычно городской гарнизон не отваживался выходить за пределы Новой Страды, оставляя организацию добычи магии Бешеным Псам. Но каковы бы ни были причины появления здесь капитана Прайэма, его бритая голова была для Коула самым желанным зрелищем.
— Что здесь происходит? — с нажимом спросил Прайэм. У него был мягкий, почти женский голос, но он хорошо звучит и полон спокойной силы. Он напомнил Коулу капитана Крамера на «Искуплении» — корабле, на котором юноша отправился в злополучное путешествие к Опухоли.
Крамер был также первым человеком, которого убил Даварус Коул.
— Мятеж! — рявкнул Корвак в ответ на вопрос Прайэма. — Эти Осужденные должны умереть!
Капитан Прайэм покачал головой и указал рукой на север.
— На Кулаке случилось непредвиденное: земля пришла в движение, и дюжину людей раздавило. Мы не можем больше терять Осужденных.
— Дерьмо. — Корвак сплюнул и отвернулся.
Откинувшись на спинку стула, Коул угрюмо смотрел на стол. Шаткий, исцарапанный, с каждой стороны — по вихляющейся ножке. Улыбчивый и Эд сидят напротив Коула. Первый из них держится за опухшую челюсть, второй — весь перевязанный, и синяков на нем больше, чем вмятин на подгнивших яблоках, которые беспринципные фруктовые торговцы продавали иногда на базаре в Сонливии по десятку за медяк. То, что Эд смог вернуться пешком в город без посторонней помощи, свидетельствовало о его неожиданной стойкости. Ему чертовски досталось, а уж Коул считал себя знатоком в этом деле, поскольку в свое время и сам испытал немало.
Сидящий напротив них старый Осужденный по имени Свистун покачал косматой седой головой и хрипло усмехнулся.
— Ты — редкая птица, Призрак. Я‑то думал, что все уже повидал, но, услышав, как ты вырвал у Корвака меч и обратил против него… Это — как в сказке, которые любят читать девушки. Про героев и все такое. Весь этот вздор.
— Это просто трюк, которому я научился, — с досадой сказал Коул. Почему все настаивают на том, что он герой? Он — незаконнорожденный и сын шлюхи. — Знаешь, что я узнал?
— Да? — откликнулся Свистун.
— Что настоящих героев просто нет. Мир лишает добродетели всех рано или поздно.
— Это циничная точка зрения.
— Что ж, это правда! Раньше я был оптимистом. Поэтому людей тянуло ко мне. Их влекло мое обаяние. У меня даже имелся последователь — моя правая рука. Его звали Трехпалый, и он был хорошим парнем. Но в конце концов суровая реальность жизни добралась и до него, как и до меня. От него осталась одна лишь скорлупа.
— Бесспорно, это печальная история.
— Просто я так это чувствую. И у меня нет денег — даже на пиво.
Ни ему, ни Улыбчивому, ни Эду не дали ни монетки в конце дня. Корвак — не из тех, кто легко прощает обиды.
В животе у Коула снова заурчало. Похоже, вечером шахтеров кормят так, чтобы они только не умерли с голоду. Он безумно хочет жрать, в кармане ни гроша. И еще сделал своим врагом одного из самых могущественных людей в Новой Страде.
— Я бы хотел помочь, — сказал Свистун. — Но я и сам без денег. Я бы не отказался от теплого пива и холодной женщины.
Коул нахмурился.
— А может, ты имеешь в виду холодное пиво и теплую женщину?
— Да. Это я и имел в виду. — Свистун неловко поерзал.
Улыбчивый, прежде чем заговорить, обсосал оставшиеся у него зубы. Губы у него распухли, и он выглядел так, будто проглотил пригоршню камней.
— Швиштун, а ты не работал в морге? Я уверен, что помню твое лицо. Как ты окажался в поджемельях Обелишка?
— Не важно, — отрезал Свистун.
Они посидели немного в тишине, погрузившись в размышления. За исключением, возможно, Эда, который выглядел потерянным. Коул поднял голову, услышав приближающиеся шаги.
— Это тебя, должно быть, называют Призраком?
Говоривший был дородным мужчиной с зелеными глазами.
За ним маячили два таких же крупных типа.
— Да, — устало ответил Коул.
Он понимал, что рискует, придя в таверну «Передохнем у Черного Властелина» — при том что все Бешеные Псы раздражены происшествием с Корваком. Скоро ему вообще все станет безразлично.
— Меня называют Скитальцем. Не возражаешь, если я куплю тебе пива? Этот придурок Корвак мучил нас долгие месяцы. Нужно — давно пора, — чтобы кто–то оказал ему сопротивление.
Облегченно выдохнув, Коул жестом предложил им сесть. Скиталец уселся, а двое других мужчин пошли заказывать напитки.
— Осталось всего лишь несколько недель, и я уберусь из этой адской дыры, — сказал Скиталец. — Так приятно узнать до отъезда, что Корвак испробовал собственного лекарства. Мне не терпится рассказать об этом детям, когда я вернусь в Город Башен.
— Ты — из Телассы? — спросил Свистун.
— Да. Из второй партии. Я получил шесть месяцев за то, что шлепнул владелицу магазина, когда она попыталась меня надуть. Большинство Должников из первой партии уже дома. То есть те, что пережили Заброшенный край. Сегодня вот потеряли пару ребят на Кулаке.
Друзья Скитальца вернулись с подносом, уставленным пивными кружками. Здоровенный телассец протянул одну Коулу. Отпив глоток мутноватой жидкости, он поморщился. Вкусом это напоминало ту мочу, что подавали в самых захудалых пивнушках Сонливии.
— Я бы с этим не спешил, — предупредил Скиталец. — Оно крепче, чем ты думаешь.
— Я справлюсь, — ответил Коул, словно защищаясь.
На самом деле, его умение пить стало почти легендой среди завсегдатаев таверн Сонливии. Он улыбнулся, вспомнив, сколько раз ему приходилось вытаскивать из забегаловок, что тянутся вдоль улицы Медяков, друзей, упившихся до такой степени, что едва держались на ногах. Иной раз он и сам не мог оттуда свалить по–нормальному. Коул просыпался в какой–нибудь сточной канаве, а его друзья куда–то исчезали после того, как он проматывал свои деньги, покупая им выпивку. Это было неправильно. По крайней мере, так ему казалось сейчас, когда он об этом вспоминал.
Нахмурившись, он поднес к губам кружку и осушил пиво одним долгим глотком. Вкусом оно было похоже на трюмную воду, но оставило приятное ощущение тепла.
— Странное дело, — сказал Скиталец. — Работа в Заброшенном краю — это ад. Но вот что я тебе скажу: я чувствовал себя здесь более… живым, чем когда–либо в Городе Башен.
Друзья Скитальца покивали в знак согласия. Коул не совсем понял, что это значило, но, пока телассцы платят за выпивку, спорить он не станет.
— Итак, Призрак, — сказал Скиталец, передавая ему очередную кружку пива. — Как ты научился уклоняться от меча? И почему ты так чертовски бледен? Если бы я не знал, что к чему, я бы подумал, что ты — из числа служителей Хозяйки. Если забыть про то обстоятельство, что все они — женщины.
Коул сделал долгий глоток пива и уставился вглубь мутной жидкости, словно пытаясь разглядеть дно.
— Я повидал кое–что в своей жизни. Кое–что сделал такого, что ты, узнав об этом, возможно, и не поверил бы. Я даже считал себя героем когда–то. А потом меня предали. Я получил кинжалом в живот. Думаю, он был покрыт каким–то ядом. Вот почему я такой бледный.
Скиталец кивнул на Эда.
— Это было, в общем, по–геройски — то, как ты вступился там за своего друга.
Пожав плечами, Коул осушил остатки пива. Теперь он чувствовал в груди приятное тепло.
— Гарретт всегда говорил, что нужно защищать тех, кто слабее.
— Гарретт?
— Мой наставник. Его убили.
— Не повезло.
Коул кивнул и схватил другую кружку. Сделав долгий глоток, он осушил ее быстрее, чем намеревался, и нечаянно пролил немного на колени.