Балинор хорошо знал дворцовые подвалы, но не узнавал темницы, в которую их заточили. Подвалы использовались, прежде всего, для хранения припасов, были и винные погреба без окон, но эта комната не могла принадлежать к их числу. И тогда он вдруг с ужасом понял, что их бросили в давно запертую и забытую древнюю тюрьму, выстроенную столетия назад под дворцовыми подвалами. Должно быть, Паланс нашел потайной ход и открыл мрачные камеры для новых узников. Может, друзья Балинора из распущенного Пограничного легиона тоже сидят в этих страшных лабиринтах после визита во дворец. Самым ужасным было то, что о тайной тюрьме почти никто не знал.
Разговоры скоро стихли. Говорить было не о чем. Балинор успел предупредить капитана Шилона. Если они не вернутся, он должен будет разыскать Гиннисона и Фандвика, двух самых преданных Балинору командиров, и передать им приказ вновь собрать расформированный Пограничный легион, чтобы противостоять Повелителю чародеев и его армии. Еще Шилон отправит гонцов к эльфам и гномам и попросит у них помощи. Эвентин не позволит, чтобы его кузены оставались узниками Каллахорна, да и Алланон придет, как только услышит о несчастье. Четыре часа, отведенные Балинором на ожидание, должно быть, давно истекли, и оставалось только терпеливо ждать. Однако время стоило дорого, и, если Паланс твердо вознамерился захватить трон Каллахорна, их жизням угрожала серьезная опасность. Принц уже пожалел, что не послушался совета Дьюрина и не отложил разговора с братом до более подходящих времен.
Но разве он мог ожидать такой встречи? Паланс почти не слушал Балинора, он словно взбесился, пожираемый черной ненавистью. Впрочем, в таком непредсказуемом поведении не было ничего странного. Причина гнева заключалась не только в его неуравновешенности, несходстве характеров двух братьев и не в болезни отца, в которой Паланс отчего-то винил старшего брата. Главной причиной его неистовой ярости была прекрасная Ширл Рейвенлок, в которую Паланс влюбился без памяти несколько месяцев назад и поклялся жениться на ней, несмотря на ее холодность и явное нежелание отвечать сыну короля взаимностью. С юной красавицей из Керна что-то случилось, и в этом Паланс тоже обвинял брата. Балинор был уверен, что Паланс обязательно придет в темницу, чтобы узнать о судьбе девушки, которой он так дорожил.
Балинор поделился с эльфами своими догадками. В скором визите брата он не сомневался, но не представлял, что будет отвечать на его вопросы. Совершенно очевидно, что взбешенный Паланс не поверит ни единому его слову.
Прошло больше суток, а никто так и не приходил. Никто не принес узникам ни еды, ни питья. Даже когда их глаза привыкли к мраку, они не видели ничего, кроме собственных темных силуэтов и каменных стен. Спать решили по очереди, но в давящей тишине сон не шел, и они лишь проваливались в тяжелое забытье, не приносящее отдыха ни телу, ни душе. Сначала пленники пытались отыскать слабое место в петлях толстой железной двери, но все они были надежно закреплены на местах. Прокопать смерзшуюся ледяную поверхность земляного пола голыми руками тоже было невозможно. Толстые каменные стены, несмотря на древность, были по-прежнему крепки, даже раствор между огромными глыбами не крошился. Испробовав все попытки выбраться из своей тюрьмы, узники уселись на пол и стали ждать.
Наконец после тягучих часов ожидания в промозглой темноте они услышали далекий лязг металла, словно где-то вдалеке с трудом отворилась тяжелая железная дверь. Послышались голоса, далекие и приглушенные, потом кто-то начал спускаться по истертым каменным ступеням в нижнее подземелье, где томились пленники. Они быстро вскочили на ноги и столпились у двери, напряженно прислушиваясь к приближающимся шагам и голосам. Балинор различил среди остальных голос брата, на удивление нерешительный и даже надломленный. Затем старинные засовы отодвинулись, и громкий скрежет больно резанул по ушам троих узников, уже привыкших к мертвой тишине своей темницы. Массивная дверь медленно отворилась, друзья отошли в сторону и тут же прикрыли глаза от слепящего света факелов, хлынувшего в камеру. Пока они медленно привыкали к свету, несколько человек переступили через порог и остановились рядом с дверью.
Вперед вышел младший сын короля Каллахорна, широкое лицо его было спокойным и невозмутимым, губы плотно сжаты. Лишь глаза выдавали клокотавшую в нем ненависть, безумный, на грани отчаяния, взгляд метался по лицам трех узников, заложенные за спину руки сжимались в кулаки. Внешне Паланс был очень похож на своего брата — то же строение лица, большой рот, крупный выступающий нос, та же внушительная фигура. Рядом с ним стоял мужчина в нарядном красном облачении, которого тотчас узнали даже эльфы, хотя никогда прежде не видели. Это был Стенмин — высокий, сутуловатый человек с хищным костлявым лицом. Глаза мистика были холодны и безжалостны, а безграничное доверие новоиспеченного некоронованного короля придало его чертам жестокость и высокомерие. Его тонкие нервные руки то и дело теребили жидкую острую бородку. За спиной Стенмина застыли двое вооруженных стражников в черных мундирах с изображением сокола. За ними, у самой двери, стояли еще двое. Стражники были вооружены устрашающими копьями. Сначала все молчали. Не двигаясь, стороны настороженно рассматривали друг друга в дрожащем свете факелов. Затем Паланс коротко кивнул на открытую дверь.
— Я буду разговаривать со своим братом наедине. Уведите их отсюда.
Стражники без слов вывели упирающихся эльфов из камеры. Принц подождал, пока они выйдут, и с немым вопросом повернулся к застывшей фигуре в красном.
— Я подумал, не понадобится ли королю моя помощь… — Мистик повернулся к Балинору, буравя его хитрыми злобными глазками.
— Оставь нас, Стенмин. Я буду говорить с братом наедине.
Голос Паланса едва не срывался от гнева, и мистик послушно кивнул, быстро пятясь к двери. Тяжелая дверь захлопнулась со зловещим грохотом, оставив обоих братьев в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием факела, пожиравшего сухое дерево в брызгах мерцающих искр. Балинор не шевелился, он терпеливо ждал, пытливо глядя на юное лицо брата в поисках откликов той прежней любви и привязанности, которые они испытывали друг к другу в детстве. Но теплые чувства исчезли или были запрятаны в далеких уголках души, а их место заняла необъяснимая, неуемная ненависть, словно во всех своих бедах Паланс винил брошенного в темницу брата. Однако уже через мгновение ярость и злоба сменились невозмутимой отрешенностью, которую Балинор счел одновременно и нелепой, и фальшивой, словно Паланс играл некую роль, не понимая характера своего персонажа.
— Зачем ты вернулся, Балинор? — проговорил он медленно и печально. — Зачем?
Могучий воин ничего не ответил, сбитый с толку внезапной переменой настроения брата. Еще недавно Паланс был готов разорвать его на куски, чтобы узнать о пропавшей возлюбленной, а теперь даже не вспоминает о ней.
— Ладно, неважно… — пробормотал он раньше, чем Балинор успел опомниться от такого неожиданного поворота. — Ты мог бы держаться подальше, после всего… после такого вероломства. Я надеялся, что ты не будешь столь опрометчив, знаешь, мы ведь были так близки в детстве, все же… ты мой единственный брат. Я стану королем Каллахорна… Ведь я должен был родиться первым…
Голос его упал до шепота, и он пробормотал что-то невнятное.
«Да он сошел с ума! — в отчаянии подумал Балинор. — Как же мне достучаться для него?»
— Паланс, выслушай меня, прошу тебя. Я ничего не сделал ни тебе, ни Ширл. С тех пор как я ушел из дома несколько недель назад, я все время был в Параноре и вернулся только для того, чтобы предупредить людей о смертельной опасности. Властелин Черепа собрал огромную армию; если мы не остановим ее, она вытопчет все Южные земли! Ради нашего народа, выслушай меня…
Визгливый голос брата заглушил его слова.
— Я больше не хочу слушать эту чепуху о вторжении! Мои разведчики обшарили все границы и доложили, что врага нигде нет. К тому же нет таких смельчаков, которые отважатся напасть на Каллахорн… напасть на меня. Нашему народу ничто не угрожает. А остальные меня не волнуют. Чем я им обязан? Они никогда не помогали нам, и наше королевство всегда в одиночку противостояло любым посягательствам на Южные земли. Я ничего им не должен!
Он шагнул к Балинору и злобно нацелил на него палец, огонек ненависти снова вспыхнул в его глазах, юное лицо исказилось яростью.
— Ты пошел против меня, брат, когда узнал, что именно мне суждено стать королем. Ты пытался отравить меня, как отравил отца, ты хотел, чтобы я стал таким же больным и беспомощным, каким стал он… А теперь он умирает, и никому нет до него дела. Ты думал, что нашел союзника, который поможет тебе занять трон, когда уходил с этим изменником Алланоном. Как я ненавижу его, подлый предатель, дьявол! Я уничтожу его! А ты — ты навсегда останешься в этом подземелье, ты сгниешь здесь заживо, и никто не вспомнит о тебе. Тебя постигнет та же участь, какую ты готовил для меня!
Паланс вдруг отвернулся с коротким ехидным смешком и метнулся к закрытой двери. Балинор уже подумал, что брат собирается ее открыть, но тот неожиданно замер и посмотрел через плечо. Потом медленно повернулся, и Балинор снова увидел тоску в его глазах.
— Ведь ты мог держаться подальше отсюда, и тебе бы ничто не угрожало, — пробормотал растерянно Паланс. — Стенмин сказал, что ты обязательно вернешься, хотя я не верил. Он снова оказался прав. Он всегда прав… Почему ты вернулся?
Балинор лихорадочно пытался найти нужные слова. Надо было потянуть время и попытаться выяснить у брата, что же случилось с его друзьями и с королем.
— Да… я был не прав… я понял, что ошибся, — медленно произнес он. — Я вернулся, чтобы встретиться с отцом и с тобой, Паланс.
— Отец… — чужим, надтреснутым голосом выговорил принц и подошел ближе. — Мы бессильны ему помочь, он лежит в своей комнате в южном крыле, словно живой мертвец. Стенмин присматривает за ним, и я тоже, но сделать ничего нельзя. Мне кажется, он больше не хочет жить…