— Ты катись, золотое яблочко, да по блюдечку по серебряному. Покажи мне: кто всех прелестней, кто прекрасней всех в поднебесье?
Снова волшебное блюдечко показало богине Леле — прекрасную деву Снегурочку за семью горами, за семью лесами…
И богиня Леля вновь взлютовалась. И от гнева растеряла всю красоту, обернулася безобразной колдуньей, подлинной владычицей Нави. Ведь она, став женою Волха, заняла и трон Пераскеи-змеи… Обрела также лик — Хельи Навской!
И пошла тогда Хелья-юда в образе лютой колдуньи в Чёрный бор, во лесные дебри. Рыла злые она коренья и готовила зелье лютое. И сливала она то зельюшко, лютую отраву сердечную, в кубок Вия, увитый змеями.
А затем, опустив во кубок сей яблочко, отравила также его.
После же явилася Хелья, будто нищенка-побирушка, у избушки в Чудских горах. Стала она прогуливаться с яблочком златым у окошечка.
— Продаю золотые яблоки! — зазывала Хелья хозяюшку. — А кто съест волшебное яблочко, обретёт тот вечную молодость!
И тогда принимала Снегурочка яблочко. Только чуть его откусила, тотчас же на землю упала. И уже она не дышала.
Рассмеялася Хелья грозно:
— Да!.. Кто съест волшебное яблочко — не состарится тот вовеки!
И вот к вечеру рудокопы вернулись. Только видят они: на земле Снегурка…
И тогда опечалились альвы чудские, зарыдали над телом Снегурочки.
Но никак не могли рудокопы предать тело гостьи земле, ибо та лежала, как будто во сне… И сработали рудокопы гроб из горного хрусталя. Цепи золотые сковали. И так тело спящей красавицы в гроб хрустальный они покладали.
А затем унесли его ко Залесью, ко Ярилиной той горе, к усыпальнице бога весеннего. Там Ярилушка до весны почивал. Может, там и она проснётся?
Скрыли гроб они во пещере. И повесили на златых цепях, укрепив его на столбах.
И на той горе рудокопы посадили вишневый сад: дабы раннею весной вишни расцветали, будто снегом — лепестками гору покрывали. И потёк из слёз ручей из горы печальной сей…
А в то самое время юный Лель всё ходил по Белому Свету. И повсюду искал Снегурку. Он искал её по лесам, и искал её по полям. Забирался в крутые горы и бродил по берегу моря.
И вот обратился он к Красному Солнцу:
— Ай ты, батюшка Солнце Красное! Днём ты землю всю освещаешь и весь Белый Свет озираешь! Ты не знаешь ли, где Снегурочка, Велеса и Вилы дочурочка?
Солнце-батюшка отвечал:
— Я доселе Снегурочки не видал. Может, Месяц Снегурочку встретил, тёмной ночью её приметил?
Лель воззвал тогда к Ясну Месяцу:
— Ай ты, батюшка Ясный Месяц! Ночью землю ты освещаешь, весь подлунный мир озираешь! Ты не знаешь ли, где Снегурочка, Велеса и Вилы дочурочка?
Месяц-батюшка так ему отвечал:
— Нет, Снегурочки я ещё не видал. Может, Ветер, мой братец, Снегурочку встретил, на дорожке её где приметил?
И тогда отправился Лель Сокольник ко Стрибогу, богу ветров:
— Ай ты, батюшка Ветер буйный! Овеваешь ты каждый камень, и листочек, и стебелёк… Не встречал ли ты где Снегурочку, Велеса и Вилы дочурочку?
Ветер-батюшка отвечал:
— За Великою Pa-рекою, да за реченькою Окою, там где Клязьма течёт у могилы-ховца, есть пещера в горе — усыпальница. И в пещерушке той печальной, овевал я сам гроб хрустальный… А во гробе том спит Снегурочка, Велеса и Вилы дочурочка.
И тут Финиста сын, Лель Сокольник, взвился к небесам Ясным Соколом. И помчался на крыльях ветров над лесами дремучими и топями зыбучими.
И нашёл он в Волжском Залесье ту пещеру печальную с гробом хрустальным.
И тут, скинувши перья на пол, он во ту гробницу вошёл. И тотчас, открывши крышечку гроба, он Снегурочку там обрёл. После её грубы холодные Лель, сын Финиста, целовал. А затем и перстень волшебный суженой своей надевал.
— Вот тебе перстенёчек, Снегурочка!
Перстень же тот золотой был во давние годы подарен Леле Ладой-матушкою самой. И от самого Дня Творенья сила в нём была пробужденья…
Тут очнулась Снегурка от тяжкого сна, и открыла ясные очи она:
— Здравствуй, Лелюшка мой прекрасный! Здравствуй, милый мой Сокол Ясный!
И тогда венцы принимали Лель и Снегурочка, дочь Мороза. В день весенней богини Сречи на Ярилиной той горе!
И пошёл от Снегурки с Лелем род снегуров, который слился с родом яров-волотоманов. Снег и Солнце, огонь и стужа слились вместе в его крови, будто память о той любви.
И теперь все славят Снегурку! Славят также юного Леля! Также Велеса с Вилой-юдой! Поминают и Лелю Свароговну!
СказыДАЖЬБОГА ПЕРУНИЧА
Шли-брели по миру волшебники,
говорили: «Хотим достигнуть —
мы чертогов Вышня Дажьбога,
где пьют Сурью мужи святые,
что Всевышнего прославляют!
Ищем мы святую обитель,
где река молочная плещет,
из сосцов Земун изливаясь…»
Их вела звезда за собою,
тёмной ночью — лунной тропою,
днём же — радугою-дугою,
уходящей в Сваргу пречистую…
И пришли те тридцать царей,
также тридцать князей-чародеев,
да и тридцать волхвов-ворожеев!
Так явились от края земли,
и от края земли от моря,
где нет ныне скорби и горя,
где звезда три года сияла,
Правый Путь в ночи указала…
Здесь они Книгу Ясную зрели.
Все читали её, и пели,
прославляя сына Дажьбога,
Млада Коляду пресвятого!
ПРИСКАЗКА
Вот и Зима-матушка прикатила в санях по Млечному Пути, а с нею сынок её Мороз и внучка Снегурочка. А значит, пришли Колядки да Святки[6]!
И там, где над лесами пролетели сани, где Мороз ударял волшебным жезлом, а Снегурочка рассыпала из рукава ледяные искры, там каждая веточка, каждая иголочка хвои сверкала блёстками.
И не узнать лес, он стал садом Ирийским. И то не Зима, то Корова Земун по саду похаживает, по небу Звёздное Молоко разливает и хвостом по земле снег метёт. А следом за матушкой идут Велес-Мороз с дочкой Снегурочкой.
Сколько же дел у них! Нужно весь мир выбелить, вычистить, серебром одарить. Прошли красно лето, осень золотая, пришла зима в белых нарядах, в короне серебряной с ледяными алмазами. И пора Старому году уходить, а Новому рождаться. И для Старого года сшит снежный саван, а для Нового года расстелены пелёнки…
И вначале Новый год приходит к нам братцами Колядою да Овсенем, рождёнными Вышним Дажьбогом и Майей Златогоркою… И это — день Рождества.
«Потрудилась Злата Матерь… Ой, Коляда и Таусень! Потрудилась, потужилась — и родила Таусеня. Таусеня то Овсеня! А с Овсенем — Коляду!»
И в мистерии новогодней к люлечке Овсеня и Коляды подходила Серая Уточка — та, что Мир сотворила вместе со Сварогом и что Алатырь укрыть хотела…
Ох, и хитрая… Ой, и странная…. «Служи, — говорила она Овсеню, — богу Чёрному!»
Но не слушал её Овсень, а слушал Матушку, служил он богу Белому. И стал он мосты мостить, пути прокладывать Трём Вышням: Крышню — первому, Коляде — второму, а третьему — Бусу Белояру…
И вот в ночь сочельника после появления первой звезды на улицы села выходили колядовщики.
Идущий впереди нёс на длинном шесте вырезанную из бересты Колядову рождественскую звезду. Вслед за нарисованной звездой шли колежане и пели колядки, виноградья, вспоминая о том, как в давние времена кудесники шли вслед за звездой и искали Коляду…
И просили они подарки под окнами, кто что даст: кулич ли, каравай, а то и целый окорок.
С сего и начиналось первое вкушение пищи после долгого и строгого поста. А у нас в избе баба Люба весь пост до сочельника готовила сочиво — кашу с мёдом и изюмом, и сочевики — пирожки с творогом, политые вишневым вареньем.
Каша на молоке и творог значили снег и небесное молоко, мёд — солнечную сурью, изюм — ирийский виноград, вишня — древо Вышня Дажьбога.
А как пост завершался с первой звездой, посреди стола ставили заливного поросёнка или же запечённый в тесте окорок. Тем и почитали Коляду, что приезжал в песнях «на солнечной свинке — золотой щетинке, погоняя поросёнком».
Украшала стол и утка в яблоках. А возле в кадке стояли ветки вишни, зацветшей к Рождеству…
Готовила баба Люба и маленькие сани из теста, сдобные булки в виде спелёнутого младенца, а также в виде уточек, оленей, медвежат… И так начинались праздники весёлые Коляды, гулянья и гаданья, и на санях катанья…
А там уже недалече был и Новый год календарный, что совпал с древним Велесовым днём, что есть поминание Старика Годовика…
Вспоминаю, как в детстве отец объяснял мне, что в годы старые — Новый год отсчитывали иначе, не по новому календарю, а с Красной горы, с начала Весны Ярой. Не потому ли Новый год и видится нам поныне младенцем Ярилою, или Яром. Не потому ли за морем его так поныне и встречают: «Хеппи Нью Яр!»
А у нас, когда говорят «С Новым Годом!», разумеют также и «С Новым Велесом!», ибо Велес — это также и Старик Годовик. И он же — Дед Мороз.
Ведь у Велеса много имён. Велес-свят — Властитель лесов, и сам живёт в лесу еловом. Его и кличут из-за этого Велесом-лесовиком.
И зимою-то снежной он особо сердит: бродит дедом до колен борода по долам и горам. Где он идёт — там лес трещит, потому его зовут Мороз Трескун…
— Так что ж, выходит, дедушку Мороза по-старому Велесом величают? — спрашивал я отца.
— Не только Велесом. В конце года он — Старик Годовик или Сивый Мороз. А в начале года мальчик звёздный, и зовут его Велий Яр или Новый год. Летом он в силу входит, а к Зиме опять станет дедушкой Морозом.
— Выходит так, что Велес — это дед Мороз, и он же — молодой Новый год… — удивлялся я. — Как же такое может быть?..
— В природе завсегда так. Ведь и ты сейчас мальчик, а потом станешь взрослым, а затем и дедушкой. Посему и Новый год становится Старым годом… Потом он снова рождается Новым годом.