женщина, на случай, если ты не можешь вспомнить свой собственный пол — появишься в мужской одежде. Терры в Академии носят форму — женщины Терры носят платья.
— Ты же сам сказал, что лучшая ложь — та, в которой есть доля правды, — напоминаю я ему, хватая пальто и надевая его поверх свободной туники. Сейчас оно такое старое, что ткань в некоторых местах посерела и протерлась. Хотя сейчас у меня нет времени выходить на улицу и покупать новую одежду. Кроме того, как сказал Регис, в Академии будет форма, которую можно будет носить.
— Какой убийца стал бы так нагло входить в Академию, выделяясь, как гнилой палец?
Он стонет. — Как больной палец, — инстинктивно поправляет он. — И ты совершенно права ни один ассасин никогда бы этого не сделал!
— И поэтому они не будут этого ожидать, — язвительно отвечаю я. Выделяться, в некоторых случаях, также означает слиться с толпой.
Вскидывая руки в отчаянии и надежде на поражение, Регис отворачивается от меня и топает к двери только для того, чтобы остановиться в последнюю секунду и резко развернуться ко мне лицом. Он указывает на мое лицо и хмурится. — Ты разрушаешь свои собственные шансы на эти четыре миллиона денза, — огрызается он. — Если они не примут тебя, то тебе некого винить, кроме себя.
— Они уже приняли меня, — вежливо напоминаю я ему.
— Это ни хрена не значит, — огрызается он. — Они вполне могут бросить на тебя один взгляд и вышвырнуть за ворота, и где ты тогда будешь? Ничуть не приблизившись к твоей свободе и нашим четырем миллионам денза.
Я на мгновение замолкаю, обдумывая его слова. Если я чему-то и научилась в этой жизни, так это тому, что если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, то обычно так оно и есть. Четыре миллиона денза… Это чудесное предложение. Я боялась принять его, и все же желание — жадность — к свободе заставило меня принять его. Еще одно задание, и тогда все это закончится. Больше никаких убийств. Больше никаких Божественных Существ. Я смогу освободиться от контрактного клейма Офелии и оставить остальной мир позади.
Деньги сами по себе ничего не значат для меня. Меня не волнует, что на них можно купить, кроме моей свободы, моей жизни на Пограничных Землях. Я смутно задаюсь вопросом, сохранился ли вообще домик, в котором я жила с отцом. Ладно, может быть, мне стоит оставить дензы, оставшиеся от миссии, чтобы отремонтировать его, если он все еще там.
— Ты действительно хочешь рисковать четырьмя миллионами денз только потому, что не хочешь носить платье? — Спрашивает Регис, вырывая меня из моих мыслей и возвращая в настоящее.
Я качаю головой. Ношение проклятого платья не улучшит и не разрушит мою миссию. — Если этому суждено сбыться, то пусть будет так, — говорю я. — Я не собираюсь вальсировать там, одетая как официантка в таверне.
Он выгибает бровь. — Я думаю, из тебя вышла бы прекрасная официантка, Кир, — говорит он. — Я не видел сисек, которые ты прячешь под этой мужской одеждой, но я уверен… — Я замахиваюсь кулаком, прежде чем он заканчивает это заявление. Как и ожидалось от товарища-убийцы, выросшего под опекой Офелии, Регис уклоняется от атаки со смехом и без особых усилий.
— Держи свои мысли о моих сиськах при себе, Регис, — огрызаюсь я. — Я здесь, чтобы угождать надоедливым Смертным Богам и найти цель. Не более того.
— Мне неприятно напоминать тебе, дорогая, но ты сама Смертный Бог.
— Факт, о котором никто не узнает, уверяю тебя, в платье или без платья. — Сначала я перережу себе горло, прежде чем подвергну опасности его и остальных членов Гильдии Преступного Мира. Верность превыше достоинства. Жизнь одного человека не стоит риска жизнями других, даже если эта единственная жизнь принадлежит мне.
Регис стонет, но, зная меня так долго, не может быть, чтобы он не осознавал мою полную серьезность в этом вопросе. — Хорошо, — ворчит он. — Заканчивай собираться, и я встречу тебя снаружи. Карета должна быть здесь, чтобы отвезти нас в Академию с минуты на минуту.
— Ты поедешь?
Он кивает. — Ты смотришь на своего очень преданного старшего брата, дорогая, — говорит он. — Если мне когда-нибудь понадобится встретиться с тобой и нас заметят, мы же не хотим, чтобы это выглядело слишком подозрительным. Кроме того, я слышал, что многие семьи приходят попрощаться с теми, кого принимают как Терру. Было бы странно, если бы смертные пришли, и никто не пожелал бы им удачи. — Он стучит один раз в деревянный дверной косяк, выходя. — Поторопись.
Я вздыхаю и возвращаюсь к своим вещам. Хотя складывать в мои сумки особо нечего, мы пробыли в магазине мадам Брион чуть больше недели, и благодаря ее высокой оценке нашей кулинарии появилось еще несколько маленьких безделушек. В этом, конечно, нет необходимости, но я не возражаю против маленьких дополнений — веточек трав, кожаного браслета с единственной плоской металлической подвесной и, что самое ценное, украшение для волос, которое можно вставить в узел, и оно одновременно служит оружием. Я беру тонкую палочку, проверяю, что нож в ножнах правильно закреплён, прежде чем запихнуть её в сумку и закинуть её через плечо.
Через несколько минут я спускаюсь по лестнице, а мадам Брион нигде не видно. Я бросаю последний долгий взгляд на пыльный магазин, который она так и не убрала, и улыбаюсь, понимая, что Регис, скорее всего, продолжит оставаться здесь после моего ухода. Мысль о нем, одиноком, в доме, полном грязи, приносит мне такую неподдельную радость, что я улыбаюсь, выходя из магазина и встречая его на улице.
Регис поднимает глаза, когда я выхожу, и хмуриться, увидев мое лицо. — Мне не нравится это выражение, — говорит он. — Перестань улыбаться, это жутко.
Я закатываю глаза. — Ты отлично играешь роль брата, — говорю я ему, продолжая улыбаться.
— Я серьезно, Кайра, — говорит он. — Эта улыбка заставляет меня думать, что ты что-то планируешь, особенно что-то, имеющее отношение ко мне.
— Правда? — небрежно спрашиваю я, направляясь к дверце ожидающего экипажа. Остановившись снаружи, я снимаю с плеча свою сумку и бросаю ее внутрь у дальней стены. В экипажах Богов обычно есть место сзади или на крыше для перевозки тяжелых сумок, но, к сожалению для нас, мы не Боги. Нам приходится довольствоваться гораздо более узкими и жёсткими дорожными каретами и экипажами, предназначенными для низшего класса Анатоля.
Я забираюсь в экипаж и сажусь спиной к кучеру. Регис вскоре следует за мной, занимая место напротив меня, когда дверь за ним закрывается, а ступеньки задвигаются под кабину, прежде чем кучер занимает свое место.
— Поговорим о плане? — Спрашивает он.
— В этом есть необходимость? — Я прислоняюсь к стене рядом с дверью и, моргая, смотрю на него. — Все просто. Вошел. Убил цель. Вышел.
Регис поджимает губы и проводит рукой по своей белокурой макушке. При этом он развязывает кожаный ремешок, связывающий более длинные пряди в пучок волос на затылке. — Клиент не слишком охотно делится информацией, — говорит он, собирая волосы в кулак и обматывая их кожаной лентой, затягивая ремешок с явным разочарованием. — Офелия обеспокоена тем, что это ловушка.
— Если бы она была так обеспокоена, то пришла бы сама или отправила другое сообщение, в котором просила бы меня отказаться от работы, — указываю я. Это опасно? Да, но так же обстоит дело и с любой работой, которую мы когда-либо выполняли. Я не могу отрицать, что эта миссия более важна из-за возможности того, что она может принести мне свободу. Какой бы… полезной ни была Гильдия Преступного мира и мое обучение на ассасина, с обещанием четырех миллионов денза приходит осознание того, что я действительно смогу бросить все это. Я смогу остановиться. В любое время, когда захочу. Я бы не стала ассасином исключительно ради выживания. Хотя я не могу представить, что еще я могла бы делать, одного факта, что у меня был бы выбор, достаточно, чтобы у меня потекли слюнки от надежды.
Руки Региса продолжают возиться с кожаным ремешком, когда он затягивает его на затылке. — Ты не ошибаешься, но это не значит, что мы не должны быть готовы ко всем неожиданностям. — Он заканчивает со своими волосами, а затем поворачивается, доставая из своей сумки длинный свиток. Разворачивая его, он кладет пергамент к себе на колени, чтобы я могла его увидеть.
Я наклоняюсь вперед, заинтересованная и впечатленная тем, что он открывает. — Это карта Академии? — Спрашиваю я.
— Да, это тоже стоит немалых денег, но я подумал, что это необходимо для обозначения путей отхода, если они тебе понадобятся, — говорит он.
Я хватаюсь за край страницы одной рукой, а другой хлопаю его по бедру, призывая подвинуться, чтобы я могла пересесть. Он ворчит и придвигается ближе к стене, когда я пересаживаюсь на место, которое он освободил для меня. Тесновато, но никого из нас это особо не волнует, поскольку мы изучаем карту, лежащую у нас на коленях.
— Здесь, здесь и здесь, — говорит он, указывая на различные точки по краям нарисованной чернилами линиям. Каждая точка отмечена буквой «X». — Это главные входы и выходы. Крестики поменьше обозначают только для слуг, а те, что побольше, конечно, предназначены для Богов и Смертных Богов.
— Эта карта не учитывает окна и другие варианты, — говорю я. — При необходимости я могу выбраться через канализацию в экстренной ситуации. — Я бы предпочла этого не делать, но есть одна вещь, которая мне нравится в городах — дополнительные маршруты для побега.
Регис морщится, но кивает в знак согласия. — Будем надеяться, что до этого не дойдет.
— Сомневаюсь, что это сработает, — говорю я, рассматривая различные другие отметки на карте и названия зданий. Я указываю на башню на северной стороне — самую дальнюю от других выходов. — В уведомлении сказано, что я должна явиться сюда для службы, — говорю я.
Регис чертыхается. — Ну конечно, — бормочет он. — Как можно дальше от обычных путей отхода.
— Должно быть, так и есть по какой-то причине, — говорю я, рассматривая округлую часть стены, отделяющую Академию от остальной части города. — Что мы знаем о самой Академии? Есть ли что-то на северной стороне, что бы препятствовало другим путям побега? Я не вижу там никаких ворот.