— Тексты, — рявкает Богиня, и как только она это говорит, несколько Терр выходят вперед, вынимая книги из сумок, которые они держат, и кладут их перед подопечным Смертным Богом. Без сумки и приказов я остаюсь молчаливой и неподвижной.
Никто из моих подопечных не оглядывается на меня. На самом деле, Каликс даже заходит так далеко, что зевает и выгибает спину, закидывая ноги в ботинках на стол перед собой. Богиня не оборачивается, а вместо этого пишет на доске серию слов, включая свое имя: Нарелль.
Я перебираю информацию на задворках своего разума, но не припоминаю имени. Тогда, я полагаю, Низший Бог. Это имело бы смысл. Насколько я понимаю, есть только несколько Высших Богов, которые занимают должности в Академиях.
Нарелль наконец поворачивается лицом к своим ученикам и хмурится, когда замечает Руэна, Каликса и Теоса — все сидят впереди и в центре. — Где ваши тексты? — требует она.
Теос пожимает плечами. — Я их не приносил.
Хмурое выражение на ее идеальном лице становится глубже, и она поднимает взгляд вверх. — Я знаю, что вам троим дали новую Терру, которая из них ваша? — спрашивает Богиня.
Руэн откидывается назад и смотрит через плечо — прямо на меня. Черт.
— Ты! — Нарелль указывает на меня длинным пальцем, а затем переворачивает руку ладонью вверх, прежде чем поманить меня пальцем. — Иди сюда.
Невидимая сила сжимает мое горло и тянет меня вперед. Я мысленно проклинаю себя, когда, спотыкаясь, отступаю от стены и обнаруживаю, что мои ноги двигаются сами по себе. В этом опасность Богов. Их способность проникать внутрь и принуждать. Лишь милостью чего-то не-Божественного большинство Смертных Богов не могут использовать это. Ощущение чужой Божественности, проникающей в меня, заставляет волосы на затылке встать дыбом.
Мои ноги не останавливаются, пока я не оказываюсь прямо перед Богиней. — Ты несешь ответственность за наличие припасов для своих хозяином, — огрызается она. — Где они?
— Мне ничего не было дано, ваша Божественность. — Слова сорвались с моих губ с предельной вежливостью. Все это время мои пальцы так и чешутся схватиться за лезвие.
— Отговорки. За это требуется наказание. — Не сказав мне больше ни слова, она щелкает пальцем в воздухе, и я разворачиваюсь лицом к ученикам. Теос наклоняется вперед, упираясь локтями в стол перед собой и сцепляя руки вместе, чтобы опустить подбородок на сцепленные пальцы.
Нарелль усмехается, и я чувствую, как воздух касается моих ног. — К тому же необычная форма, — отчитывает она. — Какая дерзость. — Я напрягаюсь и вынуждена заставить себя расслабиться. Какой бы ни была боль, она будет намного сильнее, если я напрягу мышцы.
Стоя там перед десятками глаз — самых разных, от любопытных до веселых и сочувствующих, — я прикусываю язык, когда Богиня Нарелль вершит свое наказание. От первого удара у меня перехватывает дыхание. Второй посылает вибрацию боли вверх по моим икрам. К третьему ткань моих штанов еще больше натягивается той же невидимой силой, которой, кажется, обладает эта Богиня.
Мои губы приоткрываются, и огонь хлещет по икрам. Я почти падаю на колени, поскольку интенсивность только возрастает. Боль обжигает мою плоть. Еще один удар. Кожа трескается. Кровь стекает по тыльной стороне лодыжек.
Насилие пронизывает меня насквозь, запечатываясь в моей крови. От жажды возмездия я сжимаю зубы до скрипа, у меня аж слюнки текут вонзиться в Божественную плоть и оторвать ее от костей. Еще один удар, а затем еще два. Я закрываю глаза, опускаю голову и молюсь какой-то неизвестной сущности — конечно, не чему-то Божественному — о том, чтобы это поскорее закончилось, иначе мое исцеление возьмет верх и раскроет мою тайну. Я проклинаю себя за то, что не предвидела чего-то подобного.
Удары прекращаются, и я приоткрываю глаза. Первое, что я вижу, когда поворачиваю голову, это лицо Найла — испуганное и полное беспокойства. Слишком добрый для его же блага, правда. Разорванная ткань моих брюк спадает, прилипая к израненной плоти и усиливая боль.
— Ты можешь возвращаться на свое место, Терра, — рявкает Богиня. — Поторопись — ты уже более чем достаточно прервала мой урок.
— Да, ваша Божественность. — Я выпрямляюсь и неуклюже поднимаюсь по лестнице, прекрасно осознавая, что на меня оборачиваются. Я игнорирую их всех, кроме троих ответственных. Проходя мимо их мест, я бросаю взгляд в их сторону. Не в силах остановиться, я молча обещаю отомстить. Теос наклоняет голову, но не улыбается и не выказывает других признаков веселья. Каликс зевает, совершенно не замечая моего свирепого взгляда. Руэн… полностью избегает моего взгляда и стоически смотрит на классную доску впереди.
Трусы.
К концу урока мои ноги превращаются в огненную массу, а в горле появляется привкус рвоты. Когда Терры покидают комнаты со своими Смертными Богами, я поворачиваюсь и натыкаюсь на пару крепких рук. Глядя в знакомые голубые глаза, я высвобождаюсь и отвешиваю поклон.
— Если вы скажете мне, где ваши тексты для остальных занятий, — шиплю я сквозь стиснутые зубы, — я пойду и заберу их.
Руэн ничего не говорит. Вместо этого он берет меня за руку и тащит в коридор. Израненная кожа на моих икрах натягивается с каждым шагом. Я прикусываю язык, чтобы не издать ни звука. Руэн не останавливается, пока мы не выходим из здания и не оказываемся на самом краю открытого двора, дальше всего от входа.
Нахмурившись, он указывает на северную башню. — Приведи себя в порядок, — рявкает он, — и не возвращайся сегодня.
— Но…
— Свободна. — Вот и все. Руэн не остается, чтобы посмотреть, выполню ли я его приказ. Он разворачивается на пятках и топает обратно ко входу в здание, двери которого открыты, пока Теос и Каликс ждут по обе стороны открытого проема.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Как будто я хотела бы отказаться от его приказа здесь и сейчас. Боль в моих ногах достигает своего апогея, когда я возвращаюсь в северную башню, и покалывание моей собственной способности пробегает по разорванной плоти. Проклятие срывается с моих губ, когда я врываюсь в свою комнату и закрываю за собой дверь.
Без сомнения, всем покажется странным, если я не буду хромать или хотя бы вздрагивать в течение следующих нескольких дней. Стиснув зубы, я делаю единственное, что умею делать. Я лезу в потрепанный мешочек, который принесла с собой, и достаю тщательно спрятанный кинжал, присаживаясь на скрипучую кровать. Подтягивая штанины брюк по выше, я зажимаю рукоять зубами и прикусываю, пока закатываю ткань до самых колен.
При таком слабом освещении трудно что-либо разглядеть, но даже за красными струйками, которые быстро высыхают на моей коже, я чувствую рассеченную и раздраженную плоть. Я почти испытываю искушение задаться вопросом, сдерживалась ли Богиня вообще, потому что настоящий человек, скорее всего, не смог бы вернуться в свои комнаты без помощи, как это сделала я. Тем не менее, она не удостоила меня ни единым взглядом, как только закончила со мной.
Вынув рукоять кинжала из зубов, я прижимаю острие к коже и провожу несколько линий по коже, которая уже находится в процессе срастания. Дыхание вырывается из меня, когда мой желудок сводит спазмами. Я быстро проделываю то же самое с другой ногой, прежде чем роняю кинжал и сгибаюсь пополам, зажимая голову между коленями, пыхтя от боли.
Легкий яд на заточенной кромке лезвия справится с этой задачей. Это замедлит заживление достаточно надолго, чтобы стало возможным, что я не более чем бедная несчастная смертная, которой поручили работу с тремя худшими Смертными Богами в «Академии Смертных Богов».
Жар наполняет мой рот, а вместе с ним и слюну. И все же я борюсь с позывом к рвоте. Хотели они этого или нет, но ирония того, что они не смогли унизить меня только для того, чтобы получить непреднамеренный позор и наказание, навлеченные самими Богами, не ускользнула от меня. Это почти хуже, чем если бы я просто склонилась над коридором и позволила Малахии трахнуть меня, как они с Теосом хотели.
Шипя от боли, я хватаюсь за край матраса. На меня нападает головокружение. Оно нарастает и по спирали проносится в моем сознании, пока недостаточно опустить голову между ног. Сев, я плюхаюсь спиной на кровать, а деревянные балки надо мной все вращаются и вращаются.
Я закрываю глаза. Яд прокладывает себе путь по моему организму, все слишком чертовски знакомо.
Глава 17
Кайра
— Это игра на выносливость. — Слова Офелии проникают в мой разум, пока мои мышцы сжимаются и подергиваются под поверхностью плоти. Отвратительный привкус разложения остается у меня на языке, душа меня с каждым выдохом. — Если тебя поймают, тебя будут пытать, чтобы получить информацию. Кто помогал тебе? Кто знал о твоем существовании? Где ты родилась? Кто твой отец? Кто твоя мать? Как их зовут?
Все, от задней стенки горла до переднего слоя зубов, кажется сухим, как кость. Мое зрение давно затуманилось, и единственное, что я вообще могу чувствовать, — это невыносимую боль. Плоть, которая была начисто содрана с моих рук только для того, чтобы отрасти снова через несколько минут, свисает, как ленты, с боков стула, к которому я сейчас привязана.
Никакое облегчение не могло погасить огонь в моем теле. Я всего лишь дымящаяся кучка пепла, не подозревающая, что уже умерла. И поскольку остался еще один лучик света, Офелия сосредотачивается на нем, возвращая его к жизни снова и снова, только для того, чтобы погасить самым жестоким образом.
Если бы ей нужна была информация, я бы ее дала. Если бы она хотела моей смерти, я бы перерезала себе горло. Если бы она чего-нибудь захотела, я бы это осуществила. Чего бы это ни стоило, чтобы остановить агонию, которая отрывает мою плоть от костей и выбивает кровь из вен. Но она этого не делает.
От ожогов вдоль позвоночника отслаивалась омертвевшая кожа, обнажая новую, неповрежденную поверхность под ней. Это больше всего — исцеление — сломало меня. Такое чувство, что часы, дни назад я, наконец, плакала, пока у меня не осталось ничего, кроме пыли в глазах. Пыль и гниль. Я отдала ей все, что могла. Мои слезы. Мои мольбы. Мои обещания. Моя бессмертная преданность. Все это напрасно, потому что чем быстрее я исцеляюсь, тем быстрее меня затягивает обратно в трясину агонии.