Свобода.
Этого у меня не будет, если я не научусь брать в руки клинок ассасина и совершать это первое убийство.
Шаги Офелии замедляются, и я останавливаюсь вместе с ней. Там, на вершине холма, далеко за этими рядами сжатых домов, находится жилище гораздо большего размера. Поместье нашей цели. У меня перехватывает горло, когда я бросаю быстрый взгляд на ее лицо и обратно.
— В документах сказано, что это мужчина, верно? — Спрашиваю я, гордясь тем, что мой голос не дрожит, несмотря на то, что внутри у меня все именно так и происходит.
— И женщина, — отвечает Офелия. — Пара. Тебе придется убить одного, а затем другого, поэтому я предлагаю тебе совершить свое первое убийство как можно тише, чтобы не разбудить твою вторую цель. Если ты потерпишь неудачу и будешь схвачена стражей Богов…
Ей не нужно заканчивать предложение, чтобы ее слова возымели действие. Я убираю свою руку из ее и скрещиваю руки на животе, будто могу так защититься. В памяти всплывают недавние воспоминания — как раскалённое клеймо вдавливалось в чувствительную кожу на животе, руках, бёдрах и ногах. Я моргаю, стараясь прогнать слёзы, жгущие глаза
Меня пробирает дрожь. — Я не подведу.
Как бы сильно я не хотела этого делать… Я не могу позволить себе потерпеть неудачу.
Или они, или я, напоминаю я себе. Они… или я.
Слова предупреждения Региса возвращаются ко мне, когда я смотрю на двухэтажное жилище на вершине того холма. «Всегда выбирай себя в худшем случае», сказал он мне. «Так поступят и все остальные. Ты не можешь доверять им. Итак, доверься единственному человеку, которому ты можешь, — себе. Будь эгоисткой».
— Ты идешь со мной? — Спрашиваю я, убирая руки с талии и наклоняясь, чтобы еще раз проверить, на месте ли мои клинки. Мои руки дрожат на рукоятках, но все в порядке. Я делала это раньше… теоретически. Я тренировалась для этого. Я дралась с Регисом и многими другими. Меня учили, где находится каждое слабое место. Каждая артерия и кровеносный сосуд, которые можно использовать для выкачивания крови как у мужчин так и у женщин. Это просто применение моих уроков на практике. Вот и все, что это… практика.
В моей груди бешено колотится сердце, вызывая странные пронзительные ощущения во всем теле. Как острые концы плотницких гвоздей. Снова и снова они вонзаются в меня, пока я не клянусь, что если бы я протянула руку и пощупала свою грудную клетку, то увидела бы, что из нее течет кровь, а не дождевая вода, и остатки этих гвоздей торчали бы из моей плоти, даже из одежды. Свидетельство страха моего сердца.
— Я подожду здесь, — отвечает мне Офелия. Она опускает взгляд, и хотя она не тратит много времени на то, чтобы разглядывать меня, я знаю, что она увидела все, что ей было нужно. Каждую дрожь в моих конечностях, хотя я и пытаюсь это скрыть. Каждый нервный тик, который мне еще не удалось обнаружить и искоренить. Она видит все, и если бы я сама не видела, как у нее текла кровь в тех редких случаях, когда она была ранена на тренировке, и внимательно наблюдала, сколько времени потребовалось этим незначительным порезам, чтобы зажить, я могла бы подумать, что она больше Смертная Богиня, чем я. Иногда кажется, что она нечто большее — как некая Богиня, чья душа случайно попала в тело смертного, а не Божественного Существа.
Офелия никогда не боится. Всегда уверена в себе. Жестока, но не без причины. Меня могли купить гораздо худшие смертные или… Меня могли бы отправить к самим Богам. Я содрогаюсь при мысли об этом. Даже если им и предоставлены большие удобства, невозможность гулять по улицам с другими, дышать воздухом в Пограничных Землях или даже вспомнить лицо моего отца. Все это бесценно для меня и стоит каждой капли боли в моей нынешней жизни. Вот почему мне нужно сделать этот выбор. Если я когда-нибудь захочу вернуть ту мирную жизнь, которую я помню в Пограничных Землях, мне нужно уметь выживать.
— На это есть ограничение по времени, — продолжает Офелия после короткой паузы, оценивая меня. — У тебя есть время до восхода солнца, чтобы выполнить свою задачу. Убей эту парочку и возвращайся сюда до того, как первые золотые россыпи достигнут неба, и твое обучение будет завершено.
На этом я останавливаюсь. Я знала, что это было похоже на какое-то последнее испытание, но я не знала, что это ознаменует конец моего времени в качестве ученицы ассасина. — Означает ли… — Я не решаюсь спросить об этом, опасаясь, что уже знаю ответ, но желание быть уверенной растет во мне, не давая мне облегчения, пока я не получу ответ. — Означает ли это, что я смогу покинуть Гильдию? — Спрашиваю я. — Что, если я убью этих людей, мне больше не придется спать в камерах? Что я смогу выйти одна?
Темный взгляд Офелии снова останавливается на мне. Ее полные губы поджимаются, уголки слегка опускаются, когда она оценивает меня… или я так предполагаю. Это так трудно определить по ее загадочному выражению лица. В отличие от меня, она уже научилась изображать внешнюю апатию. Как будто ее ничто не смущает. Ни слишком смелый вопрос, ни слишком отвратительный поступок.
— Ты никогда не будешь свободна, Кайра, — говорит она. — Нет, пока твой долг Преступному миру не будет выплачен полностью. Но этим ты докажешь, что способна занять свое место среди других ассасинов в нашей Гильдии. Тебе будут давать работу и платить за нее. И если твоя родословная будет раскрыта ты выполнишь свои инструкции о том, что ты должна сделать. — Мое тело снова напрягается от этого напоминания. — Я уверена, что мне не нужно повторять тебе, что это совсем другое дело. Как только ты попробуешь свою кровь, твое уничтожение вместе с уничтожением Преступного Мира будет взаимно обеспечено. Ты станешь ассасином Гильдии и перестанешь быть Кирой, кочевницей. Так что, да, если ты так озабочена сном в камерах — после этой ночи, если ты завершишь свою миссию удовлетворительно, тебе будет позволено больше вольностей.
Она слегка наклоняется, выгибаясь надо мной, когда я откидываю голову назад и смотрю в ее полуприкрытый взгляд. Хотя я могу видеть ее глаза, различать отдельные пряди коричневого, красного и золотого в радужке, я не вижу истинных намерений за ее словами. На самом деле, такое чувство, что она что-то скрывает. Как будто она всегда скрывала то, что дремлет внутри нее.
— Однако не принимай то, что вполне может оказаться твоими новообретенными вольностями, за свободу, Кайра, — предупреждает она меня. — Истинная свобода приходит, когда ты способна сделать любой выбор самостоятельно, без чьего-либо командования или влияния. Хорошо исполни свой долг сегодня вечером, и ты будешь вознаграждена. Потерпишь неудачу… и ты поймешь, почему на свете не бывает несостоявшихся убийц.
Я хмурюсь. — Но я никогда не встречала несостоявшихся убийц. Таких нет в… — Одна изящная бровь приподнимается над ее глазом, и я замолкаю. — О, — неуверенно заканчиваю я, осознав свою оплошность.
Офелия выпрямляется и оглядывается на виднеющийся неподалеку особняк. — А теперь беги, — командует она. — Я буду ждать здесь новостей о твоем успехе.
Я проглатываю комок в горле, но он не проходит без укола боли. Однако, вместо того чтобы жаловаться, я поворачиваюсь к особняку и начинаю переходить улицу. Почти сразу после того, как мы расстаемся, я оглядываюсь назад, и мне кажется, что Офелии удается слиться с тенями. Я больше не вижу ее, даже если знаю, что она там.
Продолжай двигаться. Я уже давно прошла точку невозврата. Это то же самое.
И все же, несмотря на это предупреждение, чем ближе я подхожу к поместью, тем сильнее бьется мое сердце о грудную клетку. Как будто эта сумасшедшая тварь может остановить приближающуюся смерть моей цели одним только шумом своего страха.
Маловероятно.
Мои ноги передвигаются быстро, проглатывая маршрут между Офелией и поместьем. Подойдя к железной и каменной ограде, окружающей дом Богов, я быстро взбираюсь на неё и спрыгиваю в тени по ту сторону. Я сливаю себя с ландшафтом, становясь частью теней. Чувствую, как они тянутся ко мне, касаются моей кожи, шепчут, чтобы я подошла ближе. Чтобы я отдала себя им полностью и позволила им питаться мной для поддержания силы.
Я избавляюсь от этих своенравных эмоций и покалывания собственной силы, сокращая пространство между собой и зданием, в которое мне суждено войти. Мне совсем не сложно взломать замок боковой двери и проскользнуть внутрь. Я понимаю, что Боги слишком самоуверенны в себе. Здесь нет охраны. Никаких часовых, расхаживающих по тихому дому вокруг меня.
Я закрываю глаза и посылаю всплеск силы, разыскивая своих маленьких друзей. Несколько пауков откликаются на мой зов. Я встречаюсь с их крошечными умишками, и вместе наше коллективное сознание объединяется. За моими закрытыми веками я вижу очертания дома, в котором я стою. Через разные коридоры и комнаты к спальне Божественной пары, за которой я пришла.
Пауки встревожены. Они не так много говорят человеческими словами, но я чувствую направление их мыслей, и что-то еще слишком напугало их. Что бы это могло быть…?
Укус страха врезается в меня, и я спотыкаюсь, почти скользя, когда моя спина ударяется о стену. Рикошет боли пронзает мой позвоночник и легкие. Мое дыхание застывает в горле, когда один из пауков пронзительно кричит в моей голове. Крошечные, грязные пальчики разбивают его на куски, уничтожая его жизнь. Несколько других пауков, тех, что вокруг него, физически убегают от любого источника опасности. Однако при этом они разделяют со мной видение того убийцы паука.
Маленький ребенок с длинными волосами и окровавленным и перепачканным грязью лицом шлепается на пол своей комнаты. Слезы оставляют четкие дорожки на его слишком худых щеках. Страх. Ребенок так же боится пауков, как и они его.
Кто он? Пленник? Зачем Богу держать такого грязного ребенка в своем доме?