– Не печальтесь, глава У, время покажет, кто был прав, – успокаивающе произнес Чжао Шаюй.
– Моя печаль, молодой господин Чжао, лишь об одном: неразумно было полагать, что все распри ушли в прошлое вместе с войнами и Сошествием гор. – У Иньлин слабо улыбнулся и сел прямо. – Позиция оставшихся вполне ясна, давайте подытожим.
После ухода главы Чу решение приняли быстро. Все присутствующие кланы обязались отправить разведчиков в подозрительные земли; ходить постановили большими отрядами, включающими в себя адептов разных кланов и разного уровня, от рядовых до старших и опытных, причем более слабым запретить использование стихийных заклинаний, а всем – проявлять особую осторожность в использовании оружия, талисманов и артефактов. Договорились держать связь и собраться через месяц – отчитаться о проделанной работе. Вэй Юншэн пошутил, что младшие ученики его клана как раз жаловались, мол, заняться нечем, вот он их и отправит поднимать записи о божественных охотах за последние пять лет.
– Также очень важно следить за активностью любой нечисти не только на границах, но и внутри своих земель, – сказал напоследок У Иньлин. – В этот раз «волна» подняла всего двух яогуаев и много мелочи, а у них на пути стояли обученные адепты, и то я ощутил себя богомолом перед телегой[225]. Благодарю, уважаемые гости, что нашли время и силы посетить Башню Ветров. Если пожелаете задержаться, вам будет оказан наилучший прием. А сейчас прошу меня извинить, – он тяжело поднялся, опираясь на руку помощника, – но этому богомолу пора на отдых. Все-таки телега была непростая.
– Благодарим главу У за гостеприимство, мы задержимся, – поклонилась Янь Хайлань.
– Мы тоже, – поддержал ее Вэй Юншэн, и они вновь переглянулись.
Хань Даичжи и Чжао Шаюй предпочли откланяться, и зал постепенно опустел.
Глава 8. Пред ароматом цветов не устоять ни робкому, ни благочестивому
Несмотря на обилие эмоций и впечатлений, Сяньцзань не забыл сразу же после приема разузнать у дяди, где живет семья Чжан Сяомин. Как тот и говорил, искать их стоило не в поместье Лан, а поблизости от резиденции клана Хань Ин, на берегу Тунтяньхэ – там селились те заклинатели, что не состояли в клане, но и бродячими не считались, либо те, кто по каким-то причинам отошел от дел. Отец Чжан Сяомин, скорее всего, относился к последним. Незавидная судьба: и в клане не занят, и в городе не принимают за своего.
Дядюшка и вправду проявил удивительную чуткость, пригласив деву Чжан на прием.
Пару дней Сяньцзань не находил себе места: написать понравившейся ему девушке или нет? Да, он видел явный интерес и с ее стороны, но не к месту проснувшаяся застенчивость словно склеила рыбьим клеем и язык, и пальцы, и даже мысли. Костяная шпилька с искусно вырезанным цветком магнолии лежала перед ним и никак не способствовала поиску нужных слов.
Помогло, как ни странно, письмо Иши. Брат писал, что все благополучно и за усердную службу его повысили до восьмого ранга, спрашивал о Ючжэне и между строк рассказывал о каких-то важных новостях, касающихся расследования. Старательно задвинув подальше всколыхнувшуюся тревогу – наверняка Иши сообщил не все, решив его поберечь, пусть и достиг ровно противоположного эффекта, – Сяньцзань искренне порадовался за брата, быстро составил ответ и наконец сел и за другое письмо, напомнив себе старую пословицу: жемчуг на берегу моря не лежит, если хочешь его добыть – придется нырять.
Само собой, он понимал, что сразу письмо Чжан Сяомин не отдадут – сначала его прочитает по меньшей мере мать, – поэтому писал как можно более вежливо и держался строго в рамках приличий. Выразив надежду, что дева Чжан помнит об их встрече и подаренной шпильке, Сяньцзань неожиданно для себя стал рассказывать о своем саде. О том, с какой любовью его мать выбирала и высаживала деревья и цветы, как долгие годы сад стоял заброшенным и печальным, как его младший брат пришел вместе с весной и принес в него жизнь и радость.
«Я рад, что мы встретились впервые именно в саду, – так закончил он письмо, – ведь это место, где красота и гармония природы существуют наравне с искусностью рук и глубиной разума человека. Льщу себя надеждой увидеть вас вновь среди цветов и под луной»[226]. Замер с кистью над бумагой, едва не смалодушничал в желании переписать окончание письма – вдруг слишком откровенно? – но оставил как есть. Чжан Сяомин поймет, а что подумают другие, не столь важно. Наверняка ее родители – мудрые и понимающие люди, другие не смогли бы воспитать такую дочь.
Ответ пришел уже через два дня. Многие, Сяньцзань был уверен, сочли бы такую поспешность неприличной для девушки, но Чжан Сяомин с самого начала показала себя равнодушной к мнению окружающих, и такой скорый ответ говорил лишь о том, что и она заинтересована в общении. Приободрившись, Сяньцзань развернул письмо и воодушевился еще больше с первых же строк. Дева Чжан сообщала, что очень благодарна за письмо и прочитала его с удовольствием, а еще о том, что в дальнейшем писать ей можно без стеснения, ведь отношения с родителями у нее вполне доверительные и переписку они читать не будут. Рассказывала о саде у своего дома: «Разумеется, ему не сравниться ни с садом господина Мэна, ни с вашим – вижу его как наяву после ваших историй, – но он тоже хранит особое очарование. В семье, где один из супругов заклинатель, само течение жизни – как слияние двух миров, как встретившиеся в ночном небе звезды, сошедшие с привычного пути ради взаимного притяжения. Главное украшение нашего сада – фонтан в виде головы дракона, а дорожки посыпаны разноцветным песком, который матушка смешивает сама, добиваясь нужных оттенков; отец же выращивает здесь лекарственные травы и продает окрестным целителям. Конечно, это не линцао, их секреты надежно хранят в клане Хань Ин, но заклинатели должны делиться с простыми людьми тем, чем могут». Напоследок Чжан Сяомин попросила рассказать больше о Хофэе, родном городе Сяньцзаня. И торговец крепко задумался.
Вынужденный рано повзрослеть и взять на себя заботу о семье, он был лишен многого из жизни молодых людей своего круга. Редко получалось выбраться с братьями за город – запустить воздушного змея, поиграть в цзянцзы или цуцзюй[227], – и гораздо чаще развлечениями служили книги, вэйци[228] или сянци, привезенные матерью из родового поместья Мэн. В вэйци и сянци из братьев Си лучше всего играл Иши, Сяньцзань же был знаком с правилами лишь на уровне, достаточном, чтобы составить брату партию. И вот теперь он осознал, что очень давно не видел вокруг себя ничего, кроме дома, лавки и дороги в монастырь Тяньбаожэнь или столицу. Отчего-то стало совестно, и Сяньцзань порадовался, что дева Чжан не видит краски смущения на его лице.
На следующий же день торговец запряг лошадь в повозку и отправился в поездку по окрестностям. Он с удивлением обнаружил, как, оказывается, хорош Хофэй летом: лежащий посреди лесистых холмов, как драгоценный самоцвет в глубокой чаше, окруженный цепью небольших озер, по берегам которых яркими пятнами разбросаны сады, с притаившимися в тени легкими качелями, крошечными придорожными святилищами Дракона и Феникса, каменными сторожевыми башнями на въезде и выезде из города… Сяньцзань впервые за долгое время дышал полной грудью, подставляя лицо ветру, здесь, за городскими стенами, несущему прохладу, а не жар и запахи многочисленных мастерских и закусочных, и очень хотел жить. Прямо здесь, прямо сейчас.
В письме он описал подробнейшим образом все, что видел в ходе прогулки и помнил из рассказов родителей и знакомых, а к письму приложил найденный на берегу одного из озер красивый темно-зеленый камень с красными прожилками. Названия он не знал: в камнях, в отличие от тканей, не разбирался – и с радостным удивлением прочитал в новом письме, что ему попался сюэдиши[229]. «Есть легенда, – писала Чжан Сяомин, – что Лазурный Дракон когда-то был влюблен в смертную девушку и собирался уже забрать ее в Небесные сады и сделать своей женой, когда она погибла; безутешный бог превратил землю, где она умерла, в камень. Потому сюэдиши – зеленый как трава, на которой умерла возлюбленная дракона, а красные прожилки его – кровь девушки, застывшая под действием драконьих чар. С той поры сюэдиши считается камнем жизни, здоровья и процветания, ведь Лазурный Дракон вложил в него всю свою любовь к той девушке и память о ней. Не сомневайтесь, господин Си, я оценила ваш подарок».
Минуло две недели оживленной переписки, и Сяньцзань уверился, что ему жизненно необходимо встретиться с Чжан Сяомин. Если он хотел просить ее стать его женой (а он хотел, это желание вошло в его мысли и чувства естественно и незаметно, как воздух или цветочный аромат), он должен был обсудить это в первую очередь с ней, а потом уже обговаривать детали с ее родителями. Однако, несмотря на все вольности в письмах, просто так увидеть девушку он не мог. Нужен был повод. И этот повод подсказал господин Мэн, когда Сяньцзань выбрался к нему в поместье попросить совета в своей беде.
– Наступило самое жаркое время года, озера вокруг Хофэя вот-вот покроются цветущими лотосами. Я как раз собирался вывезти супругу на лодке полюбоваться ими, почему бы не позвать с собой дорогого племянника и чету Чжан? – по-доброму усмехнулся дядюшка.
В назначенный день Сяньцзаню в который раз за последнее время стало стыдно: лотосы цвели каждый год, а он и не помнил этого нежного бело-розового покрывала, рассыпанного по казавшейся особенно темной воде – будто всю свою прозрачность и пронизанное солнцем сияние она отдала пышным изящным цветам, неумолимо пробивающимся сквозь ил навстречу свету. Правы были братья, сетовавшие на то, что он уделяет работе чересчур много времени, ох как правы…