– Судя по твоему поведению, надо пожелать доброго утра, – сказала сзади Цю Сюхуа. Непроизвольно вздрогнув, Ючжэнь обернулся. Девушка сидела на траве, в нескольких шагах от него, кутаясь в плащ. Смутила внезапная мысль: а давно ли она вот так сидит? И сколько успела увидеть?.. Да кто он, в конце концов, юная дева, что ли? Ючжэнь даже рассердился на себя, но ответил приветливо:
– И тебе доброго утра, дева Цю. Как себя чувствуешь?
– Как будто по мне табун лошадей проскакал, – хмыкнула она. – Но, видимо, только по мне, ты-то вполне доволен жизнью.
– Ощущения и для меня были… не слишком приятными, – уклончиво проговорил Ючжэнь. – Позволишь руку?
Она медленно переместилась ближе и безропотно протянула ее. Проверив пульс, юноша ободряюще улыбнулся:
– Что ж, течение ци восстановлено, сердце бьется ровно. Чем бы это ни было, твое здоровье вне опасности.
– Если мы снова не столкнемся с чем-то подобным, – мрачно заметила заклинательница. – Ума не приложу, что это, никогда о таком не слышала. Знаешь, словно тебя накрыло огромной волной, только не из воды, а из энергии, и она несется сквозь тебя, а ты и сделать ничего не можешь. Я думала, у меня меридианы загорятся. Сейчас еще ничего, только в даньтяне[234] печет немного, – поморщившись, она приложила руку к низу живота.
– Может, нечисть какая? – предположил Ючжэнь.
– И что же это за нечисть такая, которая даже не попыталась нас сожрать? Ни сразу, ни потом, в ночи? – фыркнула Цю Сюхуа. – Нет, оно пронеслось мимо и исчезло. Мы ему неинтересны.
– Вода спадет – камни обнажатся[235]; что толку рассуждать, не имея нужных сведений. Ты позволишь мне одеться, дева Цю? С тобой приятно беседовать, но я в несколько неподобающем виде, – мягко ответил Ючжэнь.
Он совершенно точно не намекал ни на что предосудительное, но Цю Сюхуа вздрогнула, заалела лицом и ушами и торопливо, едва не запутавшись в ногах по дороге, бросилась к погасшему костру. Добродушно посмеиваясь, Ючжэнь облачился во все положенные слои монашеского одеяния, особое внимание уделив заправленным в чулки штанинам[236], расчесал и заколол волосы, старательно не замечая собственного смущения. Он не лицемер, в конце концов, да и заклинатели всегда отличались куда более свободными нравами, и все же… странно и непривычно.
– Думаю, путь продолжим позже, – сказал он после скромного завтрака. Девушка согласно кивнула, избегая его взгляда. – Отдохни, дева Цю, а я, пожалуй, наведаюсь в то ущелье, которое мы прошли вчера. Если впереди нас поджидают еще подобные странности, неплохо бы пополнить запас лекарственных трав, а их там в изобилии.
Трав в ущелье действительно росло много, и Ючжэнь, знающий, что и где искать, управился примерно за ши. Конечно, грядок давно уже не касалась рука человека, но когда-то все было высажено именно так, как лучше для того или иного растения. Пробираясь у самой стены ущелья, на каменистом склоне, залитом солнечным светом, Ючжэнь заметил необычные соцветия – не из лепестков, а из плотных разноцветных листьев. Растения теснились группами, словно вырастали прямо из камня. «Так вот они какие, каменные розы!» – восхитился Ючжэнь. Он только читал о жоучжи[237] да видел рисунки в старинных трактатах, но сразу узнал эти удивительные порождения гор. Бережно проводя кончиками пальцев по сочным листьям, Ючжэнь вдруг подумал о Цю Сюхуа. Она ведь такая же: упрямая, местами колючая, выросшая в горах, но ранимая и яркая, тянущаяся к солнцу.
Ючжэнь решительно достал из котомки одну из пары деревянных пиал, в которых порой готовил лекарства, и, заботливо выкопав одну розу – зеленую с красноватыми разводами на листьях и нежно-розовыми бутонами, – пересадил ее вместе с землей в пиалу, а сверху завернул в чистое полотно. Кто знает, вдруг ему удастся сохранить драгоценный саженец для монастыря, и его скромный вклад украсит сад целителей.
Пора было возвращаться к спутнице, но Ючжэнь медлил, стоя на склоне и глядя на безмолвную долину. Неведомое прежде чувство одиночества надвинулось горной тенью, и безжалостная память услужливо подкинула горькие строки:
Зеленые горы лежат за северным валом,
А белые воды кружат у восточной стены.
С этого места, едва мы с тобою простимся,
Сухим тростником умчишь ты за тысячи ли.
Плывущие тучи – это путника думы.
Закатное солнце – это друга душа.
Рукой на прощанье махнешь и уйдешь отсюда,
И даже твой конь грустно-протяжно заржет[238].
– Ну что, с другом простился, с конем разлучился, все как полагается страннику в дальней дороге, – невесело пошутил Ючжэнь и, решительно прогнав ощущение потерянности, спустился со склона.
Цю Сюхуа в отсутствие спутника времени зря не теряла: на кусте сирени прибавилось и ее постиранной одежды, а по поляне плыл острый свежий запах, будто совсем недавно прошла гроза.
– Заклинательские хитрости, – пожала она плечами, встретив вопросительный взгляд Ючжэня. – Правда, с травами что-то не то, да и зелья на вкус вроде не такие должны быть. Приходится беречь, пока новые достать негде, но, если я не ошибаюсь, скоро… Впрочем, ладно. Не везет мне с полетами на мече никак, все время что-то мешает.
– Может, с этим дело пойдет быстрее? – И он выложил ей на колени душистый букет. – Это годится не только для заклинателей, смотри, здесь ветви сосны, лаванда и фиалки. Запах сосны лечит и очищает, фиалки успокаивают, причем полезны и цветы, и листья, но особенно прекрасна лаванда: умиротворяет душу, уравновешивает эмоции, унимает головную боль и тревогу.
– Ты принес мне цветы? – Цю Сюхуа осторожно прикоснулась к ароматной охапке.
– И для пользы, и для красоты. – Усевшись поблизости, Ючжэнь принялся раскладывать собранные целебные травы. – Поэт и ценитель искусства усмотрел бы в этом повод налить вина и предаться веселью[239], но я целитель и смотрю прежде всего на пользу. Важно, чтобы и дух, и тело пребывали в ладу[240], а что более благотворно для духа, нежели красота?
– Они… чудесны, спасибо, – почти прошептала Цю Сюхуа, зарывшись лицом в немудреный букет. Кончики ее ушей пылали, и монах покривил бы душой, сказав, что это совсем ему не нравится.
Остаток дня и ночь прошли спокойно. Утром за сборами Цю Сюхуа спросила, хмуря тонкие брови:
– Ты уверен, что хочешь идти дальше? Здесь становится опасно, а меч нас двоих не выдержит. Вернуться потом будет невозможно.
– Я-то уверен, а вот ты – похоже, не очень, – отозвался Ючжэнь. – Так и не скажешь, куда мы идем? – Она закусила губу, он мягко усмехнулся. – Тогда скажу я. Мы вступили на прежние земли клана Цинь Сяньян, правда ведь?
– Как ты… как ты можешь произносить всеми забытое имя вот так? – Ее губы дрожали, взгляд затравленно метался по его лицу. – Неужели тебе все равно?!
– Все равно что? – спокойно уточнил Ючжэнь. – То, что ты привела меня в считающиеся проклятыми земли? Так я пока никакого зла от них не видел, кроме того непонятного то ли ветра, то ли волны, но от него и ты пострадала. То, что клан Цинь Сяньян обвиняют в Сошествии гор? Людям свойственно искажать факты и приукрашивать действительность, так что правда о тех днях, думается мне, намного сложнее того, что рассказывали мне в монастыре или моему саньгэ на дворцовой службе. Наверное, и дагэ молчал по этой же причине. Семьдесят лет минуло, мы ничего не можем знать наверняка. Так чего ты боишься, дева Цю? Что я последую или не последую за тобой, даже теперь?
– Я ничего не боюсь! – вскинулась было девушка, но тут же осеклась и потупилась.
– Раз так, тогда и вовсе нет смысла задерживаться тут. – Ючжэнь подхватил котомку, заткнул за пояс фучэнь и первым пошел через кусты. Цю Сюхуа вскоре обогнала его, пытаясь одновременно накинуть плащ и поправить меч на боку; запуталась в завязках, выругалась сквозь зубы и быстро зашагала вперед по ровной каменной дороге.
Теперь, когда его давние догадки о цели их путешествия подтвердились, Ючжэнь смотрел по сторонам с гораздо большим вниманием и любопытством, подмечая различные особенности. Если ущелье с травами походило на клановые сады, где растения не только услаждали глаз, но и приносили пользу, то эта местность за аркой вполне тянула на гостевую или хозяйственную часть. Живая изгородь по бокам сильно разрослась без ухода, но сквозь нее можно было разглядеть павильоны и беседки из белого и темно-серого камня: иные целые, иные полуразрушенные, поросшие плющом, а какие-то строения и вовсе походили на склады или сараи. «Более полувека прошло, – раздумывал Ючжэнь, – а все мерещится, что хозяева вот-вот вернутся в покинутый дом. И какое все же отношение дева Цю имеет к Цинь Сяньян? Надеюсь, она расскажет хоть что-то, прежде чем мы доберемся до ее собратьев».
Несколько ши спустя впереди показалась очередная лестница, уводившая в проход между скалами. Цю Сюхуа устремилась по ней почти бегом, но на полпути, на небольшой площадке, остановилась и круто развернулась к Ючжэню.
– Мы дошли! – она глядела с вызовом. Ючжэнь неторопливо поднялся к ней, осматриваясь. По обеим сторонам площадки в нишах стояли искусно выполненные статуи: справа возлежал могучий тигр, подняв гордую голову, слева присел с наполовину вынутым из ножен мечом воин в легком доспехе, с непокрытой головой.
– Эта новость радует мое сердце, дева Цю. Но вряд ли нужное нам место располагается на данной лестнице, сколь бы красивой она ни была. Укажешь мне путь?
Однако Цю Сюхуа не трогалась с места, пристально вглядываясь в его лицо. Ее глаза – о, Ючжэню хорошо было это известно – таили и небесные звезды, и огни Диюя, но сейчас казались двумя черными безднами на бледном лице, затягивали в неизведанную глубину. Ючжэнь ощутил легкое головокружение, будто пропасть с частоколом на дне разверзлась под его ногами, и неясно было, упадет ли он в нее или его удержат на самом краю. Он молчал, охваченный сложным, не поддающимся описанию чувством, а девушка вдруг судорожно вздохнула, как перед прыжком в воду, и, сделав пару спотыкающихся шагов, обхватила лицо Ючжэня ладонями, прижавшись губами к его губам.