Он уже открыл было рот, чтобы все же попытаться уговорить противника умерить ярость, как в прихожей снова затопали, в оставленную открытой дверь вбежали несколько адептов Цинь Сяньян, тут же выстроившись полукругом.
– Глава клана приказал молодому господину и молодой госпоже немедленно явиться к нему вместе с чужаком, прибывшим извне, – доложил самый старший.
– О, неужели сам глава заинтересовался происходящим? – протянул Снежный Беркут, нехорошо сощурившись. – В таком случае зачем ему этот презренный сын? До этого он прекрасно справлялся и без меня.
– Прошу прощения, молодой господин, – адепт почтительно поклонился, но голос его был тверд, – в случае вашего отказа идти добровольно нам приказано привести вас силой.
– К чему так утруждаться? Я и сам пойду. – С громким стуком вбросив меч в ножны, сын главы первым вышел на улицу. Цинь Мисюин дрожащими руками попыталась прибрать растрепавшиеся волосы, но шпильки выскальзывали из пальцев, и с удрученным вздохом она сдалась. Набросила на голову белую вуаль и поднялась, опираясь на руку Цю Сюхуа.
Снаружи их сразу повели прочь от прибрежного поселка, по той самой дороге, где стоял камень с названием. Местность постепенно повышалась, несмотря на голые, почти лишенные растительности склоны, признаки жилья попадались все чаще: отмечавшие границы тропы ряды камней; ровные грядки, засеянные ямсом и разными овощами; вывешенные для просушки циновки и одеяла. Ючжэнь заметил и несколько тренировочных площадок: с мишенями для лучников, с соломенными и тряпичными чучелами для мечников; одна располагалась на плоском уступе, и с края совсем молодые адепты отрабатывали полеты на мечах. Под уступом были разложены охапки сена и старые подранные матрасы – смягчить падение, и несколько парней уже барахтались там под дружеские насмешки товарищей. Да, нынешний Цинь Сяньян очевидно небогат, зато прекрасно организован – и дисциплина заслуживает пристального внимания. Ючжэнь все еще был настроен на мирный разговор, но не мог не задуматься о том, что будет, если изгнанники все же решат вернуть утерянное силой и напасть на земли других кланов? А ведь основная мощь Цинь Сяньян наверняка скрыта от посторонних глаз, и не ему, простому даосу, трезво оценивать силы возможного противника. Его ведь не готовили к войне.
Да и никого из его братьев не готовили, кроме Шоуцзю; но Шоуцзю мертв, а сама война, кажется, вот-вот встанет с пожелтевших страниц старинных хроник и шагнет из-за гор, оставляя за собой только пожар и черный дым.
Занятый невеселыми мыслями Ючжэнь так ушел в себя, что вздрогнул от неожиданности, когда свет угасающего дня заслонила серая скальная стена. Несколько проходов, природных и проделанных человеческими руками, вели внутрь горы, почти все были закрыты деревянными щитами с натянутой мешковиной. Маскировка отличная: если не присматриваться, сразу и не заметишь, что склон не монолитный. Открытым оставался всего один вход, высотой около чжана, а шириной – как раз троим в ряд пройти. Возле него дежурили два рослых адепта с мечами наготове.
– Молодые господа и чужак из-за гор по приказу главы прибыли в зал собраний. – Старший из сопровождавших их адептов поклонился и отступил в сторону, стражники быстро обыскали Ючжэня и расступились, открывая проход в сумрачный коридор, где на стенах горели багровым пламенем грубо скрученные из тряпок и деревянных палок факелы.
Коридор привел в просторный пещерный зал. Здесь было значительно светлее: не только за счет двух прорубленных в камне наклонных шахт, но и благодаря нескольким бронзовым светильникам. Самый большой из них, с подставкой в виде шествующего тигра, стоял в дальнем конце у массивного деревянного кресла. В кресле сидел худой старик в темной мантии с богатой белой вышивкой на подоле и рукавах – судя по всему, глава клана Цинь Сяньян, Цинь Шаньин. Его имя Ючжэнь знал из истории, Цю Сюхуа по дороге тоже рассказала кое-что, а услышав от Цинь Мисюин, что ее отец все еще у власти, сделать выводы было нетрудно. Почтенный возраст главы не слишком удивил Ючжэня: для сильных совершенствующихся лишняя сотня лет – не в счет, даже если учесть, что Цинь Шаньин до Сошествия гор уже был зрелым мужчиной.
Однако глава выглядел не просто старым, а откровенно дряхлым; он не встал навстречу прибывшим, даже не пошевелился, только повернул голову, и из-под ресниц плеснула та же хищная желтизна, что в полной степени унаследовал сын и в чуть меньшей – дочь.
– Оставьте нас, – глава говорил негромко, с заметным усилием, но четко. Адепты низко поклонились и бесшумно исчезли в коридоре. Ючжэнь остался наедине с Цю Сюхуа и правящей семьей Цинь.
– Мне доложили о шуме, который ты, Чжи-эр[290], устроил в доме своей сестры. Я хочу знать, почему ты позволяешь себе подобное. – Глава клана ронял слова веско, как человек, привыкший к повиновению, но Ючжэню подумалось, что с родным сыном можно было бы разговаривать и помягче. Пусть его и не рассматривали как преемника, когда был жив Шоуцзю, но все же сын, родная кровь…
Очередная мысль о старшем брате обожгла горечью, как ритуальное вино с лепестками хризантемы[291], которым в храме угощали прихожан на Празднике середины осени[292]. Ючжэнь пробовал его всего раз, куда больше он любил «лунные пряники». Наверняка, когда мама была жива, она готовила их сама, и вся семья собиралась дома в этот день, но юноша уже не помнил ни вида их, ни вкуса. После смерти родителей старая кухарка, тетушка Бинь, пекла пряники ровно по числу домашних – лишних семья Си тогда не могла себе позволить – и на растительном масле вместо жира, с начинкой из молотых семян, иногда из бобовой пасты. В те годы это был праздник троих младших братьев да доверенных слуг, не оставивших семью Си в трудные времена. Пряники пекли и в монастыре: на топленом жире, в качестве начинки клали пасту из орехов или красных фиников, а самых почтенных монахов и лучших учеников угощали пряниками с лотосовой пастой. Несколько раз такие доставались и Ючжэню, но самыми памятными все равно были те, испеченные тетушкой Бинь. На каждом был написан иероглиф имени одного из братьев и сидел вырезанный из яблока лунный кролик.
Домой на Праздник середины осени Шоуцзю приезжал лишь раз, до отъезда Ючжэня в монастырь на обучение, все прочие братья встречали без него, и сейчас Ючжэнь не мог отделаться от совершенно глупой ревности к клану Цинь Сяньян, к юной Цинь Мисюин, к маленькой Цю Сюхуа, которым в этот день наверняка перепадали и редкие улыбки дагэ, и самые вкусные кусочки…
Невеселые мысли и воспоминания о прошлом ударом кнута разрезал голос Снежного Беркута:
– А мой досточтимый отец и глава не желает прежде узнать причину шума? Быть может, его в таком случае можно счесть вполне оправданным! Мало того, что служанка моей младшей сестры шаталась неизвестно где весь сезон, так еще и притащила с собой какого-то проходимца монаха! Кто поручится, что он не лазутчик, который выдаст нас тварям из Чу Юн или ничтожеству на троне?
Возмущенные возгласы Цю Сюхуа «Я не служанка!» и Цинь Мисюин «Он не проходимец!» прозвучали одновременно. Глава поморщился и кивнул дочери, дозволяя говорить.
– Фуцинь, этот юноша – младший брат моего покойного жениха, даочжан Си Ючжэнь. – Цинь Мисюин уважительно поклонилась. – Узнав о смерти А-Цзю, я отправила А-Хуа к его семье сообщить им печальную весть. То, что она вернулась вместе с братом А-Цзю, для меня явилось такой же неожиданностью, как и для вас. – Она строго взглянула на Цю Сюхуа, и та потупилась, но упрямо сжатые губы говорили отнюдь не о раскаянии и смирении. – Я обязательно проведу с ней беседу о послушании и самоуправстве, но вашего внимания ждет куда более важное дело. И Си Ючжэнь – часть этого дела, потому что я не допущу и его гибели по вине вот этого! – Теперь гневный взгляд достался Снежному Беркуту.
Прежде чем мгновенно вскипевший брат произнес хоть слово, веско упали слова Цинь Шаньина:
– Это очень серьезное обвинение, Ми-эр. Но прежде всего ответь мне: откуда такие выводы? Как твой брат мог убить твоего жениха?
– Он всегда его ненавидел! – вспылила Цинь Мисюин. Раскрасневшаяся, она утратила болезненный облик и куда больше походила на истинную дочь главы клана. – Ни слезинки не пролил после его гибели, он слишком хочет власти, он все сделал, чтобы стать следующим главой! Посмотри на него, фуцинь: это же тигр, способный нести лишь бедствия и разрушения![293]
– Кто станет следующим главой – решу только я. – Цинь Шаньин на мгновение прикрыл глаза, как от сильной головной боли. – А от ваших свар ни курам, ни собакам покоя нет[294]. Чжи-эр, тебе есть что ответить сестре? Как так получилось, что она винит тебя в смерти жениха?
– Да что вы привязались ко мне с этим выскочкой?! – Снежный Беркут сжал кулаки. – Он даже не из заклинательской семьи, сын какого-то торговца! И его ты прочил в свои преемники, фуцинь? Когда я успел так разочаровать тебя? Когда высказал все, что думал, о Первом императоре, который, не потрудившись разобраться, изгнал невиновных и посадил все кланы на поводок? Когда нашел достаточно сторонников, которые готовы хоть сейчас вместе со мной пойти и взять свое, а не тратить ненужные слова на переговоры? Как же ты не понимаешь, что нам, чья сила была дарована самими богами, унизительно подчиняться обычному человеку?! Я все знаю, глава Цинь, и то, что ты хочешь посадить на трон мальчишку с оскверненной кровью, знаю тоже! Я тебя разочаровал, сестра – так вообще сплошные три беды, восемь несчастий[295], вот ты и решил подобрать какого-то простолюдина и отдать ему все, что мы сумели спасти и преумножить за эти годы?!
Слушая все это, Ючжэнь словно раздвоился. Одна его часть отстраненно подмечала все детали и прикидывала, что из услышанного можно рассказать братьям и выберется ли он сам отсюда живым, чтобы увидеться с ними. Другая же вопреки всем усвоенным в монастыре принципам следования Пути дрожала от унижения и ярости, когда сын главы Цинь Сяньян отзывался о Шоуцзю так, будто он и вся его семья – мусор, недостойный даже беглого взгляда истинного заклинателя. Он изо всех сил держал лицо, пытаясь не позволить про