[341]. – Надев амулет, она подняла на отца затуманенные слезами глаза и тихо спросила: – Ты уверен, фуцинь?
– Если и не был уверен, убедился после недавних событий, – ответил Цинь Шаньин, тяжело опускаясь на свое место. Лишившись амулета, он словно резко постарел еще на десяток лет. – Твое сердце полно огня, Ми-эр, вопреки всем перенесенным испытаниям. Оно горит, как горело сердце Цзю-янцзы, а в моем – только пепел. И я вижу, что твой огонь восстановит, а не разрушит, словно сама Хо Фэнхуан ведет тебя… Огонь гасят огнем, и пусть тебе хватит сил, чтобы остановить брата.
Сжимая амулет, Цинь Мисюин низко поклонилась отцу. Ни ноги, ни губы ее больше не дрожали.
– Глава Цинь, – хором сказали близнецы, кланяясь ей как равной.
– Свидетельствуем добровольную передачу власти, – добавил Вэй Юншэн.
– Все договоренности с прежним главой остаются в силе, – продолжил Вэй Юнмэй.
– Благодарю, господа. – Цинь Мисюин чинно уселась, расправив складки простого темно-серого ханьфу с белыми узорами. – Продолжим наш разговор. Спешка, страх или трусость, а также гнев и ненависть при принятии решений недопустимы[342]. Наше преимущество в том, что противнику неизвестно о наших планах. Будь это не так, за все это время наши лазутчики добыли бы хоть какие-то сведения – не верю, что император не бросил бы нам приманку. Первоочередной задачей все еще остается печать.
– Как известно, есть пять условий для победы, глава Цинь, – откликнулся Вэй Юншэн. – Знать, когда можно сражаться и нельзя; уметь пользоваться и большими, и малыми силами; проявлять осторожность и ожидать промаха противника; а еще побеждают, когда желания высших и низших совпадают и есть талантливый полководец, свободный от произвола правителя[343]. Знание у нас есть, желания совпадают, осторожности нам не занимать, силами пользоваться умеем. Полководца разве что не хватает. Однако после неудачи с печатью разве найдется кто-то достойный, чтобы рискнуть вновь?
Пока главы обсуждали насущные вопросы, Ючжэнь размышлял, глубоко уйдя в себя. «Собственные лишения можно стерпеть, но вид чужих лишений терпеть нельзя»[344] – учили его наставники в монастыре. Прежде он думал, что это касается лишь больных, которым нужно лечение; потом увидел пустые глаза Сяньцзаня после смерти старшего брата и осознал, что душа нуждается в лечении не меньше тела; а теперь вот встретился и с лишениями многих и многих людей с заклинательским даром, несправедливо обвиненных и вынужденных влачить жалкое существование в далеких горах. И не просто встретился, а узнал, что именно этим людям дагэ дарил столько любви и заботы, сколько не хватало его родной семье. На смену обиде и недоумению пришла решимость. Отдать дань памяти Шоуцзю, чтобы его душа успокоилась и быстрее ушла на перерождение, помочь восстановить справедливость, пройдя там, где другие не смогут, – не для этого ли он ушел из монастыря в большой мир? Вновь как следует все обдумав, Ючжэнь поднялся. Занятые разговором главы резко замолчали и повернулись к нему.
– Глава Цинь, главы Вэй, – поклонился молодой даос, – прошу выслушать меня. Как я понял, ваша трудность в том, что нужен кто-то, способный проникнуть во дворец и добыть печать подчинения. Простой человек не подойдет, так как не справится с замками и возможными ловушками. Заклинатель в одиночку, как видно, тоже не преуспеет – пример дагэ тому доказательство. Адепт Вэй Далян не годится, иначе смерть грозит всему клану. Так, может быть, попробую я?
– Ты сошел с ума, сяошуцзы?! – вскочила Цинь Мисюин. – Это же верная смерть! Ты хочешь отправиться вслед за братом?
– Погодите, глава Цинь, – остановил ее Вэй Юншэн. – Продолжай, даочжан.
– Я не собираюсь отправляться в одиночку, – успокаивающе улыбнулся Ючжэнь. – Глава Цинь вполне может собрать небольшой отряд мне в помощь. Суть в том, что заклинателям закрыт вход во дворец, но я ведь не заклинатель. Кто станет препятствовать скромному даосу из отдаленного монастыря, решившему поделиться с императором тревожными вестями о молчании богов? И кто будет присматриваться к другим монахам, сопровождающим его?
– Клянусь перьями из хвоста Желтого Журавля, он дело говорит! – восхищенно стукнул себя по колену Вэй Юнмэй. – Согласятся ли ваши адепты на игру с переодеванием, глава Цинь?
– Согласятся, даже если я им не прикажу, а попрошу, – горько ответила Цинь Мисюин, с болью всматриваясь в лицо Ючжэня, и тихо добавила: – Ты так похож на него, сяошуцзы. Сперва я сочла это благословением, но теперь готова объявить проклятием.
– Умерьте свой пыл ненадолго, Мэй-ди, глава Цинь. Не хочу ставить под сомнение добродетель Си Ючжэня, однако наше дело слишком важно, чтобы мы могли доверить его человеку, которого видим первый раз в жизни. Глава Цинь, – Вэй Юншэн успокаивающе поднял руку, заметив, как сердито сдвинулись брови женщины, – нам будет вполне достаточно вашего поручительства. Уже долго мы идем с кланом Цинь Сяньян рука об руку, и все это время разногласия не вставали меж нами. Мы поверим вашему слову и доверимся даочжану – но дайте нам это слово.
– Что ж, ваша предосторожность разумна, пусть мое сердце и полнится негодованием при мысли, что вы подозреваете в чем-то сяошуцзы. Даю слово главы Цинь Сяньян: если этот человек навредит вам в чем-то, то я понесу наказание.
Что-то в груди Ючжэня болезненно сжалось от этих слов. Цинь Мисюин казалась такой решительной, такой искренней в этом порыве, что он просто не мог разрушить ее надежды.
– Вы сказали, а мы услышали, – отозвался эхом Вэй Юнмэй.
Вэй Юншэн же добавил:
– Если ты готов, даочжан, монастырь мы тебе обеспечим. Там и одеяния подберут подходящие, и вопросов задавать не станут. Да и нам это ничем не грозит: не опаснее будет той беседы, что мы ведем сейчас с вами. Мы с братом даже пределов клана не покинем.
– Значит, решено. Главы Вэй, глава Цинь, клянусь владыкой Шуйлуном и женой его Фэнхуан: я сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие.
И Ючжэнь внезапно подумал об Иши. Брат ведь тоже во дворце, и хоть самого Ючжэня там никто не знает в лицо, а об их родстве тем более никому не известно, случись что – саньгэ окажется в опасности. А там и то, что они братья, может вскрыться… Брата стоит предупредить в письме и отдать его прямо в руки: послать, быть может, весточку через кого-то и сначала назначить встречу в городе? Ючжэнь уже знал, что закончит свое послание словами «притворись, что не знаешь меня». Иши умный, он должен справиться.
Дальнейший визит не слишком затянулся. Перекусив и передохнув, отряд из Цинь Сяньян собрался в обратный путь, договорившись с главами Вэй о встрече через два дня: как раз хватит времени все подготовить. Цинь Мисюин не избегала Ючжэня открыто, но он постоянно ловил на себе ее внимательный грустный взгляд.
На мечи они встали к концу ши Овцы[345]; новоявленная глава клана распорядилась рассредоточить усилия адептов в поддержке прежнего главы и Ючжэня, чтобы ускориться и прибыть на место до рассвета. Так быстро Ючжэню летать пока не доводилось; не успело окончательно стемнеть, а они уже миновали границу Далян и углубились в горы. После короткого отдыха путь продолжился, и к рассвету юный монах увидел впереди слабо мерцавшую под едва начавшим светлеть небом гладь знакомого озера. Как бы ни были опытны и сильны отобранные адепты, они не сошли, а почти свалились с мечей на берегу; Цинь Шаньина, его дочь и Ючжэня, впрочем, поставили на землю вполне бережно. Бегло осмотревшись, Ючжэнь удивился: несмотря на позднее (точнее, раннее) время, в поселке у озера горели огни. И не один-два – казалось, подожгли все, что только могло гореть.
– Глава клана! Госпожа Мисюин! – к ним, задыхаясь, спешила Цю Сюхуа. Она словно похудела за это время, на осунувшемся лице под глазами залегли глубокие тени. «Ложилась ли она вообще?» – взволнованно подумал Ючжэнь. В руке девушка сжимала ту самую фигурку, которую он подарил ей на Драконьей неделе в Цзянчжоу.
Всего несколько дней ведь прошло, а по ощущениям – будто целая жизнь.
– А-Хуа, в чем дело? – бросилась к ней Цинь Мисюин.
– Снежный Беркут, он… – Девушка все никак не могла отдышаться. – Он забрал всех своих «беркутов»… и кое-кого из других адептов… и все артефакты… Глава, он отправился в земли Чу Юн – призвать предателей к ответу! Никто не смог его удержать!
Глава 14. Мир разбивается вдребезги
К возвращению домой Шуньфэн успел внутренне примириться со всем тем, что узнал о своей семье и других кланах, и вернул себе большую часть привычного выверенного спокойствия, однако мать все равно застала его врасплох. Да, он отправил весточку с Бирюзового озера, написал, что возвращается, но… Что же, глава клана ждала его, лично его, у входа в резиденцию? Прямо на ступенях?
Впрочем, он ничего не спросил, а она ничего не сказала. Обняла только: крепко, с неженской силой.
На собранном совете старейшин и старших адептов Шуньфэн доложил о деталях охоты и встрече с даолаогуями. Янь Хайлань сдержанно осудила безрассудство Вэй Юншэна и вплотную занялась подготовкой нового отряда, который собиралась отправить на границу с Ин, уже без сына. «Сейчас ты нужен мне здесь», – категорично заявила она. Пришлось подчиниться.
О полученных от Вэй Юншэна сведениях глава клана не заговаривала с неделю и, лишь уладив все текущие дела и отправив отряд в Ин, под вечер позвала Шуньфэна к себе.
– Неважное ушло, важное лишь стало ярче, – сказала она, разливая чай по тонким пиалам: сначала сыну, затем себе. – Рассказывай, эрцзы. Все, что узнал.
Выслушав Шуньфэна (за неделю мысли и впрямь упорядочились в его голове), Янь Хайлань долго молчала.
– Что ж, дня бывает достаточно для уничтожения всего, что создавалось столетие, – задумчиво произнесла она наконец. – Не скажу, что виноват один Чу Юн, а остальные кланы лишь попали под горячую руку, но вмешивать в свои разборки богов… Воистину в одном гнезде собрались змеи с крысами.