– Конечно, не знаю! – Руки главы Чу Юн тряслись как у припадочного. – Убирайся вон, не мешай мне! Теперь каждый сам за себя!
«А когда-то было иначе, папа?»
Чжунай тряхнула головой, прогоняя внезапные и непрошеные слезы, и, круто развернувшись, бросилась назад по коридору. Ну уж нет, умирать неизвестно за что она не собирается! Она будет жить, и плевать на грехи отца!
В голове наконец-то прояснилось, и девушка принялась лихорадочно просчитывать варианты. Если Цинь Сяньян пришли за справедливостью и начали с нападения, вряд ли они станут щадить хоть кого-то из правящей семьи. Значит, ей надо искать убежище не здесь; залогом безопасности могут стать доказательства невиновности Цинь Сяньян, которые сейчас лежат в архиве. Если она предъявит их кому нужно, может, ее и помилуют.
Решено: сначала – архив.
В своих покоях Чжунай прихватила одеяние поясом, побросала в шэньку[381] пару запасных ханьфу, лук со стрелами и ларец с серебряными украшениями, порадовавшись, что в комнате все на виду и ничего лишнего, как у обычной благородной дамы, и побежала к архиву. Вихрем прорвавшись сквозь печать, девушка сгребла в кучу изученные в прошлый раз свитки и дощечки и прямо так, без разбора, запихнула в сумку. Наверняка где-то в архиве есть еще сведения, но у нее нет времени их разыскивать, а этих и так должно хватить с лихвой.
Время же поджимало: в коридорах тянуло гарью, хозяйственные пристройки уже горели, судя по задымленным лестницам в нижние этажи, и Чжунай уже почти встала на меч, готовясь выпрыгнуть из окна, как вдруг застыла. Брат! Она совсем забыла о Хэпине! У него не хватит ни умения, ни сил сбежать самому, сопротивляться захватчикам он и подавно не сможет… Значит, ему остается только умереть? Близки они никогда не были, но оставлять его здесь казалось преступлением. Он, в конце концов, тоже не виноват в ошибках прошлого!
Выругавшись, Чжунай вновь побежала назад, в свое крыло: Хэпин жил чуть дальше. Дым полз по коридору, откуда-то сбоку резко пахнуло жаром – значит, огонь добрался и сюда. Чжунай пинком вынесла дверь, не удосужившись сдвинуть ее как полагается.
– Пин-эр, ты здесь?
– Цзе! – послышалось сдавленное. – Ты пришла за мной, цзе? Что происходит?..
Хэпин обнаружился в кровати; вцепившись в полог, он трясся как в ознобе, то и дело заходясь кашлем. Точь-в-точь испуганный кролик.
– Ты почему не уходишь, тупица? – взвилась Чжунай, дергая его за шиворот. – Хочешь сдохнуть со всеми? А ну пошли, живо! Где твой меч?
– Вот… – Брат неуклюже сполз с кровати и вытянул клинок из стойки.
– Давай вставай на него! – Чжунай зашипела, осторожно выглянула из окна: придется прыгать отсюда, на спуск нет времени – нападающие были, казалось, везде. Но широкий верхний карниз должен был укрыть беглецов, пока они будут лезть вниз; а потом через сад Света и Тени можно будет, прячась за деревьями, добраться до самой стены, девушка помнила там проход…
– Я не могу! Я не умею! – казалось, еще немного, и у Хэпина начнется истерика.
– Можешь! Погоди… Есть тут что-то, что ты хотел бы взять с собой? – Чжунай впихнула брата в ханьфу, затянула пояс и сунула в шэньку еще одно одеяние.
Хэпин на мгновение замер, прерывисто дыша, затем, не выпуская меча, решительно подошел к столу и забрал с него набор для каллиграфии в резном бамбуковом футляре. Из ларца с украшениями взял только одно: амулет в виде расправившей крылья божественной Красной Птицы, выложенной тревожно-красными гранатами по серебру. Знак наследника клана, знак будущего главы.
– Кто же все-таки напал на нас? – Он глядел огромными, полными страха и недоумения глазами, и у Чжунай не хватило духу вновь приказать ему замолчать.
– Цинь Сяньян, – коротко ответила она. Хэпин вздрогнул, но будто не удивился – даже страх в глазах на мгновение поутих. Он медленно кивнул, и по отсутствию дальнейших вопросов девушка поняла, что брат тоже навещал архив.
Вот и прекрасно.
– Все, нет времени, пошли!
Со второго этажа они не спрыгнули – сползли, стоя на мечах и придерживаясь за столбы, потом осторожно пробрались через сад, за ограду и дальше кустами к самой реке.
Бамбуковая Крепость пылала. Падали с загнутых крыш деревянные фигурки, падали едва вставшие на мечи адепты Чу Юн, падали обугленные стены, рассыпаясь на обломки и доски. И всюду носились воины Цинь Сяньян, из-за темных одеяний казавшиеся демонами Диюя: черными, смертоносными, неумолимыми.
– Цзе, а куда мы пойдем? – прошелестел за спиной Хэпин.
Чжунай растерянно замерла. За всей суматохой и страхом попасть в руки врага она как-то не подумала о том, где им укрыться. На землях Чу Юн оставаться нельзя, но во владения других кланов захватчики вряд ли сунутся, им нечего с ними делить. Тогда…
Вновь зазвучала родившаяся на Совете музыкальная фраза, и перед глазами встало серьезное лицо с ласковыми глазами, с шелестом развернулся в изящной руке расписанный лотосами веер.
– В Башню Ветров, в земли Минъюэ, – твердо сказала Чжунай.
И будь что будет.
Пробираться к границе решили по берегу реки, через заросли. Адепты Цинь Сяньян наверняка подумают, что желающие убежать спрячутся в лесу, к северу от резиденции, а не здесь, почти на открытой местности, и будут прежде всего прочесывать лес. Шуршание тростника и плеск воды никто не должен был услышать за шумом битвы и ревом пламени, поэтому Чжунай смело пошла по мелководью у берега, таща за руку брата. Она ожидала, что тот будет страдать от неудобства и жаловаться, однако юноша покорно и молча шел следом, изредка спотыкаясь. Заговорил он лишь к утру, когда листья растущего вокруг бамбука четко проступили на розовеющем небе, будто нарисованные тушью:
– Цзецзе[382], прости меня, но я больше не могу. Я не чувствую ног.
Оглядевшись, Чжунай сменила направление и вытащила брата на берег. Тот и правда едва переставлял ноги.
– Погоди, скоро сможем отдохнуть.
Она узнала место. Всего в ли от реки находилась Пещера бамбуковой флейты, куда Чжунай любила приходить, когда жизнь в клане становилась совсем уж невыносимой. Здесь бывали и влюбленные парочки, и художники, и музыканты; возможно, именно последним пещера была обязана своим названием: росший поблизости гибкий, но прочный бамбук с древних времен использовали для создания флейт, а потом и шэнов. Рассказывали, что когда-то один музыкант часто играл здесь для возлюбленной; даже после ее смерти он продолжал приходить в пещеру, пока не истаял окончательно от тоски и боли. Осталась лишь его музыка, впитавшаяся в покрытые природными узорами стены, полутемные залы и молчаливое озеро. При сильном ветре ее все еще можно было услышать.
Чжунай в эти сказки не верила, но в пещере и впрямь было спокойно и уютно.
Переодевшись и поставив сапоги сушиться, брат с сестрой немного подремали, потом перекусили на скорую руку найденными в шэньку лепешками и обсудили дальнейшие планы. Их очевидно никто не преследовал – иначе схватили бы спящими, – кругом было тихо, так что Чжунай решила рискнуть и ускорить путь. Чем дольше они оставались на землях Чу Юн, тем больше была вероятность, что на них наткнутся.
– Свяжем плот и позволим реке нести нас до самой границы, – сказала она. – Течение здесь быстрое, через пару дней, думаю, доберемся.
Нарубив бамбука (плевать, что с духовным оружием так не поступают), Чжунай с помощью Хэпина связала стволы шэньсянь[383] и столкнула в воду.
Путь сразу стал легче. Надо было только шестом удерживать плот на середине реки, не давая течению прибить его к берегу; Чжунай – без особой, впрочем, надежды – молилась Красной Птице и прочим божествам, чтобы влажные туманы над Хуниньхэ укрыли их от возможных преследователей. Пару раз они сходили на землю в укромных местах – размять ноги, еще Чжунай охотилась и вполне успешно запекла несколько беличьих и фазаньих тушек впрок. Несмотря на окружающую тишину, девушка никак не могла расслабиться, мышцы уже сводило от напряжения, а сердце ныло от тревоги. Хэпину, впрочем, было еще хуже – и, ведомая внезапным состраданием, она старалась брать на себя большую часть его обязанностей, будь то ночное дежурство или разведение маленького скрытого костра.
На третий день впереди показалось устье Хуниньхэ, которая здесь, сливаясь с Люшуцзян[384], образовывала реку Таньшуй. Заставу устроили прямо на семиарочном мосту; еще издалека Чжунай отметила необычно большое количество воинов У Минъюэ на самом мосту и в дозорных башнях по обеим сторонам реки. Среди нефритово-зеленых ханьфу выделялись немногочисленные темно-красные – адептов Чу Юн, охраняющих границу со своей стороны; воины оживленно размахивали руками, что-то обсуждая.
Бережно подведя плот к берегу, Чжунай причалила в нескольких инях от моста, чтобы не давать охране повода заподозрить их в чем-либо, и, оправив ханьфу и тщательно пригладив волосы, направилась к заставе. Хэпин шел следом; все эти дни он в основном молчал, обсуждая только бытовые вопросы, и Чжунай была ему благодарна: на серьезные разговоры у нее не осталось сил. Струна звенела фальшиво и глухо.
От моста к ним уже бежали несколько адептов Чу Юн, за ними – кое-кто из У Минъюэ. В нескольких шагах заклинатели замедлились, потом резко остановились, будто налетели на стену.
– Молодая госпожа Чу, вы ли это? Молодой господин Чу… – пробормотал неверяще старший из них.
– А кого вы ожидали увидеть? Цзянши или, может, хуапигуя?[385] – устало усмехнулась Чжунай. В иное время она сказала бы адептам, не узнающим своих господ, пару ласковых, но сейчас силы оставались только на то, чтобы стоять прямо.
– Молодые господа, простите! – Адепты встали в линию и сложили руки в приветствии. – Мы не ожидали встретить вас… да, в общем, никого не ожидали. Что-то случилось? Уже пару дней нет ни одного торгового обоза, а ведь раньше они не менее раза в день проходили заставу. И мы видели ночью дальнее зарево…