Шуньфэна шатало. Они что, не понимают?..
Он соскочил на землю, мгновенно утонув в пепле по щиколотку. Пошел, побежал, полетел вперед, расталкивая людей, не обращая уже внимания на жар и вонь чудовищной туши, на ее предсмертные судороги, на то, как ее корежит и выкручивает. Его задело гигантским затухающим крылом, швырнуло вперед и в сторону, ударило о камни, но он даже не заметил – впереди громоздился завал, из-за него не раздавалось ни звука.
Шуньфэн напряг всю энергию, что еще оставалась в нем, но духовное чувство проходило сквозь пространство, как нож через воду, не встречая ни отклика, ни сопротивления.
За завалом не было никого живого.
Ни-ко-го.
Он рухнул на колени. Вцепился пальцами в ближайший валун, зная, что не сможет сейчас даже сдвинуть его, потянул на себя, ломая ногти и раздирая пальцы в кровь, упал назад, на спину, взметнув тучу пыли.
Небо над ним было темным и пустым. Пепел падал с него, точно снег.
Шуньфэн ударил кулаком по земле и заорал, потом зарыдал, не видя и не слыша уже ничего.
Муцинь. Муцинь.
Мама…
Они победили. Но это не принесло ни радости, ни облегчения.
Говорят, мало что может сравниться с цветущей зимней сливой, победительно раскрывающей нежные алые цветы навстречу снегу и морозу. Говорят, благородному мужу подобает брать с нее пример и стойко противостоять невзгодам, сохраняя чистоту. Увы, Ючжэню не оставили возможности спокойно любоваться сливой издалека, как и какими-либо иными цветами. Да и вырастут ли они когда-нибудь на этой истерзанной земле? Здесь даже жажду утолить получается с трудом[406]: мелкие родники и ручьи изошли паром от близости чудовища, а отведенная из соседней долины река замутилась пеплом и песком, пока тварь барахталась в ней, придавленная камнями.
Конечно, он понял, что грядут огромные перемены – и грядут стремительно – еще тогда, когда они вернулись из Далян и обнаружили, что старший брат Цинь Мисюин собрал верных ему людей и отправился завоевывать земли Чу Юн во имя восстановления справедливости. Безусловно, Ючжэнь мог его понять, но насилие еще никогда и нигде не могло решить никаких разногласий. Своим поступком Снежный Беркут перечеркнул грамотно и кропотливо выстраиваемый план прежнего главы Цинь, и теперь договор с главами Вэй о добыче печати оказался бессмысленным. Было лишь вопросом времени, когда о вторжении в земли Чу Юн узнают прочие кланы, а за ними и император. С этого мига все попытки уладить дело миром уподобятся попытке поймать в воде отражение луны.
Оправившись от первого потрясения, Цинь Мисюин не стала паниковать и предаваться отчаянию, а дала клану сутки на отдых и сборы.
«Бесполезно срываться с места сейчас, – жестко сказала она, – брат уже далеко отсюда, а мы только потратим силы и время. Лучше подготовиться как следует и попытаться взять его на месте».
На рассвете следующего дня Ючжэнь, уже готовый к путешествию, нашел Цинь Мисюин на берегу озера.
«Грядет осень, а с ней и разлука с этим местом – вместе с ним и с прошлым, – задумчиво сказала она, глядя на озеро. – Здесь прошла вся моя жизнь, но мне не жаль уйти и не оглянуться. Утром ли, когда ветер приносил весну, или вечером, когда роса чиста и кричит журавль, ночью ли под осенней луной или днем под летним солнцем – это озеро дарило нам убежище и пропитание. Знаешь, сяошуцзы, я часто играла на флейте ди у этих берегов, и звуки уносились вслед за ветром, то застывая, то рассеиваясь вдали, и оставались надолго среди камышей, дымкой подернутых волн и луны…[407] Ничто не будет прежним, потому не стоит жалеть и сомневаться».
Все боеспособные члены клана, забрав оставшееся оружие и артефакты, отправились вместе с Цинь Мисюин. В Тайном Приюте остались лишь немощные старики, дети и младшие ученики, еще не получившие мечей, – под предводительством Цинь Шаньина они укрылись в пещерах на горных склонах; если вдруг в долину пожалуют карательные отряды других кланов, отыскать прячущихся будет непросто. Само собой, Ючжэнь сопровождал главу клана, и через сутки вместо холодного чистого неба и острых горных вершин его встречали туманы над рекой Хуниньхэ и густые бамбуковые леса на низких берегах.
Разведка показала, что резиденция клана Чу Юн, Бамбуковая Крепость, сожжена дотла, живых в ней не осталось, воинов Цинь Сяньян, впрочем, – тоже. В лесах нашлось около сотни адептов Чу Юн, скрывающихся в земляных убежищах и пещерах; сначала они напали на отряд Цинь Сяньян, приняв их за подручных Беркута, но Цинь Мисюин проявила редкое терпение и милосердие, убедив их опустить оружие и помочь. Все они родились гораздо позже Сошествия гор, все они не были виновны в бедах Цинь Сяньян и даже толком не знали о случившемся.
Адепты Чу Юн отлично знали местность: с их помощью удалось выяснить, что Снежный Беркут, прочесав окрестности резиденции и прикончив попавшихся заклинателей, объявил себя новым хозяином земель Чу Юн и пошел походом на город Юн, вполне успешно заняв его. Местных жителей его воины почти не тронули, лишь слегка ограбили по дороге, так что большинство крестьян остались на месте; но были и те, что собрали пожитки и убежали в сторону границы с Ин.
У Цинь Мисюин подчиненных было значительно меньше, чем у брата, открытое столкновение с ним не привело бы к победе, а потому она решила продолжить скрываться, вызволять уцелевших адептов Чу Юн и отлавливать «беркутов» поодиночке или малыми группами. Часть адептов она отправила на границу с Ин – занять основные дороги, по которым шли торговые обозы, и отрезать брата от снабжения: возможно, лишившись продовольствия и необходимых вещей, он станет сговорчивее. Ючжэнь и Цю Сюхуа вызвались охранять границу первыми: он – потому что не мог больше видеть то и дело попадавшиеся в лесу и на холмах трупы и разоренный край там, где прошел Снежный Беркут; она – потому что хотела остаться с Ючжэнем наедине или, возможно, по какой-то иной причине. Молодой даос не задумывался. Именно он через пару дней и услышал разговоры торговцев; количество обозов резко сократилось, люди обходили подозрительные земли стороной, но этот обоз пришел издалека, почти из Далян, и местных новостей еще не знал – зато привез свои.
Толстенький невысокий торговец в темно-синем ханьфу рассказал, заикаясь, о том, что на днях западные горы тряслись как в лихорадке. Это заставило его гнать свой обоз быстрее, однако через некоторое время их все равно нагнал заклинатель из Хань Ин, торопившийся в столицу. По его словам, из-под земли вырвалась чудовищно огромная птица, полыхавшая как сотня костров, и двигалась она прямо в Ин.
«Возвращаться нам бессмысленно, так что мы решили идти дальше. Но здесь не задержимся, – стучал торговец зубами, – пойдем на восток, в Минъюэ. Там море, может, чудовище стороной пронесет, а нет – так вода потушит».
Задержав обоз, послали за Цинь Мисюин. Услышав об огненной птице, она побледнела, подробнее расспросила обозников, а потом велела части своих людей собираться.
«Пусть нам никогда не обрести дома, если это чудовище связано с призванным Чу Юн богом, – твердо сказала она, – мы не можем остаться в стороне. Другие кланы уже наверняка там, и наша помощь будет нелишней. К тому же это возможность показать себя с лучшей стороны, ведь поступок Снежного Беркута уже бросил тень на Цинь Сяньян; наше бездействие навлечет еще большую».
Так Ючжэнь и оказался в горной долине, где заклинатели пяти кланов пытались одолеть огромную птицу, будто вышедшую из самых страшных ночных кошмаров. Он смотрел на грубо вылепленную тушу, покрытую уродливыми костяными наростами, на языки пламени, подобно перьям окутывавшие обрубки крыльев, и никак не мог понять: как в гармоничном, созданном богами мире могло появиться такое? Даже нечисть подчинялась своим законам, здесь же законов словно не существовало вовсе. Ючжэнь никогда ничего не боялся, но теперь…
Цинь Сяньян прибыли на место в разгар очередной попытки не дать птице сбежать из долины и сразу приняли самое деятельное участие. Удивительно, но их никто не прогонял, напротив, поблагодарили за помощь. Само собой, Цю Сюхуа не осталась в стороне, и Ючжэнь едва успел попросить ее быть осторожнее. Сам он отправился в лазарет, рассудив, что его навыки в траволечении и целительстве пригодятся, даже если он ничего не смыслит в травах линцао и прочих заклинательских зельях. На первое место вышел Ючжэнь-монах, и юноша охотно передал ему управление, позволяя заниматься привычным делом, для которого не требовалось размышлять или пытаться осознавать происходящее. Он толок травы, смешивал их, промывал и перевязывал раны и ожоги, а в голове было звонко-пусто, как в забытом кувшине, который никто не отнес к источнику. И в этой звонкой пустоте почти болезненным эхом отдались слова прибежавшего прямо с поля боя заклинателя в запыленной и прожженной одежде:
– Мы победили! Победили! Чудовище мертво!
Торопливо закончив с очередной раной, Ючжэнь выбежал из шатра. Победа – это значит, что новых раненых не прибавится, что душное облако печали и боли, повисшее над долиной, вскоре рассеется, что Цю Сюхуа вернется назад… Ему срочно надо было найти ее и убедиться, что она в порядке.
Уже наступила ночь, и мрак разгоняли лишь закрепленные на столбах вокруг лагеря факелы да слабое сияние духовного оружия и талисманов. Ючжэнь знал, что чудовище должны были заманить в ущелье в другом конце долины, потому без сомнений направился туда. Навстречу ему шли заклинатели – поодиночке и группами, они еле волочили ноги, многие хромали. Отрешенные, искаженные гримасами боли, покрытые копотью и слезами лица…
«Мое дао подобно пребыванию в темном месте. Находясь на свету, нельзя ничего увидеть в темноте. Пребывая же в темноте, увидишь все, что находится на свету»[408], – повторял про себя Ючжэнь, пытаясь выстроить стену между собой и окружающим его страданием. Он всю жизнь искал свет, значит, должен найти его и здесь, это место ничем не отличается от прочих. Неужели об этом говорили древние мудрецы? Что к истинному дао можно приблизиться, если помнить о нем даже среди мрака и боли? Как же это трудно, неимоверно трудно…