– Сюэ-шушу, можете сшить из этого шелка верхнее женское платье завтра к началу ши Собаки? – попросил Сяньцзань, разворачивая шелк. Ткань выплеснулась из свертка текучим пламенем, ловя отблески света. – Заплачу вдвое, это очень важно!
– Сошью, отчего не сшить? – согласился Сюэ Линь, пощупав шелк. – Уж сколько я этих платьев перешил за жизнь, вспомнить страшно… Да вы, никак, женитесь, господин Си? Поздравляю вас! А денег не возьму. Может, мы послезавтра умрем все, куда мне их? Пусть это будет моим подарком вам на свадьбу.
Растроганный Сяньцзань не нашел чем возразить.
Ранним утром он собрал всех слуг и помощников во дворе и, объяснив положение, предоставил им выбор.
– Сегодня я женюсь, а завтра мы с госпожой едем на север, в земли Далян. У меня есть знакомые там, в Аньи[416]; сначала остановимся у них, а после видно будет. Минует угроза – вернемся, не минует – решим, что делать дальше. Кто желает, может отправиться со мной, остальные вольны остаться в доме или лавке, уехать в иное место по своему выбору или провести отпущенное время с семьей. Жалованье выплачу, отступных тоже дам. Решайте.
К удивлению Сяньцзаня, с ним остались почти все. Только двое самых молодых помощников, напуганные тревожными вестями, намеревались попытать счастья вдали от Хофэя, а остальные просили позволения сопровождать господина Си в пути на север. Присмотреть за домом и лавкой вызвались старый слуга А-Юй, кухарка тетушка Бинь и, как ни странно, управляющий Ма Фань.
– Я уже свое пожил, чего мне бояться? – сказал А-Юй, почтительно кланяясь. – Да и куда я пойду? Я же вас, господин Си, с детства знаю, еще ваш отец меня нанимал. Здесь я жил, здесь и умру, коли на то воля богов. Да и карпов, вторым молодым господином-то купленных, кормить кто-то должен. Помрут же, бедные!
Тетушка Бинь горячо его поддержала. Ма Фань же сказал так:
– Хоть часть товара вы с собой и заберете, господин Си, все же что-то останется, с большим обозом несподручно ехать. Я все спрячу так, что никто не найдет. Многие уже уехали, думаете, никто не захочет поживиться в брошенных домах? Сохраню для вас все в целости, а не выйдет – не держите зла, в Небесных садах свидимся.
Выплатив двоим решившим уйти помощникам обещанное жалованье и отступные, Сяньцзань отправил других под началом Ма Фаня собираться в путь, а слугам объявил о свадьбе с госпожой Чжан.
– Так мы знаем уже, господин Си, – просияла тетушка Бинь. – Как вы с госпожой приехали, так мы и поняли сразу, что вы невесту себе нашли. Все сделаем, не тревожьтесь!
По дороге в Хофэй Сяньцзань и Чжан Сяомин договорились, что раз уж в силу обстоятельств все свадебные традиции соблюсти не получится, оставят хотя бы что-то, в частности запрет жениху и невесте видеться до свадьбы. Поэтому весь день Чжан Сяомин провела в своей комнате, занятая подготовкой к церемонии. Еще накануне она смеялась: «Первое письмо и предложение помолвки было, письмо с подарком невесте – тоже; один обряд соблюден, два письма есть, всего три – вполне счастливое число!» И хотя Сяньцзань жалел, что не может разделить этот день с братьями, что родители невесты не давали окончательного согласия, а советник Лан и вовсе против, – внутри у него все пело. Этот день был только его и Чжан Сяомин, и он должен был стать незабываемым.
С помощью слуг Сяньцзань вытащил в сад домашний алтарь, установил его у пруда под ярко и победно цветущей глицинией – той самой, под которой они сидели с Ючжэнем, когда младший брат вычищал пруд. Этот сад любила его мать, отец помогал ей растить его, здесь они с братьями играли в детстве, в алтаре лежали памятные вещи – где же найти лучшее место, чтобы предки благословили союз?
Портной Сяо Линь выполнил все в точности, и, в восхищении разворачивая алое платье, Сяньцзань жалел только об одном: что не было времени украсить наряд вышивкой с фениксами и драконами, как положено. Когда Чжан Сяомин вышла в сад в этом платье, с густой вуалью на голове, с высокой, украшенной бабочками и птицами прической, Сяньцзань мог только стоять и не сводить с нее глаз. И не сразу понял, что она обращается к нему:
– Господин Си, примите и вы от меня подарок. – Она протягивала ему на вытянутых руках халат из плотного алого сэдина. В отличие от традиционных свадебных одежд, он был украшен вышивкой очень скромно: на спине расправляла синие с золотом крылья Луань-няо, а ее пышный сине-зеленый хвост был так длинен, что заходил на переднюю полу сверху, спускаясь каскадом сияющих перьев до самого подола.
– Меня учила наставница из школы вышивания «Юэ»[417], – пояснила Чжан Сяомин, пока окончательно покоренный Сяньцзань надевал халат прямо поверх одежды. – Чудесные птицы и Небесные сады – любимые мотивы мастеров оттуда. Вы знали, что только эта школа использует в вышивке настоящие перья? Будь у меня больше времени, я подарила бы вам что-то более долговечное, но…
– На руке, дарящей розы, всегда остается их аромат, – мягко перебил ее Сяньцзань. – Все, что вы пожелаете мне подарить, дева Чжан, я приму с радостью и благодарностью.
Связав их руки красным шнуром, он повел невесту к алтарю. Сад цвел и благоухал: пышные шары гортензии и не думали осыпаться, лишь порыжели листья, оттеняя бело-розовые соцветия[418]; качала головками хрупкая, но невероятно стойкая ветреница, у ограды пылали медно-красные и бронзовые хризантемы, а возле пруда распустились нежные фиолетовые безвременники. Из воды выглядывали любопытные рыбьи морды: карпы собрались посмотреть, что происходит и не дадут ли им еды. Иногда Сяньцзаню казалось, что вместо стаи рыб он завел стаю собак: карпы узнавали его, приплывали на голос, брали еду с рук и тыкались холодными носами в ладони. Заметив их, Чжан Сяомин мелодично рассмеялась и попросила позволить ей покормить рыб после. Разве мог он ей отказать?
У алтаря Сяньцзань откинул вуаль с лица невесты. Затем они церемонно поклонились Небу и Земле, после алтарю как символу семьи и родственников и наконец друг другу. Помогая развязывать шнур, Чжан Сяомин заметила:
– А как же клятвы, Си-чжанфу?[419] Неужели вы хотите сделать нашу свадьбу еще более тайной и бесшумной? У меня есть одно предложение – уверена, вам понравится.
И прочитала нараспев:
Лист пожелтелый, лист пожелтелый
Ветер несет в дуновенье своем.
Песню, мой милый, начни – я хотела
Песню продолжить, мы вместе споем!
Лист пожелтелый, лист пожелтелый
Ветер кружит и уносит с собой.
Песню продолжи, родной, – я хотела
Песню окончить с тобой[420].
– Разве не символично, Си-чжанфу? Мы познакомились с вами в саду благодаря стихотворению, и сейчас стихотворение звучит искреннее любой клятвы.
– Моя мать, – тихо сказал Сяньцзань, – очень ценила поэзию, здесь повсюду скрываются мраморные таблички с отрывками ее любимых стихотворений. Более всего их любил мой самый младший брат, но, мне кажется, я нашел, что ответить вам… Си-фужэнь.
Я в столице теперь, где сливаются русла трех рек,
Ты – на юге далеком, где Великого озера гладь.
Через эти хребты и потоки, чтобы снова друг друга обресть,
Нужно птицей лететь или быстрою рыбою стать.
На одно бы мгновенье увидеть твой ласковый взгляд,
Вновь чарующим звукам речей твоих нежных внимать.
Обнимая одежды, всю ночь по постели мечусь
И во сне твое имя могу до утра повторять.
Страшно мне, что другому любовь ты отдашь,
А не будет тебя – в этой жизни мне что еще ждать?![421]
– Прекрасные стихи. – Чжан Сяомин нежно погладила его руку. – Я скажу еще кое-что. Морю не страшно обилие воды, сокровищнице не страшно обилие драгоценностей; людям не страшно обилие счастья, ученому не страшно обилие знаний[422]. Разреши себе быть счастливым, сяо Цзань[423]. Именно себе, не своей семье или другим людям.
– Я привез с Ярмарки Пряностей семена коричника ароматного, – ответил Сяньцзань невпопад, оглушенный теплом и мягкостью ее голоса. – Мне рассказывали, что в далеких странах на западе из него вьет гнездо чудесная огненная птица. Давай посадим его сегодня? Как знак, что мы вернемся, как знак того, что беда может пройти стороной.
– Как скажешь, сяо Цзань. Дорога будет завтра, но сегодня есть только мы. Я рада разделить с тобой этот день и все прочие дни, сколько их нам отпущено.
– Сюнди[424], сюнди, ты меня слушаешь?
Ючжэнь вздрогнул и выронил палочки для еды – хорошо не вместе с миской.
– Да, цземэй[425], что такое?
– Это я тебя спрашиваю, – фыркнула Цю Сюхуа, отставляя опустевшую посуду. – Может, поешь все-таки? Вроде бы ты еще не научился питаться солнечным светом – да и со светом здесь беда, вон сколько пепла в воздухе, когда еще осядет…
– Да, конечно, – виновато улыбнулся Ючжэнь, вновь берясь за палочки и подцепляя немного риса.
Они провели бок о бок уже достаточно времени, и явная неловкость меж ними улеглась, позволив перейти на столь близкое обращение друг к другу; Ючжэнь не помнил, как и когда так вышло, но «цземэй» ложилось на язык так легко и естественно, что ему не хотелось доискиваться причин. Цю Сюхуа заботилась о нем – в своей привычной грубоватой манере.
И с нее сталось бы накормит