сестрой, навстречу пляшущим в волнах отсветам фонарей и дружескому теплу.
Эпилог
Удивительно, как быстро жизнь входит в прежнюю колею.
Сяньцзань с женой и слугами успели отъехать от Хофэя всего на пару сотен ли – два только раза ночевали в поле, – когда их догнали вести от Ма Фаня: он писал, что чудовище побеждено и угроза миновала. Само собой, Сяньцзань рад был вернуться, пока не успел позабыть привычный быт, но в глубине души все же сожалел о том, что дальние края как ни сам не посмотрит, так и Сяомин не покажет. Заметив, как он украдкой вздыхает, жена выспросила все как есть и заверила, что готова поехать с ним куда угодно, лишь только все наладится дома.
«Лучше увидеть все своими глазами, чем читать об этом в книгах, сяо Цзань, – лукаво прищурилась она. – Повидаем новые места, наладим новые связи… Спешить некуда, но и медлить не стоит».
Она так легко стала говорить «мы» касательно их общих дел и стремлений… Сяньцзаню это казалось музыкой Небесных садов после того, как столько лет у него был только «я» – и в доме, и в лавке. «Я» – и «мой долг перед братьями». Он честно признавался себе, что счастлив: безудержно, эгоистично – так искренне, что постепенно улеглась даже тревога за Ючжэня и Иши. Все эти дни он отвечал только за себя, не считая жены и слуг, и это давало чувство необъяснимой легкости и свободы. Это нравилось – внезапно, но безоговорочно. Нравилось так, что все лежавшее грузом на сердце растворилось в осенней воде, унеслось прочь с опавшими листьями; Сяньцзань, пожалуй, впервые ощутил, что у него есть силы двигаться дальше, отпустить то, что прежде сковывало, построить с братьями другие, новые отношения – равного с равными. И просто жить, просто радоваться, просто идти вперед.
Это казалось безумным риском – но рядом с ним теперь был человек, с которым он мог и хотел так рискнуть.
Одно лишь поначалу омрачало семейное счастье: благословение, которого им не дали до свадьбы ни родители Сяомин, ни ее знатный родственник, советник Лан. Сяньцзань уже собрался было явиться с повинной и задним числом просить согласия на брак, как советник написал им сам. Письмо было вполне вежливым; Лан Дэшэн сообщал, что хоть он и не одобряет поступка Сяньцзаня и неповиновения родственницы, но смиряется и отдает все на волю судьбы. Приезжать он им пока что запретил со словами «во дворце не до вас», и Сяньцзань был почти уверен, что Иши приложил к этому руку.
Был почти уверен, пока в город не явились императорские глашатаи с такими новостями, что другой ответ, куда более логичный, появился сам собой.
На главной площади у дома градоначальника объявили, что прежний император с женой скончались и к власти пришел их сын Чэнь Шэньсинь, новый Сын Неба; что благодаря усилиям объединившихся заклинательских кланов чудовище повержено, южные земли очищены от мятежников, раскрыта правда о прошлом и восстановлена репутация клана Цинь Сяньян, который отныне займет полагающееся ему место среди прочих.
Очевидно, что среди подобных потрясений не было места заботам о какой-то сбежавшей девушке.
Сяньцзаню очень хотелось знать, в порядке ли Иши, однако, выдохнув и рассудив спокойно, он пришел к выводу, что брат напишет ему сам, когда у того появится свободное время; в том, что Иши выжил и сейчас занят тем же, чем и прочие чиновники, – попыткой найти себе место в новом мире при новом императоре, – торговец не сомневался.
Иши, однако, не написал: просто приехал в один из дней вместе с незнакомой молодой заклинательницей. Они привезли тело Шоуцзю. Сяньцзань хорошо помнил, как вышел на улицу по зову слуги, а они уже стояли там: младший брат в светло-зеленом простом ханьфу, незнакомка в белом с темно-серой вышивкой и длинный деревянный ящик на повозке. Он сразу понял, что это за ящик.
После они долго сидели в саду втроем: братья Си и заклинательница, оказавшаяся ни много ни мало Цинь Мисюин, главой клана Цинь и невестой Шоуцзю, той самой «госпожой», о которой рассказала когда-то Цю Сюхуа. Они сидели и говорили обо всем и ни о чем, пока Сяомин со слугами готовили тело к погребению. Сяньцзаня Иши помогать не пустил, да тот и не рвался: осознав смерть дагэ, смирившись с ней, он все еще помнил его живым и именно таким хотел сохранить в памяти. Иши по долгу службы оказался куда более подготовлен к подобному, к тому же привык за последние недели к виду мертвого брата.
«Будь спокоен, эргэ, – сказал тогда Иши, – дело раскрыто, убийца получил по заслугам. Я не успел привлечь закон к его наказанию, он был убит во время дворцового переворота. Прости, что объявился так внезапно, но держать тело дагэ во дворце дольше было нельзя. Однако теперь мы наконец можем сделать все как положено».
«А как же А-Чжэнь? – тупо спросил Сяньцзань. Он пережил эту боль, пережил, но слова об убийце оседали в голове лишь пеплом и пылью. Неловким облегчением. – Неужели мы похороним дагэ без его участия?»
«Боюсь, даочжан не появится в ближайшее время, – грустно проговорила Цинь Мисюин. – Он ввязался в большое дело, которое требует всего его внимания и всех его сил. Я молюсь за него Белому Тигру и Небесным супругам и очень надеюсь, что вскоре он вернется домой».
Она многое рассказала о Ючжэне и Шоуцзю, о том, из-за чего и как погиб старший, о том, где скитался младший после своего последнего письма из Алой долины, и теперь Сяньцзань уже не удивлялся ни образу жизни старшего брата, ни его скрытности – жалел лишь, что и с новой семьей тот не узнал полного счастья. И он, и Иши охотно назвали Цинь Мисюин саоцзы – она понравилась им. Сяньцзань не знал, что именно разглядел в ней Иши; сам он за доспехом ответственности, долга, благородства видел в ней искреннюю, еще не отгоревшую любовь к Шоуцзю – такому, каким он был, стал и мог бы стать.
Заклинательница обещала навещать их, как позволят дела.
«Увы, но я вынуждена просить вас не тянуть с похоронами, – виновато потупилась она, когда разговор зашел в тупик и повисло неловкое молчание. – Слишком многое ждет моего участия, слишком многое нужно сделать, и этого я не могу поручить никому другому. Но эти пару дней я хочу посвятить А-Цзю и своим новым братьям».
Место для похорон выбирали тщательно. Дагэ, вероятно, хотел бы упокоиться в землях Сяньян, но сейчас это было невозможно; местное кладбище тоже не годилось: пусть в Хофэе и жила его семья, Шоуцзю отнюдь не рвался сюда после ухода. Тогда Сяньцзань вспомнил о месте, где нашел зеленый с красными прожилками камень – тот сюэдиши, что подарил Сяомин. Когда он рассказал о легенде, по которой Лазурный Дракон создал этот камень в память о погибшей возлюбленной, Цинь Мисюин разрыдалась и долго не могла успокоиться.
«Прошу прощения, что напугала вас, – сказала она после, когда взволнованные хозяева отпаивали ее успокаивающим отваром. – Это мои последние слезы по А-Цзю, он не хотел бы, чтобы я вспоминала его только в печали».
К озеру отправились ночью, чтобы избежать ненужных расспросов. Ни Сяньцзань, ни Иши не стыдились Шоуцзю ни в коей мере, но объяснять что-то людям, которым в целом все равно, не хотелось. Белые траурные одежды прикрыли темными плащами; Цинь Мисюин вела в поводу лошадь, Сяомин несла зажженную лампу – по обычаю, ее сияние помогало осветить покойному путь в загробный мир, – братья Си шли по обе стороны от повозки, придерживаясь за край. Уже по-осеннему холодный ветер играл с распущенными в знак траура волосами, голове было легко и непривычно без гуаня и прически, и Сяньцзаню невольно вспомнилось детство, когда они бегали наперегонки так же, непричесанными, с мечтами в голове и радостью в сердце, и мир казался огромным, как небо, а небо – близким, только руку протяни.
«Ему бы понравилось здесь, – тихо сказала Цинь Мисюин на берегу озера, когда все было кончено. – Кругом холмы, вода, здесь легко дышится, и ничто не сдерживает свободный дух».
Она уехала на другой день к вечеру, Иши – вскоре после нее, обещав вернуться позже и все-таки отметить свадьбу брата. Сяньцзань вновь остался один – и все же не в одиночестве. Внимание и любовь Сяомин принадлежали ему, и он чувствовал себя богаче всех людей на свете.
Сяомин полюбила дом семьи Си, благодаря ей он ожил, наполнился светом и воздухом, в коридорах появились яркие ковры, на стенах – картины, в комнатах – вышитые ее руками занавеси. Полюбила она и сад, тщательно ухаживала за деревьями и цветами, кормила карпов и лишь смеялась, когда слуги пеняли ей: мол, зачем они-то нужны с такой хозяйкой?
Вот и сегодня она бережно выпалывала сорняки у дальней стены, а Сяньцзань сидел на террасе в теплой накидке – день выдался холодный, но солнечный – и составлял смету на будущий месяц. Заказы были, жизнь возвращалась в Хофэй, и торговец уже прикидывал, как вскоре отправит запрос в Чаньян: там собирался большой обоз для длительного путешествия в западную страну Даюань[446] за товарами, в том числе за коврами удивительной красоты. Сяньцзань видел один на Ярмарке Пряностей: по красному полю навстречу восходящему солнцу скакали золотые всадники, и из-под копыт лошадей разлетались брызги лучей. Увиденное запало ему в душу, и он собирался договориться с чаньянскими торговцами, чтобы те привезли несколько образцов и для лавки Си.
– Господин Си! – позвал слуга А-Юй, и Сяньцзань вздрогнул от неожиданности: так глубоко ушел в свои мысли. – Простите, господин Си, там молодой господин Си приехал!
– Насколько молодой господин Си? – непроизвольно уточнил Сяньцзань по давней привычке, а сердце забилось взволнованно: Ючжэнь нашелся?
– Первый молодой господин. Прикажете позвать сюда?
– Проводите в его комнату, я сам к нему выйду! – распорядился Сяньцзань. А-Ши выполнил обещание, выбрал время, но он, наверное, ненадолго: в столице такие перемены и каждый верный человек на счету…
– Иди к брату, сяо Цзань, – ласково сказала Сяомин, откладывая садовую лопатку и корзину для сорняков. – Я прикажу подать ужин, сяошуцзы устал с дороги. Не думай о делах.