Шуньфэн улыбнулся и расправил плечи.
Интерлюдия. Разбитый нефрит лучше целой черепицы
Впервые о заклинателях он услышал в далеком детстве.
Одно из самых ранних и четких воспоминаний: вот мать качает колыбель, где сопит младший братик А-Цзань в своем чепчике с тигриными ушами[460], а вот он сам, трехлетний, сидит у матери на коленях, и она мягким голосом рассказывает ему историю о могущественном Юй Вэйдуне, способном повелевать стихиями и понукать тучи. В спутниках у Юй Вэйдуна божественный белый олень и три белых же журавля, запряженных в колесницу. Олень этот может за один прыжок покрывать сотни ли, а журавли за один взмах крыльями – долетать до звезд и Небесных садов.
Однажды Юй Вэйдун отправляется на своих журавлях в путешествие по небу и достигает Небесной реки[461]; ту перегородил своим телом злобный дух погасшей звезды. Река не может вольно течь и нести свой свет всем обитателям неба и земли, и мир день и ночь тонет в темноте. Но Юй Вэйдун сражается с духом и изгоняет его, а Небесная река вновь струится звездным потоком.
– Кто же такой был Юй Вэйдун? – спрашивает тогда маленький Шоуцзю.
– Он был сянь, бессмертный заклинатель, Цзю-эр, – отвечает мать. – Вырастешь и познакомишься с заклинателями сам. Конечно, они не так могущественны, как господин Юй, но способны на многое: и изгонять злобных духов, и подниматься к облакам.
– Я тоже так хочу! Я стану заклинателем, муцинь! – громко заявляет мальчик, гордо выпятив грудь.
– Конечно, Цзю-эр, только подрасти сначала. Там и решишь, чего тебе хочется. – Мать ласково гладит его по голове и тихонько смеется. – А сейчас не шуми, разбудишь брата.
Это воспоминание было тепло-желтым, как душистая локва, домашним и уютным. А вот другое – полуденно-зеленым, как спелая слива[462], громким и звенящим.
Шоуцзю уже шесть, на дворе стоит знойное лето, на улице вопят и носятся мальчишки. Он завистливо следит за ними сквозь узорную решетку окошка в ограде: одного его не пускают гулять, говорят, что он пока слишком мал. Мальчишки играют в заклинателей и армию Первого императора: одни убегают и прячутся, размахивая прямыми палками, как мечами, швыряют из засады в преследователей колючки и комья земли; другие с палками-копьями подлиннее и в шлемах из старых горшков гоняются за ними с криками: «Умрите, злобные демоны! Больше вы не сможете издеваться над простыми людьми!»
Шоуцзю растерян: в рассказах матери заклинатели исполнены мудрости и стремятся к познанию мира; они вовсе не походят на демонов, которыми их клеймят. Он бежит домой за разъяснениями, но мать лишь печально вздыхает. Она говорит о том, что все совершают ошибки, что мир царит уже много лет и сыну не о чем тревожиться.
Шоуцзю тревожится. Он мало что понимает, но чувствует, как над ним нависает тень.
Следующее воспоминание – ярко-красное, как ягоды боярышника, еще не успевшие стать танхулу, и такое же кисло-сладкое.
С семи лет мальчика начинают знакомить с историей страны. «Чтобы избежать ошибок, совершенных предками» – так говорит Ян-лаоши, приглашенный учитель, нанятый обучать чтению, счету и каллиграфии наследника семьи Си. Младший брат считается еще маленьким для наук, но тянется вслед за старшим; никто не запрещает ему – схватывает он быстро, хоть и не быстрее самого Шоуцзю.
И в первой же хронике, которую Шоуцзю удается прочесть самостоятельно, он сталкивается с ужасными событиями прошлого. Оказывается, кланы заклинателей развязали долгую кровопролитную войну, оказывается, они совершили непростительное – пленили бога. По их вине погибло множество простых людей… Все это так сильно разнится с тем образом мудрых сяней, сложившимся у мальчика по сказкам и легендам, что стерпеть он просто не может.
Шоуцзю заявляет, что в книге написана ложь.
Возмущенный учитель зовет родителей, и тогда отец впервые в жизни дает сыну пощечину за то, что тот посмел усомниться в «одобренных к распространению самим императором» источниках. Шоуцзю остро чувствует несправедливость: что здесь что-то не так, что все они ошибаются, – но ему не хватает ни знаний, ни опыта, чтобы уверенно отстоять свой взгляд.
Знания и опыт появляются позже.
Когда родился третий брат и мать посвящала ему большую часть своего времени, а отец в заботах о пополнившейся семье был занят делами круглые сутки, Шоуцзю с Сяньцзанем пристрастились навещать старого банщика Лу. Познакомились они, когда братья в очередной раз пошли в баню с отцом. Шоуцзю сразу обратил внимание на нового работника: тот выделялся не только внешностью: жилистый, однако крепкий, ловкий, несмотря на хромоту и плохо сгибавшуюся левую руку, – но и взглядом, поведением. Не кланялся до земли при виде знатных посетителей, не заискивал, как прочие слуги, разговаривал учтиво, но без подобострастия. Заметив интерес мальчишек, угостил вкусным чаем и сладостями, затем завел разговор с отцом о делах в городе и как-то незаметно расположил к себе всю мужскую часть семьи Си.
Навестив того позже в его маленьком скромном доме, братья выяснили, что дядюшка Лу – самый настоящий заклинатель. Бывший, правда. Когда-то давно он состоял в клане Хань Ин, но потом не поделил что-то с главой, вышел из клана и стал бродячим заклинателем. Провел в пути больше десяти лет, исходил всю страну и парочку соседних земель, но некоторое время назад сильно пострадал на божественной охоте и вынужден был сменить род деятельности. Однако на стене у него висел меч-цзянь в поцарапанных деревянных ножнах, и медитацию с тренировками дядюшка Лу (своего полного имени он так и не назвал) не забросил.
Едва только увидев впервые, как он движется по двору, то замирая и приникая к земле, то бросаясь вперед в стремительном выпаде, Шоуцзю не задумываясь выпалил:
– Научите меня!
– Зачем тебе это, сынок? – спросил старик. – Твой отец не одобрит этого, как наследник ты должен будешь перенять семейное дело, а владение мечом в торговле тканями не пригодится. Сложившиеся в детстве привычки похожи на инстинкты. Привычки станут сутью человека[463]. Я не хочу испортить тебе судьбу, твоя семья вряд ли скажет мне спасибо.
– Научите меня! – повторил Шоуцзю упорно. Он едва слышал слова собеседника, сердце билось о грудную клетку, будто стремилось вырваться и улететь прямо в небо, без крыльев, без меча, который сиял перед глазами как единственно верный, единственно достойный путь.
Старый заклинатель долго молчал, потом поманил мальчика к себе. Прощупал пульс, промял пальцами несколько точек на теле, попросил подпрыгнуть, пробежать пару кругов, потом погладил по голове и проговорил с тяжелым вздохом:
– В тебе есть сила, и сила эта будет лишь расти. Ее питает огонь, что горит в тебе. Если оставить все как есть – он сожжет тебя изнутри. Если учить тебя – он сожжет людей вокруг тебя. Выбора, как видно, нет. Я полагаюсь на судьбу.
Воспоминания следующих нескольких лет виделись драгоценными камнями на жизненном пути, спелыми плодами на древе жизни. Хотя бы раз в неделю Шоуцзю находил время прибежать к дядюшке Лу; он бегал бы к нему хоть каждый день, но отец, чье отношение к заклинателям нисколько не изменилось, мог заметить слишком частые отлучки, а потому Шоуцзю охранял тайну с осторожностью дикого зверя, защищающего свое логово. Дядюшка Лу учил его кое-чему из техники Хань Ин, но больше – тому, что освоил сам за годы странствий.
– Искусство каждого клана, туди[464], – говорил он, – состоит из набора определенных техник с ограниченным числом вариантов. Против адепта своего же клана или любого другого сработает, против безмозглой нечисти, сколь угодно сильной, – тоже, а вот в драке с разбойниками или наемниками вряд ли поможет, ведь дерутся они грязно, их цель обычно – убить тебя. Потому главная твоя задача – не столько показать свое искусство, сколько остаться в живых. А использовать энергию везде можно.
Свой стиль дядюшка Лу называл «Кулаком Без Пределов». Стойки с разнообразными ударами, выпады, которые трудно блокировать, и прежде всего – работа с энергией. При быстрой смене направления один и тот же энергетический импульс можно было использовать несколько раз, причем при правильной концентрации ци почти не рассеивалась. Шоуцзю научился бегать много и долго, так что мог пробежать весь город из конца в конец не один раз, даже не запыхавшись.
Сяньцзань все так же ходил с ним, пусть у него особых способностей к заклинательству и не обнаружилось. Однако дыхательные упражнения и медитации пригодились и брату.
– Ты же покатаешь меня на своем мече, гэгэ, когда получишь его? – спрашивал он. И у Шоуцзю духу не хватало объяснить ему – он рано это понял, – что настоящий заклинательский меч ему, сыну торговца, взять неоткуда. Духовное оружие ковали только в кланах, и лучшее, что ему светило, – обычный клинок из городской кузницы.
Самое то для разбойников и мелкой нечисти.
Да, встречи с мастером казались драгоценными камнями, зато походы в лавку с отцом – неподъемными булыжниками. Черная одежда, так похожая на взрослую[465], не давала, оказывается, права принимать свои решения. Господин Си Цзинсун всерьез вознамерился передать семейное дело старшему сыну – это ему диктовали и традиции, и мораль, и завещанная предками мудрость: «Обучение ребенка должно начинаться с детства»; его не слишком заботили собственные желания и стремления Шоуцзю. А тот сначала терпел, потом стал пытаться игнорировать многочисленные наставления и наконец открыто заявил, что не собирается становиться торговцем и уже все решил для себя.
Для двенадцатилетнего подростка, которому должно уважать старших, особо почитать родителей и смиренно принимать все сказанное к сведению, он высказался слишком резко. Однако горевший в нем огонь не давал больше молчать.