– Пули резиновые, – уточнил Мефодий. – Это не «пушка», это обыкновенный пугач.
– Не скажи, не скажи, – возразил старлей. – Уж коли «ствол» может стрелять чем-то покрепче газа, то имя ему уже «боевой». Я так понимаю, раз «стволы» не твои, значит, и разрешения на них ты тоже не имеешь?
– Как вы догадались? – саркастически произнес Мефодий, уже смирившийся с тем, что опять вляпался в историю. Приказ таких нюансов, как возможный арест, не оговаривал, а значит, покидать квартиру с милицией, равно как и с конопатовцами, было запрещено.
– Дедукция, – кратко пояснил Казимиров, кидая револьверы, шокер и стек в полиэтиленовый пакет и снимая с брючного ремня наручники. – На то мы и существуем, дабы во всем разбираться как следует. Седыченко! Бесчестный! Препроводите коллекционера-оружейника к машине!
«Да, – решил про себя Мефодий, – не понос, так золотуха… Похоже, мира этому дому в ближайшую ночь точно не видать. Где же, черт побери, вас носит, многоуважаемый смотритель?..»
В атмосфере помещения запахло предгрозовым озоном новой баталии.
Сержанты наручниками сцепили Мефодию руки за спиной и поставили его на ноги. Мефодий горько усмехнулся, потом тяжело вздохнул и одним резким движением разорвал соединяющую наручники цепочку, после чего ухватил автоматы сержантов за стволы и задрал их к потолку. Столь внезапное сопротивление повергло сержантов в растерянность, но более опытный Седыченко сразу же убрал палец со спускового крючка. Второй же сержант, со странной для милиционера фамилией Бесчестный, запаниковал и спустил курок…
Очередь ударила в потолок, и несколько отрикошетивших пуль заметалось по комнате. Одна из них разнесла люстру, две других впились в мольберт, еще две вошли в диван, но последняя, к несчастью, отскочила от стены и, находясь уже на излете, угодила Казимирову в руку. Старлей от неожиданной и сильной боли завопил благим матом.
Мефодий толкнул ногой Бесчестного в грудь и отобрал у него оружие. Лишенный автомата паникер перекувыркнулся через диван и отлетел к батарее отопления. Седыченко последовал в том же направлении мгновением позже.
Подняться им с пола Мефодий не позволил. Не медля ни секунды, он конфисковал у обоих милиционеров наручники и прицепил сержантов к отопительной трубе. Автоматы их он отшвырнул в дальний угол комнаты.
– Э-э-э, а вот этого делать не надо!.. – Мефодий подскочил к Казимирову, сумевшему-таки выхватить «ПМ» не задетой пулей рукой, и в последний момент обезоружил и его. – Вы бы лучше прилегли на диван, а я сейчас вызову «Скорую помощь», – заботливо порекомендовал Мефодий старлею.
– Ты… ублюдок!!! – шипел Казимиров, держась за раненую руку. – Ты вообще понимаешь, что делаешь?! Ты напал на сотрудников при исполнении! Приказываю тебе!..
– Я-то понимаю, а вот вы нет, – оборвал его Мефодий. – Но вам я ничего не буду объяснять, просто делайте то, что говорю. Прилягте, прошу вас, поберегите силы.
И протянул руку к телефону.
Но Казимиров, как видно, дожидаться «Скорой помощи» не планировал. Бросившись мимо Мефодия, он выскочил на лестничную клетку и, перелетая через четыре ступеньки, помчался вниз. Где-то с площадки второго или третьего этажа до Мефодия донесся его сбивчивый доклад по рации:
– Дежурный! Говорит старший лейтенант Казимиров. Нападение на наряд милиции! Я ранен, а Седыченко и Бесчестный захвачены в заложники! Срочно запрашиваю бригаду СОБРа!..
– Вот влип так влип! – проговорил Мефодий, обращаясь то ли к самому себе, то ли к сверлящим его свирепыми взглядами Седыченко и Бесчестному.
– Немедленно отпусти нас! – повелел прикованный к батарее Седыченко, видя, что захватчик настроен в целом не агрессивно и убивать их вроде бы не намерен. – И лучше сдавайся сразу, а иначе тебе несдобровать!
– Не могу, – вздохнул Мефодий и, не собираясь скрывать от пленников своих намерений, добавил: – Мне бы только время выиграть. Устроим переговоры, поторгуемся, а к утру, может, что-нибудь да прояснится…
– Глупо все это, – поморщился Седыченко. – Никто тебе за нас денег не даст.
– А мне денег и не надо, – сообщил Мефодий. – Мне бы только как Мальчишу-Кибальчишу: ночь простоять да день продержаться. Но без смертоубийств: не простят мне это…
– Да ты просто кретин! Натуральный кретин, каких еще… – со злобным презрением заговорил было Бесчестный, но Седыченко ткнул его в спину носком ботинка: нечего, мол, лишний раз нервировать взявшего тебя в заложники человека с оружием.
К грядущей осаде Мефодий готовился основательно. Намертво прибитая к косякам дверь была вдобавок приперта изнутри поставленным на попа диваном, который в свою очередь подпирал в днище массивный мольберт. Снятые со стен кухни подвесные шкафчики образовали бруствер на подоконнике кухонного окна, а стол и тумбочка – в окне комнаты. Снайперов, верхолазов и прочих персонажей Мефодий вдоволь насмотрелся в многочисленных боевиках и криминальных хрониках. Дверной проем на балкон наглухо перекрыл принесенный из кухни холодильник, благо нынешняя физическая форма позволяла проделывать такие трюки без усилий и даже с некоторой долей показной эффектности. Так что к тому времени, когда погруженную во мрак июньской ночи округу огласил режущий вой сирен, формирование цитадели было практически завершено.
Мефодий взял казимировский «ПМ» и весь обратился в слух, ожидая, когда сжимающий кольцо блокады противник даст наконец о себе знать.
– Один?! – переспросил Казимирова командир бригады СОБРа подполковник Мотыльков. – Вы хотите сказать, что один-единственный хиппи надавал по шее трем мордоворотам, потом скрутил двоих и отобрал у всех оружие?! Ну, знаете, в моей практике такого еще не было!
– Я же говорю: есть подозрение, что он под стимуляторами! – оправдывался отгружаемый в «Скорую помощь» Казимиров. – Я даже не понял, как все и произошло-то.
– Ясно все с вами, – отмахнулся от него Мотыльков. – Кто вам только оружие распорядился выдать, молокососы!
Слепящие лучи мощных фонарей зашарили по стене дома, сойдясь в итоге на занимающем неположенное место холодильнике, как зенитные прожектора на вражеском бомбардировщике. Загромождающая окна мебель также указывала на местонахождение интересующего Мотылькова субъекта.
Подполковник настроил громкоговоритель, долго произносил в него «раз-раз», после чего откашлялся и обратился к невидимому с земли противнику:
– Ладно, парень, слушай меня: пошутил, и хватит! Отпускай людей и сдавайся по-хорошему! Думаю, что крови на сегодня ты уже пролил достаточно!
Мефодий не стал уточнять виновника пролитой крови – все равно не поверят, – а, культурно поздоровавшись, сразу же перевел беседу в конструктивное русло.
– Двести тысяч долларов?! – возмутился Мотыльков, услыхав размер требуемой суммы. – Да ты хоть представляешь себе, какие это деньги? И не надейся!
Мефодий посмотрел на внимательно прислушивающихся к переговорам Седыченко и Бесчестного, на их угрюмый вид, потом подумал о том, сколько неприятностей им еще предстоит по поводу утраты оружия, и сжалился до ста тысяч.
Однако и эта сумма была воспринята Мотыльковым в штыки. Но больше всего не понравилось подполковнику требование преступника предоставить ему самолет до Пакистана.
– И что ты собрался делать в Пакистане? – негодовал подполковник, следя за крышами, где выходили на позиции его снайперы. – Думаешь, ты им там, в Пакистане, нужен? Да они в тот же день вернут тебя обратно!..
– Мое последнее слово: сто тысяч долларов, машину до аэропорта и самолет до Пакистана! – настаивал Мефодий, лишь смутно помнивший, где вообще находится такое государство – Пакистан. – Сроку вам до восхода; потом начинаю убивать заложников!
И для убедительности выстрелил два раза в деревянный мольберт.
При слове «убивать» заложники занервничали, но Мефодий, опасаясь, как бы они не выкинули какую-нибудь глупость, ободряюще им подмигнул: дескать, все нормально, это я, ребята, для пущего эффекту…
А за дверью уже ощущалось суетливое копошение – группа захвата изолировала подъезд, эвакуировала жильцов с площадки восьмого этажа и предупреждала остальных о необходимости сидеть, не высовывая носа.
Бряцание оружием слегка умерило гнев подполковника, и он ушел на второй план, а его громогласный бас сменился елейным голоском только что прибывшего милицейского психолога по работе с личным составом – единственного, кто был на службе в столь поздний час.
Отсутствие у психолога опыта при действии в подобных ситуациях и его дрожащая речь больно резали обостренный слух Мефодия. Психолог так старательно умолял его сохранять спокойствие, что от волнения стал заикаться сам. А так как Мефодий, оттягивая время, переспрашивал у него по три раза одно и то же, то их диалог смахивал на попытку описать глухонемому красоту звучания флейты. Через полчаса подобной пытки Мефодий наконец отпустил несчастного «мозгоправа» перекурить, за что тот его даже поблагодарил.
Мефодий загривком чуял, как из соседней десятиэтажки его квартиру обшаривают вооруженные оптикой ночного видения хищные взгляды снайперов, уровень квалификации которых не хотелось проверять на практике. Электричество на лестничной площадке давно было отключено, но Мефодий в отличие от заложников не испытывал по этому поводу никаких неудобств. Глаз Исполнителя мог различить сквозь мрак не только нижнюю строчку на офтальмологической таблице, не только число ее типографского тиража, но и посторонние вкрапления в волокнах ее бумаги.
Между тем оживление во дворе нарастало с каждой минутой. Дом оцепили курсанты школы милиции и ОМОН. После того как Мефодий необдуманно пообещал расстрелять газовый баллон, пожарные принялись спешно эвакуировать жильцов уже всех подъездов. На помощь милицейскому психологу прибыла его более опытная коллега из главка, и теперь они на пару стали убеждать Мефодия в том, что жизнь, несмотря ни на что, все равно прекрасна и незачем такому молодому гражданину губить ее в самом расцвете сил.
Через два часа осады на запах жареного прибыли вездесущие журналисты. Однако все присутствующие официальные лица отказались давать какие-либо комментарии. Тогда, за неимением лучшего, спецкоры и собкоры обратились к выгнанным из квартир жильцам оцепленной многоэтажки.