Сдерживали скорость продвижения и слабые навыки Исполнителей в вождении собачьих упряжек. Тайягук продемонстрировал Мефодию и Роберто несколько обязательных приемов и команд для обретения взаимопонимания с поразительно умными собаками, но до виртуозности самого проводника Исполнителям было еще учиться, учиться и учиться. Ко всему прочему, на особо крутых склонах приходилось то и дело спрыгивать с упряжки и налегать на нее плечом, помогая собакам преодолеть препятствие и тем самым экономя их далеко не бесконечные силы.
Трое суток – долгих-предолгих суток! – поглощения мерзлой пищи, ежеутреннего выкапывания из-под снега и превратившегося в пытку хождения по нужде, когда получасовое высвобождение из одежды, физиологическая процедура и обратное облачение происходили на сбивающем с ног лютом буране. Уже в первый день пути мальдивская идиллия стала чудиться закоченевшему Мефодию призрачным сном. Переживающий такое приключение явно не впервые, Роберто выглядел куда бодрее и жизнерадостнее, потому и воспринимал происходящее со своей извечной философской невозмутимостью. Тайягуку же и вовсе было плевать на трудности – он без конца распевал слагаемые прямо на ходу песни и радовался, что в этом году здесь, в глубине острова, царит просто-таки жара, а вот еще пару лет назад… Мефодий не находил другого утешения, как только радоваться вместе с проводником, ибо лютые холода в эскимосском понимании и представить-то было ужасно, а уж пережить не хотелось и подавно…
Место, куда они направлялись, было святая святых смотрительско-исполнительского сообщества. Находилось оно в глубине острова, сокрытое от посторонних взглядов (в основном, конечно, от спутников – до двадцатого века опасаться посторонних взглядов в центре Гренландии было глупо) ледниковыми толщами и уходящее многоуровневыми ярусами глубоко под землю. Именно здесь находились знаменитые цеха по производству люциферрума, а также прочая научно-техническая база и штаб-квартира Совета смотрителей. И здесь же обитал самый одиозный субъект в мире – смотритель Сатана, возведенный в ранг Вечного Злодея за свое крайне негативное отношение к человеческому варианту-два. И даже зная, что опасаться Сатаны ему не стоит, Мефодий все равно ощущал противную нервную дрожь. Наверное, подобное он переживал бы и перед встречей с Хозяином, будь тот жив, разве что без такого стойкого нехорошего предчувствия.
Исполнители с периферии были редкими гостями в штаб-квартире Совета, но этих двух ждали здесь с особым нетерпением – Совету срочно требовалась собранная новобранцем во время переговоров визуальная и звуковая информация. Причем ждали давно: весь Совет в полном составе, включая Гавриила и Джейкоба, прямо с побережья отправился в штаб-квартиру своим ходом. Никому из смотрителей не хотелось мерзнуть, вкушая экзотическую прогулку на собачьих упряжках. Правило о регулировании скорости эскадры по ее самому тихоходному кораблю в данном случае было проигнорировано – «тихоходные корабли» уповали лишь на себя да на ведущего их проводника-эскимоса, бывшего, кстати, весьма уважаемым в окрестностях Готхоба шаманом и по совместительству давним и опытным агентом.
По истечении третьего дня этого выматывающего северного вояжа, когда мысли в голове Мефодия превратились в густой холодец, Тайягук вывел их на окруженное вздыбленными торосами плато и остановился.
– А вы уверены, что мы на месте? – недоверчиво спросил провожатого Мефодий, поскольку ничего приметного в округе не наблюдалось – все та же, что и раньше, однообразная серо-белая мешанина из снега, льда и камней.
– Обижаете, юноша, – ответил Тайягук. – Кнуд Расмуссен еще материнское молоко сосал, когда я всю открытую им землю охотничьими тропами истоптал! Мы как раз там, куда мне и следовало вас проводить, – и укоризненно покачал головой. – Почему из года в год мне постоянно задают этот вопрос: а не заплутал ли я случаем? Неужели я такой немощный и слепой на вид?
– Простите, пожалуйста, – извинился Мефодий. – Просто в глазах все одинаковое и рябит. Я ведь уроженец лесостепей…
– Бывал я как-то раз на юге, – доверительно поведал Тайягук. – Возили меня через море на большую встречу по защите каких-то моих прав… Одно скажу: вот там не проси меня никуда тебя провожать! Там обязательно заблужусь. Там точно все одинаковое и рябит. Дикие места, нехорошие, а люди как звери. Помочиться спокойно и то не давали – заставляли к белой журчащей посудине бегать… То все не мое, не родное. Потому мне не объясняй – понимаю: не маленький, поди, сколько зим уж проводил! Звезд столько на небе нет…
И неспешно вызволив из упряжи собак, Тайягук принялся сооружать из шкур нечто наподобие небольшого чума – агент имел предписание дождаться Исполнителей и препроводить их обратно.
Не успели они сесть и спокойно перекусить, как откуда-то сверху спикировал Гавриил и поманил их обоих за собой:
– Идемте, вас уже заждались…
На небольшом, облепленном торосами скальном возвышении имелся люк, задрапированный снежным камуфляжем. Сразу под люком куда-то в глубь земных недр уходил пологий коридор с лестницей, вырубленной в камне, судя по идеальности исполнения, не иначе как люциферрумовыми слэйерами. Освещения в коридоре не наблюдалось, поэтому Мефодий перевел зрение в режим ночного видения и разглядел, что нижний конец лестницы теряется где-то во мраке.
– Бегом! – приказал Гавриил и, воспарив над ступенями, полетел впереди, указывая дорогу, хотя свернуть в коридоре было абсолютно некуда.
Мефодий и Роберто проделали галопом уже порядка пятнадцати километров, а конца-краю у лестницы все не было. Ступени шли вниз, коридор не расширялся и не сужался, однако с каждым километром вокруг становилось все жарче и жарче, пока сенсоры организма не определили температуру внешней среды около плюс двадцати пяти по Цельсию.
Лестница кончилась так же резко, как и началась, уперевшись в крохотную площадку перед похожей на люк подводной лодки дверью. Тут же, без каких-либо манипуляций со стороны Гавриила, дверь отворилась, и их встретили двое пожилых Исполнителей – бойцов комендантского подразделения – с обнаженными слэйерами в руках. Почтительно расступившись перед Гавриилом, они даже не взглянули на Мефодия и Роберто, загерметизировали дверь и вновь приняли привычные каменно-бесстрастные позы.
Давящая теснота ведущего к штаб-квартире коридора сменилась просторными, как ангары, залами. Здесь имелось тусклое освещение, однако Мефодий так и не понял его природу – свет струился откуда-то из узких стенных углублений. Впрочем, заостряться на этом вопросе было некогда – Гавриил торопил их все дальше и дальше, ведя из зала в зал, где-то заставляя спускаться, а где-то подниматься по лестницам и пробегать под соединяющими залы сводчатыми аркадами.
Обстановка вызывала ассоциации с огромной бойлерной – хитросплетения разнокалиберных труб, причем некоторые из них были настолько широкими, что могли пропустить даже автобус. То тут, то там встречались вместительные резервуары и бассейны размером с футбольное поле, наполненные непонятной разноцветной субстанцией. Стены были испещрены недоступными исполнительскому мозгу диаграммами, шифрованными памятками и прочей наскальной живописью явно не художественного толка. И все это на фоне гулкого, не затихающего ни на секунду шума, а также высокой температуры – признаков близости к раскаленным внутренностям планеты. Климат штаб-квартиры напомнил Мефодию те времена, когда в школьные годы он отрабатывал летнюю практику в ботанической теплице, правда, здесь было посуше и пожарче.
Мефодий сразу догадался, кто является создателем этого огромного подземного мира. Ведь именно здесь находились мастерские Хозяина, откуда вышла земная биосфера, включая ее кислородную оболочку и все человеческие варианты. Конечно, глупо было считать, что Хозяин занимался своим творчеством там же, где и проживал, – сады Эдема могли содействовать разве что блаженному отдохновению. Здешний же минимализм убранства заставлял по-настоящему концентрироваться на работе и не отвлекаться на лишнее.
Теперь в осиротевших «мастерских жизни» властвовало запустение, однако некоторые из них все же продолжали функционировать, в основном те, что имели отношение к производству люциферрума – одной из немногих подаренных Хозяином своим «детям» технологий. И хранитель сей технологии был не из тех, с кем кто-либо из землекопов согласился встретиться по доброй воле…
– Помнишь, где казармы? – спросил Гавриил у Роберто и, получив утвердительный ответ, распорядился: – Попроси у старшины комендантов поставить тебя и малыша на довольствие. Когда потребуешься, пришлю за тобой посыльного.
Кивнув им на прощанье, Роберто скрылся в одном из боковых ответвлений. Проводив новобранца сквозь череду залов, Гавриил наконец подвел его к обжитой зоне. Об этом свидетельствовали стерильная чистота помещений, разбросанные кое-где бытовые мелочи и инструменты, а также усиленное в два раза освещение.
Зал Совета оказался как раз таким, каким и представлял его себе Мефодий: классический стиль, заложенный еще королем Артуром и рыцарями Круглого стола. В зале собрались знакомые Мефодию по мальдивской встрече личности, плюс добавилось еще несколько, очевидно, не сумевших принять участия в переговорах по каким-либо причинам. Едва переступив порог Зала Совета, Мефодий попытался определить, кто из незнакомых ему смотрителей Сатана, но сразу распознать его не сумел.
– Это я! – громко произнес сидевший спиной к Мефодию смотритель и обернулся. – Что, не так страшен черт, как его малюют? А вот придерживаться подобного мнения не рекомендую, не то и впрямь расслабишься и страх ко мне потеряешь, а я этого не терплю!
Мефодий был разочарован. В своих работах в стиле фэнтези он всегда изображал Сатану либо какого-нибудь архидемона колоссального роста амбалом с бугристой мускулатурой, загнутыми, как у архара, рогами, а также непременным тигриным оскалом. Для пущего страха рисованому Дьяволу добавлялся голый крысиный хвост, остроконечные уши и огненные струи из пасти.