— Ну так что с того? Тоже Божьи… У Господа всякой твари по паре… Небось не звери, не сожрут… Иль чо же, бояться нам их?
Матросы озабоченно примолкли, напряженно уставившись на зверобоя. Никто из них не видал прежде живого индейца.
— Бойтесь, ежли вас это успокоит. — Тимофей зло сплюнул под ноги. — Зря капитан не отпустил меня с вашим братом на берег… Зря и тульчанку мою не отдал… Ладно, погодим, — приказчик ухмыльнулся по-волчьи. — Я бросил семя в ваши мозги, посмотрю, какие всходы оно даст.
— Эй-эй, это ты о чем, мужик? — шея подшкипера напряглась.
— Да ни о чем… — вновь усмехнулся Тараканов и вдруг так посмотрел на всех, что матросам стало не по себе. — Все вы тут пчелы без жала, — харкнул он им в лицо и, вытерев пятерней лоб, блестевший от пота из-под грязной енотовой шапки, встал и замахал прочь.
— Вашескобродие!— Палыч долго стоял у фока94, не решаясь подойти к капитану. — Горе-то како! Иисусе Христе…
Преображенский оторвался от разговора с мичманом, повернулся и сурово поглядел на старика.
— Батюшка, — начал Палыч нетвердым плаксивым голосом, — вы токмо послухайте, сокол…
Этот взволнованный тон, это возбужденное лицо, дрожащие на глазах слезы в первую минуту озадачили Преображенского.
— Ну, что тебе?— удивленно спросил он.
— Кончился наш фельдшер, Петра Карлович… удавился…
— Как? — Андрей, казалось, не верил своим ушам.
— Хоть и хлипок он был, сердешный, а тоже вот мечтал гнездышко свое свить… значить, чтобы пищу туда таскать… — размазывал слезы по щекам казак.
— Какое гнездо? — капитан не услышал своего голоса.
— Известно какое… птенцы-детки малые… мечтал человек… да вот не свил.
— Так это что же? Вроде как из-за меня, получается? А зачем он молчал? Знал — и молчал?
— Не вам он врал, барин, а положению вашему. От него, горемычный, зяб. От него ведь завсегда беды ожидашь. От того и помре…
— Врешь, болтун! — лицо Андрея исказилось. — Беда-то впереди меня скачет, а я уж вослед!
Он ухватился рукой за просмоленный вулинг. Скулы его ходили. Жгучий трепет охватил душу: «Господи, похоже, перегнул палку и теперь уж не разогнуть — опоздал».
— Возьмите, вашескобродие! — денщик виновато сунул капитану бумагу, деньги и, втянув голову в плечи, неслышно отошел к матросам.
«…Господа, как перед Богом, я не виновен. Деньги возвращаю, так как не имел желания что-то скрывать иль таить от вас, а вспомнить мне нечего. Обиды ни на кого не держу.
Да хранит вас Господь!
Р.S. Поставьте свечу за меня, и пусть батюшка отслужит панихиду.
За сим прощайте.
Вечно и неизменно ваш Кукушкин».
Теплый ветер берега трепал волосы Андрея Сергеевича, вокруг мелькали радостные лица, сыпался смех, кто-то думал о непорочности мундира, кто о лихой судьбе, кто о родной сторонушке.
А он продолжал стоять у мачты, точно закаменел. Лицо стало белей воротника сорочки, зеленые глаза блестели от слез.
Желанный берег более не казался ему желанным.
Часть 4. Монтерей
Глава 1
В тишине стрекотали цикады, убаюкивая своим мирным звоном уставший Монтерей95. Душная калифорнийская ночь только начиналась. Но ее бархатный сумрак уже мучил тревогой человека, ходившего по кабинету. Резец времени вывел глубокие морщины на его благородном породистом лице. Дон Хуан де Аргуэлло, несмотря на преклонные лета, оставался красив той тяжелой и властной красотой идальго, перед которой плебеи с почтительностью снимали шляпы. Высокий лоб, широкий безгубый рот, крупный, но тонкий орлиный нос и волевой подбородок, увенчанный эспаньолкой.
Губернатор Верхней Калифорнии посмотрел на часы: время было выпить лекарства и прочитать молитву. Но острый взгляд его кофейных глаз был занят чем-то другим, похоже, куда более важным, чем порошки и молитвы.
Он подошел к окну. За арочным проемом клубилась ночь, а в кабинете горели многорожковые канделябры. Их яркий шафрановый свет мягко гасил сочившуюся из-за портьер густую ночь. Эль Санто откинул шелковый край и заглянул в щель. На базальтовых плитах двора стояли парные часовые. Легкий бриз с океана колыхал султаны на киверах драгун. Они стояли по всей пресидии, по всем комнатам и залам, переходам и лестницам. И всё же на душе старого дона было беспокойно.
После начавшейся смуты инсургентов96, которая, как пожар в альменде, охватила всю Новую Испанию, губернатор покинул насиженную светлую асьенду и перебрался в пресидию под защиту пушек и штыков. Похожая на тюрьму, с низкими сводчатыми потолками и узкими окнами, выходящими на внутреннее атрио97, она угнетала. В этой казарме ему приходилось делить кров со своими подчиненными и их горластыми домочадцами. Внутри всего здания шла единственная галерея, коя упиралась одним концом в небольшую церковь, а другим — в крепостные ворота. Здесь квартировались все офицеры и солдаты, комендант дон Ксавье де Хурадо со своим многочисленным семейством, прислуга из рабов и прочая челядь. Тут же, в нижнем аркадном ярусе, теснились и арсенал, и магазины, и мелочные лавки. Пахло фруктовой гнилью, лошадьми и табаком, который гарнизон, похоже, истреблял в больших количествах, чем питьевую воду.
Укрепление форта состояло из мощной земляной насыпи. Между рядами невысоких, но прочных свай из пальмы-сабаль98 были оставлены амбразуры, из которых торчали стволы крупнокалиберных карронад99 на подвижных лафетах.
Некогда безрассудный в своей решимости, дон де Аргуэлло с годами стал осмотрительным, недоверчивым и мелочным, как сама старость. Он не верил никому, даже своим сыновьям и советникам. Старик редко теперь решал важные дела за зеленым сукном совета. Он подозревал, что офицеры хотят склонить его к какому-то неверному, гиблому решению, подтолкнуть к западне. Первостатейные дела он вершил наедине, в глуши своего ночного кабинета, в часы тревожной бессонницы.
Дон Хуан покосился на письменный стол. С краю его лежала белая кожаная папка с оттиснутым золотом гербом и короной Испании. Ниже бежала кудрявая надпись: «К докладу его сиятельства губернатора Калифорнии».
Эль Санто знал: в папке лежали соображения о намерении Испании уступить свои северные территории на Западном побережье России. Документы были подписаны многими старыми друзьями и русским ставленником форта Росс, и теперь требовали его ратификации. Конечно, после этого следовало бы гнать лошадей в Мехико… Его губернаторский вензель в этом оркестре, увы, не первая скрипка… Важно, что скажет вице-король.
Губернатор дернул бровью, вспоминая черты Кальехи дель Рэя. Горечь ушедших лет щипнула сердце. «А ведь когда-то мы были друзьями, — подумал он, — вместе сошли с корабля на эту землю. Свидимся ли еще?..» Эль Санто тряхнул головой и, давая выход настроению, тяжело вздохнул. Теперь они оба старики, и жизнь их разбросала за тысячи лиг друг от друга. «Н-да, странный пасьянс —жизнь, — заключил он и сел за стол. — Так что же делать?—он обхватил лоб руками. — Подписывать или нет?» Это затянувшееся дело, один бес, следовало решать!
Комендант де Хурадо уже не раз докладывал, что правитель русской крепости, коммерции советник господин Кусков торопит ратификацию. Русские бородачи давно тянут руки ко всей Калифорнии. «Что же теперь, после их победы над Буонапарте в Европе… сил у них будет поболее, а значит!..» — Губернатор нервно царапнул ногтями папку и откинулся на спинку кресла. — «Спустить испанский флаг в Калифорнии? Но это же докажет всему миру бессилие Мадрида, торгующего своей империей. И теснят-то нас кто? — глаза старика злобно блеснули. — Какая-то рвань, беглые каторжники, дезертиры, торгаши, охотники, словом, сброд! Ладно бы армия… Они уже давно захватили Аляску, причем не в штыки, а так… Просто как варвары заселили американские берега, построили город, пресидии, церкви, торговые фактории и вот живут! Мои купцы жалуются: русские пребывают на Аляске в снегах лучше, чем мы в райских кущах. Носят платья тонкого сукна, в шелковые рубахи рядятся… А теперь и сюда добрались! Мало им Нового Альбиона!»100
Седой старик мстительно сузил глаза, глядя на ровное пламя свечей.
Пресидия точно вымерла. Только в тускло освещенной галерее, куда выходили приоткрытые резные двери его кабинета, слышался иногда тихий говор часовых, да изредка громкий железный стук каблуков сменяющего их караула. И каждый шаг отчетливо выделялся и замирал в суровой и строгой постепенности.
— Вот и полночь, — губернатор в раздумье посмотрел на мягко напомнившие о себе часы.
К этому времени замирали последние отголоски канувшего дня, и звонкая, будто хрустальная, тишина, чутко сторожившая каждый звук, передавала из дальних конюшен влажистый храп лошадей, людской кашель и крики ночных птиц.
Дон де Аргуэлло придвинул к себе папку, открыл ее и зашелестел страницами.
Если придется сдать рубежи, что он отдаст русским? Баснословные райские земли: берега здесь богаты нескончаемым морским зверем; огородная зелень, овощи, фрукты на всякий вкус родятся в невероятных количествах; леса полны дичи и птицы, тоже водящейся в непонятном множестве. А строевой лес, а медная руда, найденная в горах! И этим всем попуститься?! Да сие намерение вызывает изумление каждого мудрого государственного мужа! Это воистину равносильно продаже курицы, несущей для Испании золотые яйца.
Эль Санто гневно захлопнул папку. «Нет, не сегодня! Успеется». Мужественное лицо его сделалось кислым. «Если бы вернуть года молодости!»
Пройдясь по кабинету, он вновь подошел вплотную к окну, отдернул тяжелый шелк и поднял глаза к глубокому небу. Просторное, вечное, безмятежно прекрасное в алмазном сиянии звезд, оно само казалось ораторией божественного органа. И к этим величавым звукам тихо, но истово присоединялся горячий человеческий голос, полный страстной мольбы и надежды: «Санта Мария, дай сил и сохрани мою любимую Испанию! Тело мое немощно от многих грехов, болит и слабеет душа… к Тебе прибегаю за помощью…»