Меч вакеро — страница 51 из 65

—  Зачем мы едем в Монтерей, команданте? — темные губы дель Оро сложились в жесткую линию.

—  Чего тебе не хватает, Сыч, так это терпения, — продолжая глядеть на звезды, глухо сказал Симон.

—  Но я хочу знать, за что я хоть сдохну, когда меня продырявит пуля или стрела.

—  Тебе что — мало платит капитан?

—  Мало! — полукровка резво придвинулся к драгуну; в узких черных глазах его скакали отблески языков пламени.

Ротмистр приподнялся на локте, намеренно затягивая ответ, чтобы лучше понять, чего добивается метис. «Будь осторожен… Лишнего не болтай… Слишком много индейской крови в его жилах», — вспомнилось предостережение Луиса де Аргуэлло.

—  А если я скажу «нет»? — растягивая слова сказал Бернардино.

—  А ты не говори «нет», амиго. Здесь дело такое… доверительное… — Сыч растянул губы в усмешке и отхлебнул из фляжки вина.

—  Ну ты и прорва, приятель.

—  А что это такое, сеньор? — метис качнул длинными волосами, выпрямляя крепкую спину, и посмотрел на белого. С таким интересом стервятник следит за крысой.

—  Это прорва пространства меж твоих ушей, Сыч!

Мониста на сомбреро дель Оро грозно зазвенела, как трещотка гремучей змеи, пальцы сжали ружье.

—  Почему ты так говоришь со мной?

—  Есть причина, кабокло126.

Ротмистр быстро выбросил из-под одеяла руку и схватил ружье дель Оро. Дернул на себя, притягивая вместе с ним следопыта.

—  Давай начистоту. Слишком много вопросов. Ты мне не нравишься, Сыч… и я тебе тоже. Поэтому выжги себе на лбу: зачем мы едем в Монтерей — не твое дело. Но уясни, пока мы не доберемся до пресидии Эль Санто, ты будешь слушать меня. Поручись за это?

—  Поручусь, но не скажу, что надолго, — мрачно прохрипел полукровка и выдернул свой оленебой из пальцев ротмистра. — Я знаю твои мысли, команданте…

—  Ты знаешь их, покуда пьешь мое вино. Лучше поделись своим.

—  Ну, положим, я соглашусь, что есть пятна и на моей шкуре… Ну и? — выпуклая, рельефная грудь проводника напряглась. Лицо превратилось в гранит.

—  Слушай, имей совесть… — желваки заходили на лице Бернардино.

—  Совесть? Да кому она нужна в этих краях? Вернее, что это такое? Ты лучше послушай мою правду, амиго.

—  Тебя послушаешь, так сядешь в тюрьму или сдохнешь на рудниках…

—  И такое может быть, — Рамон не спеша облизал растресканные губы, глаза его хитро блеснули. — А бумага, которую ты везешь, команданте, наверное, дорого стоит? В Монтерее за нее отсыпали бы немало…

Слова полукровки поразили Симона, точно клинок. Глаза потемнели от тревоги.

—  Откуда ты про нее знаешь?

—  У меня есть чутье и уши, — дель Оро взвел курок.

Симон почувствовал, как кожа на его спине стянулась от холода. Так они долго сидели, глядя друг другу в глаза, слушая, как, шелестя опаленными крыльями, гибла в огне ночная мошкара. Все это время Симон Бернардино чувствовал себя точно солдат, ожидающий сигнала к атаке, когда надежда на победу сменяется в душе страхом перед поражением.

—  Что же ты не пристрелил меня в спину раньше? У тебя была куча возможностей, — сипло выдавил наконец он. — И какого черта не стреляешь сейчас? Неужели трусишь?

—  Не думаю, амиго. Ты меня знаешь, хотя… есть немного. Но ведь и ты тоже… не на небе от счастья.

—  Почему не стреляешь? — зло повторил ротмистр.

—  А почему ты решил, что я хочу тебя убить?

—  Но ведь ты…

—  Я только хотел узнать, зачем мы стираем подковы в Монтерей, и выгодное ли это дельце.

—  Не очень складно врешь, Сыч.

—  Может быть, амиго, может быть… Но сейчас лучше стисни зубы, когда услышишь мое предложение, — ствол ружья уперся в грудь драгуна.

—  Допустим, — прохрипел Бернардино, чувствуя, что рубаха его вся стала мокрой.

—  Но я не сделаю этого, если ты согласишься на мои условия. Но для начала брось мне свои игрушки.

Ротмистр после минутного колебания кинул оба пистолета и штуцер к ногам жагунсо127.

—  Вот так-то лучше, команданте, и саблю тоже.

Симон отстегнул с портупеи клинок. Металлические ножны брякнули о камень рядом с дель Оро. Метис сгреб все оружие и только тогда отвел ствол ружья.

—  А теперь слушай. И не вздумай сказать «нет»! У тебя без того вид, будто ты прошел по месту своей будущей могилы. Ты продашь эту бумагу губернатору… А если захочешь играть со мной, то знай — я буду рядом и ускорю твою встречу с Богом. Мне терять нечего.

—  Знаешь, в чем твоя беда, дерьмо? — ротмистр постарался взять себя в руки.

Полукровка насторожился. Взгляд прикипел к лицу драгуна.

—  Ты не ведаешь, Сыч, когда кончится твоя удача и тебя вздернут на суку. Я прав?

—  Заткнись, или я… — метис вскинул ружье.

—  Брось пугать, Рамон! От мертвого какая польза? А лично тебя с этим пакетом, — Симон похлопал себя по груди, — в Монтерее ждет виселица. Это я тебе обещаю.

—  Так ты со мной?! — дель Оро мстительно сузил глаза. — Отвечай! Ты сам говорил — у меня не хватает терпения. Сосчитаю до двух, может, до трех и, клянусь Ошалой128, пристрелю.

Ротмистр сглотнул ком. Он знал: полукровка так и сделает.

—  Что же, согласен. У меня нет другого выхода.


Глава 13

На рассвете, когда прозрачный воздух ожил птичьими голосами, Луиса потревожил еще один визитер. Едва задремавший капитан был вынужден вновь разлепить глаза. Кто-то тихо скрипел ступенями за дверью. «Проклятье!» — он резко поднялся и с пистолетом в руке распахнул дверь.

—  Сержант Винсенте? Какого черта тебе нужно здесь в этот час?

—  Я, я… Мои поздравления, команданте!

—  Не мычи! Что ты тут делаешь со свечой, будто собрался на гафиэйру?129

—  Ничего, ваша светлость! — коррехидор пожал плечами, суетно отдавая честь.

—  Как ничего? Врешь!

—  Никак нет, сеньор. Клопа жгу…

—  Клопа?

—  Ну да… по стене полз… из постели видно.

—  Да ты издеваться надо мной вздумал? Здесь нет никаких клопов!

Голос Винсенте Аракаи внезапно осип. Ему недоставало решительности, и в этой дурацкой ситуации он не знал: то ли ему идти вперед в разговоре, то ли повернуть назад.

—  Команданте, — слова вязли на зубах, как плохо пропеченное тесто. — Я, собственно, по личному вопросу…

—  Я тебе слова не давал, а ты его у меня не просил! —теряя остатки терпения, рявкнул Луис. — Пшел вон! Я хочу спать!

—  Сеньор де Аргуэлло! — Винсенте вдруг прорвало, и отчаянье сделало его речь крепкой. — Голос у вас, конечно, серебряный. Но сколько вы ни орите, я не оглохну — у меня тоже… уши из меди.

—  Что? — капитан изумленно посмотрел на замеревшего перед ним, как тейя130, сержанта. Глаза Аракаи подозрительно сияли почтительной восторженностью, точно он, дон Луис де Аргуэлло, был для него чем-то недосягаемым, олицетворением всех совершенств, необходимых, по мнению сержанта, настоящему командиру. Собственно, так оно и было. Коррехидор буквально боготворил сына губернатора. От его драгун у него по спине катились мурашки восторга. Все они держались сурово и прямо, что несгибаемые стальные прутья, и выглядели так, словно никогда не теряли бдительность. Сержант обиженно шворкнул носом. Ему нетерпимо хотелось быть среди них… А его воинство — тьфу! «Им всем более пристала ложка, чем оружие!»

Собачья преданность в глазах седеющего сержанта тронула сердце Луиса, он опустил пистолет, черты лица стали мягче.

—  У тебя слишком хитрая рожа, Винсенте…

—  Это единственный недостаток, с которым я буду бороться, капитан! — с готовностью прохрипел Аракая.

Впалая щека де Аргуэлло дернулась, с губ едко слетело:

—  Не знаю, к чему ты клонишь, старый плут, но, похоже, ты надеешься, что после этого я протяну тебе руку?

—  Так точно, ваша светлость. Дайте мне минуту… Я всё обскажу! — И, не дожидаясь ответа, сержант преодолел последние ступени. — Я не священник и не судья, дон… Я никто… Вернее, я солдат… Я этого момента жду уже двадцать лет, и вам меня не остановить! Меня никто не остановит.

—  И смерть? — Луис всё с большим удивлением смотрел на возбужденного коррехидора.

—  Ну… разве что она, — серьезно сказал тот и пожал толстыми плечами. — Знаете, ваша светлость. Отец однажды сказал мне: «Ты можешь прожить скучно, однообразно, Винсенте, и лечь в могилу в безызвестности. А можно поймать за хвост случай и взлететь так высоко, что черта с два хватит сил взглянуть вниз…»

—  И ты думаешь, — я твой случай?

—  Так точно, команданте, вы!

—  Об этом стоило позаботиться раньше, сержант, — капитан с сомнением посмотрел на живот сержанта, нависающий над солдатским ремнем.

—  Я думаю — никогда не поздно, сеньор. Берите меня, и вы не ошибетесь. Вы видели: удар саблей у меня как у хорошего дровосека, а главное… — он быстро достал из кармана старый платок, бережно развязал узел и сказал: —Это мои зубы, дон. Я собрал их в тот вечер… и берегу… Потому, что их выбила ваша рука.

—  Ну ладно, ладно… — поморщился капитан и внимательно посмотрел в глаза странному коррехидору. Он чем-то неуловимо напоминал отца Терезы, шумного Антонио, и это обстоятельство, быть может, и тронуло сердце капитана, окончательно склонив его к мысли пойти Винсенте навстречу. — А знаешь ли ты, сержант, куда лежит дорога моих солдат?

—  Да уж конечно не в рай, команданте, — коррехидор утерся латаным платком и, суровея лицом, поинтересовался: — Кстати, куда вы теперь направляете лошадей?

—  Не знаю, — снисходительно улыбнулся капитан. — Впереди неизвестность.

—  Что ж, мне нравится название этой дороги. Я с вами, сеньор!

Луис чертыхнулся в душе, поражаясь напористости сертанежо131