Падре Ромеро и Ксавье де Хурадо в свою очередь осторожно переправились на противоположный берег и там после долгих, бесплодных поисков в конце концов обнаружили, что следы двух отрядов инсургентов сходятся — видимо, здесь они окружили беглецов.
В продолжение нескольких минут они замерли в седлах в нерешительности, глядя друг другу в глаза, не зная, что предпринять. Теперь и падре, похоже, понимал, что умнее было бы бросить поиски и предоставить беглецов Фатуму. Стоило, наконец, подумать и о собственной шкуре. Но всё существо священника восставало. Сгораемый желанием спасти попавших в беду, он уже не мог остановиться, и смутная надежда, невзирая ни на что, продолжала теплиться в его сердце.
— Ты хочешь жить, сын мой? — старик серьезно посмотрел на уставшее лицо Ксавье.
— Просто мечтаю! — зло огрызнулся тот и высморкался. — Надо же, вы такой проницательный, святой отец… Просто с ума сойти! Ясновидец…
— Не ёрничай, Ксавье. Всё верно. Поезжай в Монтерей и расскажи губернатору, как и что…
— А вы? — глаза коменданта округлились, пальцы крепче сжали узду.
— Я… — старик зашептал молитву. — Мой долг — помочь ближнему… Suum cuique156. Прощай.
— Стойте! — комендант ухватил перчаткой узду монаха. — Это безумие, падре! Вам стоит теперь опасаться встречи не только с двумя группами этих безбожников, что идут по пятам Торреса и Эрнана… Но и с отрядом, который преследовал вас. У них было достаточно времени, черт возьми, чтоб вернуться…
— Знаю.
— Да вы сошли с ума!
— Возможно, но, видно, еще не совсем. Я не могу бросить христиан в беде. Ora et labora, amigo. Per aspera ad astra… Omnia vincit credo!157
— Перестаньте, наконец, прятаться за своей мертвой латынью! Будьте хоть раз благоразумны… Ваши морали…
— Не казнись, сын мой. Скачи в Монтерей и не чувствуй себя виноватым… — монах подобрал поводья и круто развернул коня.
— Да я даже не знаю, как себя чувствовать! — заорал в отчаянье Ксавье.
— Прощай. На всё воля Иисуса. Pro patria! Pro credo!158
Конь взвился на дыбы под отцом Ромеро и понес его вдоль реки.
«Проклятый монах!» — комендант сжал челюсти, щеки его дергались, в черных глазах стояли слезы.
Глава 11
Рыхлый песок берега сменился гранитом, едва прикрытым тонким слоем земли. След огибал подножие огромной скалы с отвесными склонами.
Положившись на быстроту ног своего скакуна и провидение, падре Ромеро мчался по следу драгун, лишь временами останавливаясь, чтобы оглядеть окрестности.
Раскаленный диск солнца стоял над головой, когда монах, спрыгнув с коня, решил взобраться на гребень холма. Отпечатки копыт на земле были совсем свежие, и он надеялся узреть с вершины сих беглецов или хотя бы одну из групп его преследователей.
Цепляясь за ломкие ветви кустов и траву, монах стал ловко карабкаться по крутому склону и вскоре достиг вершины.
Охватив беспокойным взглядом открывшийся перед ним простор, он не смог удержаться от стона. Отец Ромеро увидел их. Оба драгуна, пригнувшись к гривам своих лошадей, мчались по равнине в облаке пыли.
За ними, на расстоянии мили, широкой цепью пылили инсургенты. С севера, наперерез беглецам, приближался другой отряд мятежников, тоже не менее пятнадцати—двадцати человек. Однако невзирая на то, что погоня длилась уже несколько часов, кони испанцев сохранили еще свою прыть и в их бойком галопе не ощущалось усталости. Бандиты, как показалось отцу Ромеро, были куда более утомлены, чем они.
В течение всей этой ночи Эрнан и Торрес бережно расходовали силы своих строевых жеребцов, пускаясь в карьер лишь чтобы избегнуть засады. Но как на беду, в пылу скачки оба окончательно сбились, и теперь не ведали, в какой стороне находится одинокий холм, где комендант де Хурадо назначил общий сбор.
Продолжая лежать в укрытии, падре с замирающим сердцем следил за погоней. «Господи, дай им силы! — твердили его губы. — И если им уготована кончина, то подари им, Всевышний, легкую смерть, как поцелуй сестры…»
Однако, чем больше он наблюдал за действом, тем более убеждался в том, что положение беглецов не было уж таким безнадежным. И если они успеют добраться до леса, то у них есть шансы воссоединиться с ним и вместе уходить в сторону Пасо-Роблес, где стояли королевские войска и было спасение.
Еще раз оглядев окрестность, отец Ромеро приметил, что, скрываясь за высокими кустами шиповника, ему удастся добраться почти вплотную к опушке леса с западной стороны.
Монах собрался уже было спуститься к своему коню, чтобы осуществить дерзкий замысел, как новое обстоятельство заставило сильнее прижаться его к земле. На северо-западе внезапно появилось быстро растущее бурое облако, и вскоре старик разглядел третий отряд инсургентов, стремительно рвущийся наперерез драгунам.
Эрнан и Торрес могли теперь выбраться из окружения только бросившись во всю меть в западном направлении. Но драгуны, как назло, не видели надвигающейся опасности и продолжали гнать по прямой.
«О Святая Инесса! Все уже неба круг… и туже узел муки, — заскрипел зубами падре. — Они же у вас чуть не на голове заряжают свинец, а вы!»
В груди священника, как и тогда у реки, вспыхнули противоречивые чувства. Он понимал, что, пытаясь спасти несчастных, подвергает опасности свою жизнь, куда более важную для пресидии, чем жизнь двух солдат… Но чувство жалости и долга вновь одержало верх над циничной рассудочностью.
«В конце концов, я свою жизнь уже прожил, а они молоды», — бросив еще один цепкий взгляд на альменду и запечатлев в памяти ее особенности, старик поспешно скатился с холма и бросился к скакуну.
Глава 12
Укрывая лицо от шипов, падре стрелой летел к опушке леса. Он мчался значительно быстрее драгун и инсургентов, которые берегли силы лошадей, и первым достиг леса.
Теперь следовало известить Эрнана и Торреса о своем присутствии. Но расстояние было слишком большим, и они всё равно не расслышали бы его криков. Однако страстное желание спасти мальчиков, точно звезда, дрожащая в ночи, рвало грудь падре.
И тогда отец Ромеро решился. Конь вынес его из леса, и по равнине раскатисто прокатился выстрел. Протяжный рев и трескучая пальба, подхваченные всеми тремя отрядами, были ему ответом.
Беглецы круто повернули своих лошадей и во весь опор помчались к лесу. Их желтые мундиры с красными плюмажами на киверах яркими пятнами двигались по бурой равнине.
Отец Ромеро разглядел лица — сплошная корка песка и пыли, точно они натянули на себя коричневые чулки с прорезями для глаз. И в этих глазах плескался нескончаемый момент ужаса и хаоса… Падре призывно махнул им ружьем и направил своего жеребца прямо на запад, уверенный, что они последуют за ним. Но вновь объявившийся отряд мятежников, разгадав его замысел, тоже круто изменил направление и несся теперь, сотрясая землю, на беглецов.
План преследователей был предельно ясен: они преграждали испанцам дорогу на север, юг и восток, тесня к океану, где за лесом на их пути поднималась высокая базальтовая гряда, казавшаяся неприступной.
Узрев, что беглецы всё-таки захлестывают лошадей именно к этой громаде, повстанцы испустили ликующий вопль и дали дружный залп.
Скакавший на полкорпуса сзади Эрнан, еще совсем юный, жалобно вскрикнул. Раскаленная добела волна боли заставила его выронить карабин.
— Эрнан! — Торрес стиснул в отчаянье зубы. Он видел, словно в кошмарном сне, где все движения замедляются, кажутся безумными и ненужными, как его друг начал падать… Из рта его толчками шла кровь, совсем как у птицы, которую сбили камнем. Зависнув в стременах, он бился головой о землю, кивер слетел, руки безжизненно волочились по колючей траве. Удерживая ошалевшего жеребца, Торрес задыхался от слез и бессилия хоть как-то помочь другу…
Дикий визг и нарастающий дробный топот точно хлестнули его по лицу. Из-за холма в красном облаке пыли выметнулись инсургенты. Несколько пуль просвистело у головы. Всадники в широкополых кожаных шляпах и пончо, ощерив зубы, сверкали саблями, что-то кричали, целясь в него из ружей.
Точно в чаду Торрес прильнул к шее коня и понесся прочь.
Мятежники заревели от бешенства, когда увидели, как монах, увлекая за собой оставшегося в живых драгуна, внезапно нырнул в заросли мескито и скрылся в тесном ущелье, которое он высмотрел еще с гребня холма.
Соединившиеся отряды вновь разделились: часть их последовала за испанцами в каньон, другие погнали лошадей в обход. Отец Ромеро и Торрес, доверившись скакунам, вихрем неслись по темному жерлу. И они намного опередили бы преследователей, если бы грунт здесь не был таким сыпучим и рыхлым. Торрес задыхался. Во рту всё пересохло. Нос его был забит кровью и песком. Сжав челюсти, он временами отключал рассудок — так было легче. Но всё равно каждый скок жеребца отдавался тяжелым ударом в затылок. Минуты тянулись мучительно долго, а часы скачки… они были уже за пределами человеческих представлений о времени.
Падре тоже начал сдавать; спина раскалывалась от усталости, воздух жег ему легкие, а рука, державшая тяжелый кавалерийский штуцер, налилась свинцом. «Еще немного, еще, еще!» — обманывали они свою плоть лживыми посулами, склоняя ее к борьбе за жизнь.
Когда солнце вновь осветило им лица по ту сторону каменной гряды, четверо мятежников, успевших обогнуть препятствие, преградили им путь на Пасо-Роблес. Испанцы хотели было направить коней к югу, но и оттуда уже доносился нарастающий топот копыт. А из ущелья с минуты на минуту должны были раздаться выстрелы. Каждый миг колебания грозил смертью.
— С нами Бог! — падре, сверкая глазами, бросился на врага, вскидывая штуцер. Торрес, не отставая, на всем скаку выхватил саблю.
Вырвалось пламя, в плечо шибанула отдача. Пуля пробила скакавшему впереди гамбусино