— Едут, едут!.. — вдруг пронеслось испуганное по рядам столпившихся, и народ, охая и причитая, подхватывая детей, бросился по домам.
Возгласы и взрывы хохота носились в предвечернем воздухе точно вымершего пуэбло.
Люди Анжело, как только въехали в деревню, погнали своих лошадей кто куда; а сам Раньери, спешившись у коновязи таверны вместе со своими приближенными, прямиком направился в облюбованное место.
— Ну, как живешь, старик? — Анжело придавил локтями прилавок распивочной стойки.
— Да так… на одной ноге… и вашей милостью, сеньор, — пролепетал хозяин.
Раньери загоготал вместе со своими дружками. Что ни говори, а ему нравилось, какое впечатление производило его появление на людей. Торговец остолбенел за стойкой, не в состоянии двинуться на своих кривых ногах, уставившись широко раскрытыми глазами на главаря.
Густые усы Раньери, черные настолько, что в мягком свете затемненного зала отливали синевой, плавно переходили в широкие бакенбарды, четко очерчивая жесткую складку рта. Обветренную бурую кожу на его крупном лице местами покрывали белые шрамы.
— Папаша, не найдется ли у тебя закусить? Только, конечно, не окорок и не твою вонючую колбасу с чесноком. Сегодня нам нужен ночлег и вино… Ты понял меня, хромоногий?
— Да, да, сеньоры, но… где ваши деньги? — старик нервно шеркнул ладошкой по стойке, всем своим видом пытаясь выразить дружелюбную беспечность.
— Хорошая шутка перед смертью, амиго.
Пистолет Анжело уперся в сырой лоб хозяина таверны.
— Я… всё понял… — дрожащим голосом выдавил Лопес и зажмурил глаза. Ему было жутко произнести хоть еще слово, точно любое из них потеряло свое значение в языке и значило лишь одно — смерть.
— Ладно, живи пока, хромоногий, — главарь сунул пистолет за ремень. — Только не шути больше со мной… Я ведь могу и не понять тебя…
Бандиты хрипло захохотали, усаживаясь на лавки, и Лопесу тоже пришлось растянуть губы в гримасе, весьма отдаленно напоминавшей улыбку.
— Давай, торопись, мы голодны. Когда убью — не скажу, — он подмигнул старику и сплюнул ему под ноги, — смерть приходит внезапно… не так ли?
— Святой Лукас! — вырвалось из груди трактирщика. — Что же происходит вокруг?
— Сегодня каждый сам для себя решает, что происходит. А ты занятный, старик, хоть и зануда… Эй, как тебя? — Анжело чуть не в лицо ткнул его дымящейся сигарой.
— Лопес… — вновь обмирая всем телом, просипел хозяин.
— Отлично. Может, повторишь свое имя по буквам, чтобы мои парни не ошиблись, когда будут царапать его на твоей могиле!
Зал вновь наполнился гоготом, а главарь, шаркая длинными шпорами по полу, направился к столу.
Глава 21
Меж тем двое индейцев из прислуги суетливо накрывали столы на увитой плющом и диким виноградом веранде.
Из погреба и кухни выносилось всё самое лучшее. Жаркое из бараньего седла, груды лесных голубей с яблочной начинкой, отварные речные крабы и запеченная в перченом тесте индейка. Расточительность и поспешность, с которой металась прислуга, красноречиво говорили о стремлении хозяина таверны любой ценой угодить своим «дорогим» гостям. Сам он, бледный и незаметный, сидел в дальнем конце зала под лестницей, ведущей на второй этаж, и с вымученной улыбкой на загорелом лице наблюдал, как Раньери вместе со своими собутыльниками предавался веселью. При этом как только кто-то из них бросал на него беглый взгляд, старик силился притвориться, будто сие зрелище доставляет ему великое удовольствие.
— Эй, Риос! — Анжело вытер жирные пальцы о белую скатерть. — Ну, где твоя ненаглядная? Покажи нам ее, а то здесь становится скучно.
Десяток пар глаз уставились на угрюмого Риоса, шумно глодавшего крупный мосол.
— Ну, ну, не будь скрягой, ты так расписал нам ее…
Сидевшие за столом бандейранты приветствовали предложение вожака хриплыми возгласами, похожими на крики лесных птиц.
— Ладно, я приведу ее, но уговор дороже денег, Анжело… Она моя.
— А кто с тобой спорит, приятель? Сто против одного, эта крошка мечтала, ребята, что когда-нибудь в эту дыру кто-то приедет и заберет ее… Вот мы и приехали… Ну, ты готов, амиго? — опрокидывая сапогом табурет, хохотнул Анжело.
— Я на взводе, аваре, — прохрипел Риос. Это был скорее сладострастный стон, чем членораздельная речь.
— Ну тогда не стой, черт возьми, как монах! Иди к своей Магдалине175. Ей нужен твой зверь между ног.
В ответ послышались оживленные возгласы и хохочущие бандиты звякнули кружками, поддерживая речь своего главаря. А сам он, грубо разрывая на части закопченного в тесте цыпленка, громогласно изрек:
— Возьми ее прямо сейчас, Риос! Ты так давно не видел баб, что позабыл, как они пахнут. Но смею уверить, друг, не как твоя лошадь. Эй, эй! — перекликая новый взрыв хохота, напряг голос вожак. — Красивые женщины, прекрасное мясо, что еще надо в этой жизни? Остальное мы купим, верно, братья?
— Мы с тобой, Анжело!
— Ты наш пастырь!
— Тише, тише!— главарь поднял руку. — Я вот что скажу вам: моего отца и трех старших братьев повесили за то, что они защитили свою собственность, но и сегодня королевские вассалы топчут его землю. Так что же такое закон, а что, будь я проклят, — произвол? Где эта грань, зарубина между грабежом и завоеванием, а? Господь или дьявол, возможно, и знают, а вот я — нет! Поэтому я так считаю: мы все рождены голыми в этом мире, и должны либо воевать, либо грабить, если не хотим ходить с голой жопой, как краснокожие. Так выпьем за это! За большую дорогу удачи!
Кружки вновь застучали. Риос, опрокидывая табуреты, загремел сапогами по лестнице, придерживаясь за перила.
— Но позвольте, сеньор Раньери, — подал голос хозяин. — Разве вам мало вина? В Сан-Ардо так много женщин! Ради Бога, сеньор, Тиберия мне как дочь! Она несчастная сирота! Беженка. Я умоляю!.. — торговец вытер рукой вспотевшее лицо. — Да смилостивится Небо над нею!
— Заткнись, пес, пока не потекла из тебя мокрота! — Анжело сузил глаза, рука легла на рукоять стилета.
— Но что вы хотите с ней сделать? — старик упал на колени, закрывая лицо руками.
— Мы хотим сыграть ей на наших гитарах, — шаркая себя по ляжке, ухмыльнулся Крус, оглядываясь на своих.
Колодники зарычали от восторга, хлопая по плечу приятеля.
— Во имя милосердия… — Лопес подполз к высокому замшевому сапогу главаря и обнял его руками. — Смилуйтесь, я умоляю…
Все замолчали, наблюдая за реакцией Анжело, который лениво ковырялся в зубах рыбьей костью.
— А ты ловкач, папаша… Ты, часом, не жидовская ли свинья?
— О, нет, нет… — старик в изнеможении опустил руки.
— Ах ты хитрец! Ты еще смеешь разыгрывать меня, говнюк? — Пальцы Раньери, точно когти коршуна, вцепились в курчавый мох волос лавочника и потащили к зеркалу, стоявшему у стойки. — Вот гляди! Видишь, собака? Вот, вот, что такое жидовская морда!
— Но я… я мексиканец, сеньор… как и вы, клянусь всеми святыми, тут ошибка!
— Ошибку сделала твоя мать, что родила тебя, хромоногий… И лучше заткнись, потому как только ты открываешь рот, мы слышим одно вранье и глупость!
— Но ведь я вам верно служил, — срываясь от боли на плач, возрыдал Лопес. — Старался во всем угодить…
— Будешь это делать и впредь…
— Сеньор Раньери, я умоляю! — давясь страхом и отчаяньем, продолжал упорствовать несчастный. — Оставьте Тиберию, она… она…
— Я дам тебе пятьдесят реалов, хромоногий, чтобы ты закрыл свою пасть… И больше не попадался мне на глаза. За такие деньги любой из нас готов поджарить родную жену, а не только посмотреть на задницу твоей шлюхи.
— Она не шлюха, — сквозь слезы простонал трактирщик и упал на колени.
— Не шлюха? — ударом ноги в грудь жагунсо отбросил трактирщика к стене. — О, это адское племя! Да эта девка б…, и ее мать и бабка тоже были солдатские овцы. Уж я уверен, братья, — пьяно сверкая глазами, проревел Анжело, — что эта сука никогда не сомневалась, что двое мужчин с ней на соломе всегда лучше, чем один. А таких как ты, Лопес, тихих козокрадов, я тоже хорошо знаю. Знаю… ваши повадки! Сандалии к копытам привязать, чтоб было трудно сыскать пропажу… Ладно, всё это дешевая болтовня, старик… на которую не купишь и вина, но одно уясни: та девка, что у тебя наверху, шлюха, и будь я проклят, если ее не поимеют сегодня все мои славные парни, вместе с ее теткой!
— Она… не шлюха… — едва слышно снова слетело с губ.
— Все бабы на земле шлюхи! — стилет мелькнул, будто солнечный блик, и рассек щеку Лопеса. — А твоя, хромоногий, — Анжело растянул губы в жестокой улыбке, продолжая вкрадчиво выцеживать слова, — на мой взгляд, не просто шлюха, а большая шлюха. Или не так?
Лопес молчал, не смея отвести взгляд от мерцающей стали. И по мере того как стилет медленно приближался к его глазам, он всё ниже и ниже склонял перед ним голову, точно перед святыней.
— Так ты согласен со мною?
— Д-д-да… — ломаясь духом, прохрипел лавочник. Дрожащие пальцы пытались удержать расползающуюся щеку. Кровь моросила на его белые штаны и жилет, а он тупо смотрел то на алые пятна, то на зеркала, в котором порезанная плоть раскрывала в зевоте свой безобразный красный рот.
Глава 22
Тиберия лежала с закрытыми глазами, настороженно прислушиваясь к неясному шуму, крикам и голосам, доносившимся до нее точно из гулкого ущелья. Затем, когда послышались тяжелые шаги по лестнице и громкие причитания дядюшки Лопеса, она соскочила с кровати, сердце забилось, а мысли лихорадочно путались в поисках выхода.
— Тиберия! Где ты, моя райская пташка?
Грубый голос навеселе стегнул ее слух не хуже кнута. Она метнулась к окну, ощущая себя в мышеловке. Сердце колотилось прямо о стягивающий грудь корсаж. Она распахнула окно, но дверь без замка распахнулась, и в комнату ввалился Риос.