глаза – странного сизого оттенка. Она была миниатюрной, и то, как она стояла, напомнило мне о девушках, которые так одержимо занимаются танцами, что вне балетного класса стоят так, словно что-то застряло в заднице. Ее татуировка представляла собой сложную серию узлов, переплетающихся вокруг лица. В этом сапфировом рисунке я точно видела скачущих лошадей.
– Добрый вечер. Я Ленобия, а это, – она указала на кобылу и бросила на нас презрительный взгляд прежде, чем закончить предложение, – лошадь. – Ее голос отдавался от стен. Черная кобыла фыркнула, словно подчеркивая ее слова. – А вы – моя новая группа третьекурсников. Все вы были выбраны для моих занятий, так как мы считаем, что у вас могут быть способности к верховой езде. Правда в том, что меньше половины продержатся до конца семестра и потом чуть меньше половины тех, кто останется, вообще станут хорошими наездниками. Есть вопросы? – Она умолкла ровно на секунду, и никто не успел ничего сказать. – Хорошо. Тогда следуйте за мной, и мы начнем. – Она развернулась и пошла обратно в конюшни. Мы последовали за ней.
Мне хотелось спросить ее, кто такие «мы», которые считали, что у меня есть способность к верховой езде, но я была так испугана, что не могла ничего сказать, и просто пошла за ней, как и все остальные. Она остановилась перед пустыми денниками, рядом с которыми стояли вилы и тележки. Ленобия повернулась к нам лицом.
– Лошади – не большие собаки. А также это не романтический образ лучшего друга из мечтаний маленькой девочки, который будет всегда тебя понимать.
Две девушки рядом со мной виновато поежились, и Ленобия пронзила их своими серыми глазами.
– Лошади – это работа. Это преданность, ум и время. Мы начнем с работы. В сбруйной дальше по коридору вы найдете резиновые сапоги. Быстро выберите себе пару, пока мы будем надевать перчатки. А потом каждый из вас должен выбрать денник и приступить к работе.
– Профессор Ленобия? – спросила пухлая девушка с приятным лицом. Она нервно подняла руку.
– Можно просто Ленобия. Это имя я выбрала в честь древней королевы вампиров, и оно не нуждается в титулах.
Я понятия не имела, кто такая была Ленобия, и сделала в уме пометку посмотреть.
– Продолжай. У тебя вопрос, Аманда?
– Ага, ну да.
Ленобия вскинула бровь, глядя на девочку.
Аманда громко сглотнула:
– Браться за какую работу, проф… то есть Ленобия, мадам?
– За уборку денника, конечно же. Навоз отправляется в тачку. Когда тачка заполняется, вы вывозите его на компостную кучу у стены конюшни. Там есть свежие опилки в хранилище возле сбруйной. У вас пятьдесят минут. Я вернусь через сорок пять минут, чтобы проверить стойла.
Мы все моргали, молча глядя на нее.
– Можете начинать. Сейчас же.
Мы начали.
Ладно. Серьезно. Я знаю, что это покажется странным, но я была не против уборки в деннике. То есть какашки лошадей не такие уж противные. Особенно когда становится очевидно, что эти денники убирали каждую секунду. Я выбрала сапоги (которые были большими резиновыми калошами, совершенно уродливыми, но они прикрывали джинсы до самых колен) и пару перчаток и принялась за работу. В прекрасных громкоговорителях играла музыка – я почти уверена, это был последний альбом Enya (мама слушала Enya, прежде чем выйти замуж за Джона, но потом он решил, что это может быть ведьмовской музыкой, так что она перестала, и потому я всегда буду любить Enya). Итак, я слушала завораживающие гэльские слова и убирала вилами какашки. Казалось, прошло совсем мало времени, а я уже высыпала содержимое и заполняла тележку свежими опилками. Я как раз разравнивала их по полу стойла, когда у меня появилось покалывающее ощущение, что за мной следят.
– Хорошая работа, Зои.
Я подпрыгнула и резко обернулась. Ленобия стояла у входа в мой денник. В одной руке она держала большую мягкую щетку. В другой – чумбур чалой кобылы с оленьими глазами.
– Ты уже и раньше это делала, – сказала Ленобия.
– У моей бабушки был очень милый серый мерин, которого я назвала Банни, – сказала я, прежде чем поняла, как глупо это звучит. Мои щеки загорелись, и я поспешила добавить: – Когда мне было десять, его цвет напоминал мне о Багзе Банни, так что я начала называть его так, и имя пристало.
Кончики губ Ленобии поднялись в слабом намеке на улыбку.
– Ты убиралась в стойле Банни?
– Ага. Мне нравилось ездить на нем верхом, и бабушка сказала, что нельзя ездить на лошади, пока не уберешь за ней, – я пожала плечами, – так что я убирала за ним.
– Твоя бабушка – мудрая женщина.
Я кивнула.
– И ты была не против убирать за Банни?
– Нет, не особо.
– Хорошо. Познакомься с Персефоной, – Ленобия кивнула в сторону кобылы, стоящей рядом с ней. – Ты только что убралась в ее деннике.
Кобыла зашла в стойло и подошла прямо ко мне, суя морду мне в лицо и мягко дыша, из-за чего стало щекотно, и я захихикала. Я погладила ее голову и не раздумывая поцеловала в теплый бархатный нос.
– Привет, Персефона, красавица.
Ленобия одобрительно кивнула, пока мы с кобылой знакомились.
– До звонка осталось всего пять минут, так что тебе необязательно оставаться на уроке, но, думаю, ты заслужила привилегию почистить Персефону. Если хочешь.
Удивившись, я отвлеклась от поглаживания шеи лошади.
– Без проблем, я останусь, – услышала я свои слова.
– Отлично. Можешь вернуть щетку в сбруйную, когда закончишь. Увидимся завтра, Зои. – Ленобия передала мне щетку, погладила кобылу и оставила нас одних в деннике.
Персефона засунула морду в металлическую кормушку, в которой лежало свежее сено, и начала жевать, а я принялась ее чистить. Я уже и забыла, как расслабляет чистка лошади. Банни умер из-за внезапного и страшного сердечного приступа два года назад, и бабушка была слишком расстроена, чтобы завести другую лошадь. Она сказала, «кролика» (так она его называла) нельзя заменить. Так что прошло два года с тех пор, как я была рядом с лошадью, но я мгновенно все вспомнила, все это. Запахи, тепло, успокаивающий звук жующей лошади и мягкие «шу-уш» щетки по гладкой шерсти кобылы.
Краем уха я смутно слышала голос Ленобии, резкий и сердитый, когда она отчитывала ученика, думаю, того раздражающего рыжего парня. Я глянула через плечо Персефоны и посмотрела в коридор между стойлами. Конечно же, рыжий бездельничал возле своего денника, а Ленобия стояла рядом с ним, уперев руки в боки. Даже со своего места я видела, что она сердита как фурия. Неужели миссия этого парня – разозлить всех учителей? И его наставник – Дракон? Ладно, тот выглядел милым, пока не брал меч, ой, то есть рапиру, а потом превращался из безобидного парня в смертельно опасного воина-вампира.
– Тот рыжий слизняк, наверное, хочет умереть, – сказала я Персефоне, возвращаясь к чистке. Кобыла повернула ко мне ухо и фыркнула. – Ага, я знаю, что ты согласна. Хочешь послушать мою теорию о том, как мое поколение может одной рукой стереть с лица Америки слизняков и детей-лузеров? – Кажется, она слушала, так что я начала свою речь про «Не плодитесь с неудачниками»…
– Зои! Вот ты где!
– О боже мой! Стиви Рэй! Ты меня до чертиков перепугала! – Я похлопала и успокоила Персефону, которая дернулась, когда я завизжала.
– Что ты вообще тут делаешь?
Я помахала ей щеткой.
– А на что похоже, Стиви Рэй? На педикюр?
– Прекращай тут шататься. Церемония Полнолуния начнется через две минуты.
– Вот черт! – Я еще раз погладила Персефону и поспешила из стойла в сбруйную.
– Ты совсем забыла о нем, не так ли? – спросила Стиви Рэй, держа меня за руку, чтобы помочь мне удержать равновесие, пока я вытаскивала ноги из сапог и надевала свои милые маленькие балеточки.
– Нет, – солгала я.
Потом я поняла, что я также забыла про последующий ритуал Темных Дочерей.
– Вот черт!
Глава 15
Где-то на полпути к храму Никс я поняла, что Стиви Рэй необычайно молчалива. Я искоса взглянула на нее. Она выглядела бледной. У меня появилось то жутковатое чувство, про которое говорят «пройти по своей могиле».
– Стиви Рэй, что-то не так?
– Ага, как-то грустно и страшно.
– В чем дело? В Церемонии Полнолуния? – У меня начал болеть живот.
– Нет, она тебе понравится! По крайней мере, эта. – Я знала, что она намекает на ритуал Темных Дочерей, на который мне придется пойти после, но я не хотела об этом говорить. Следующие слова Стиви Рэй превратили всю проблему Темных Дочерей во что-то незначительное, второстепенное. – Одна девушка умерла час назад.
– Что?! Как?
– Как все и умирают. Она не прошла через Изменение, и ее тело просто… – Стиви Рэй замолчала, дрожа. – Это произошло к концу занятия по тхэквондо. Она кашляла, словно ей не хватало дыхания в начале разогревающих упражнений. Я ни о чем таком не подумала. Или, может, подумала, но выкинула из головы.
Стиви Рэй слабо и грустно улыбнулась мне, словно стыдилась себя.
– А есть способ спасти ученика? После того, как он начнет… – Я замолчала и неловко махнула рукой.
– Нет. Тебя нельзя спасти, если твое тело начинает отвергать Изменение.
– Тогда не расстраивайся из-за того, что не хотела думать о кашле той девушки. Ты все равно ничего бы не смогла поделать.
– Знаю. Просто… это было ужасно. И Элизабет была такой милой.
Я почувствовала резкий укол где-то в теле.
– Элизабет Без Фамилии? Это она умерла?
Стиви Рэй кивнула, отчаянно моргая и, очевидно, стараясь не заплакать.
– Это ужасно, – сказала я таким слабым голосом, что он больше походил на шепот. Я вспомнила, как тактично она говорила о моей Метке, как заметила взгляд Эрика на мне. – Но я только что видела ее на уроке театрального искусства. Она была в порядке.
– Вот так все и происходит. Одну секунду человек сидит рядом с тобой и выглядит совершенно нормально. А в следующую… – Стиви Рэй снова поежилась.
– И жизнь продолжится, словно все нормально? Даже если кто-то в школе только что умер? – Я вспомнила прошлый год, когда компания десятиклассников из старшей школы Брокен Эрроу попала в аварию на выходных, и двое из них погибли. В понедельник в школу были вызваны дополнительные психологи, и все спортивные мероприятия той недели были отменены.