Слуга быстро замотал головой и хриплым голосом ответил:
— Все нравится, ваше сиятельство. Никаких пожеланий.
— Устраивает ли зарплата? — продолжал любезничать я с самой невинной улыбкой на лице.
— Устраивает, Александр Николаевич. — Все также хрипло и скованно отвечал слуга.
Наблюдая за его поведением, я все больше уверялся в догадке, посетившей меня, когда я просматривал список Тимофея Федоровича.
— Ну и славно, Трофим Евгеньевич. — Улыбка моя становилась все шире. — Я в общем-то вот почему вас позвал. У одного моего знакомого графа на днях произошел пренеприятный случай. И он, знаете-ли, советовался со мной по этому поводу. Ну а я, поскольку не обладаю обширными знаниями в затронутом им вопросе, решил в свою очередь посоветоваться с вами.
Слуга вскинул на меня удивленный взгляд. Лицо его заметно просветлело. На нем было явственно написано, что гроза, которую он с ужасом ожидал, похоже, внезапно миновала.
— Рад буду вам помочь, ваше сиятельство, — с легким поклоном ответил слуга.
— Дело вот в чем, Трофим Евгеньевич. — И я, прищурившись, пристально посмотрел на собеседника. — У моего знакомого графа упал карниз. Так же, как и у меня вчера. — Глаза слуги внезапно расширились от плохо скрываемого волнения. — Только у него-то история совсем печальная получилась. Его дворецкий получил серьезную травму головы и был спешно госпитализирован. А мой знакомый, знаете-ли, человек весьма щепетильный в мелочах, решил не пускать дело на самотек и разобраться, что же на самом деле произошло. Висел, получается, карниз пятнадцать лет, никого не трогал, а тут, понимаете-ли, бац! — И я громко хлопнул ладонью по столу. Улыбка исчезла с моего лица, а брови сошлись к переносице.
Слуга вздрогнул от резкого удара и заметно побледнел.
— И знаете, Трофим Евгеньевич, что удалось выяснить по этому вопиющему случаю?
Бедняга нервно мотнул головой, не в силах ответить вслух.
— Оказывается кто-то выкрутил саморезы, на которых крепилась одна из сторон карниза. Получается, что он держался на честном слове, и когда бедняга дворецкий пришел утром раздвинуть шторы в кабинете своего господина, то внезапно получил сокрушительный удар по голове. Пока граф на личном автомобиле вез пострадавшего в больницу, карниз прикрутили на место. Так что быстро понять, что же с ним случилось, моему знакомому не удалось. Но он все-таки докопался до истины. И знаете как?
Слуга сидел совсем бледный, боясь поднять на меня взгляд. Он вновь всего лишь молча покачал головой.
— Как сказал мне граф, при падении карниза выкрученные саморезы порвали своими острыми концами обои. Это было не так уж и заметно, если специально не приглядываться. К тому же поврежденное место было закрыто гардинами. Но мой знакомый внимательно все осмотрел и нашел порезы на обоях. Он прислал мне их фото. И я хотел бы его вам показать, Трофим Евгеньевич, чтобы вы высказали свое экспертное мнение на этот счет.
Я открыл нужное фото на телефоне и пододвинул его по столу поближе к Трофиму Евгеньевичу. Тот не стал брать его руками, а просто быстро глянул на экран. В следующий миг слугу затрясло. Он сорвался со стула, упал на колени и заговорил умоляющим и местами срывающимся на крик голосом:
— Ваше сиятельство, помилуйте! Сам не знаю, как это получилось. Нашло что-то на меня, бес попутал! Только не губите!
Я подождал, пока словесный поток начнет сходить на нет, а потом, грозно посмотрев на слугу, сказал:
— А теперь выкладывайте все начистоту, Трофим Евгеньевич. От вашей искренности будет зависеть ваше будущее. Но прежде всего сядьте и успокойтесь.
Слуга с трудом взобрался обратно на стул и, сделав несколько глубоких вздохов, начал каяться:
— Обозлился я, ваше сиятельство, на Тимофея Федоровича. Да чуть до греха себя не довел. Вот как вы сказали, так все и было с карнизом-то. Только не хотел я нашему управляющему вредить, а лишь напугать слегка. Уж очень он строг со мной был. Зарплату урезал. По правде сказать, он все правильно сделал. Я сам виноват. Но сердце мое лукавое все равно на преступление меня потянуло. Первый раз со мной такое. Потом всю ночь не спал, хотел обратно саморезы-то эти дурацкие завернуть. Вот только случая удобного не представилось. А как узнал, что карниз-то этот проклятый никому не повредил, так и отлегло у меня от сердца-то. А то уж думал, что и не переживу. Уж так сильно в груди кололо.
Я мог бы и дальше слушать причитания Трофима Евгеньевича, да вот только времени на это особо не было. Я поднял руку и слуга, прервавшись на полуслове, замолчал.
— Когда вы открутили саморезы и как попали в мой кабинет? — строго спросил я.
— Позавчера вечером. Незадолго до вашего возвращения, ваше сиятельство. Тимофей Федорович был чем-то очень обеспокоен и когда занавесил окна в вашем кабинете, видимо, забыл его запереть.
Я вспомнил, что как раз в это время и исчез Леопольд, а управляющий, похоже, торопился подделать видеозаписи. Отсюда и его рассеянность.
Но это все были несколько отвлеченные вещи. Мне же хотелось получить ответ на главные вопросы: кто украл записку и зачем?
— Трофим Евгеньевич, — я пристально посмотрел на слугу, — у меня вчера из ящика стола пропала очень ценная вещь. И так уж получилось, что за весь день в мой кабинет заходили только вы и Тимофей Федорович. Это прекрасно видно на записях с видеокамеры, установленной в коридоре. Управляющий вне подозрений. Так что остаетесь только вы. — Я замолчал и, сложив кончики пальцев, откинулся на спинку кресла.
Нижняя губа слуги предательски задрожала, а глаза расширились от ужаса.
— Я ничего не брал, ваше сиятельство. Клянусь всем, что для меня свято! Не губите! — Начал он умолять и снова хотел грохнуться на колени.
— Трофим Евгеньевич! — строго осадил я его. — Если это не вы, тогда кто? Может вы мне расскажете?
И тут слуга замер, словно на что-то решаясь. Внутри у него происходила какая-то борьба. Я сразу понял, что он что-то от меня скрывает. И вот здесь важно было выдержать паузу. Любое мое слово могло свети на нет решимость слуги. И в итоге он мог просто замкнуться в себе и ничего мне не рассказать.
Наконец, после минутного молчания, Трофим Евгеньевич понуро произнес:
— Здесь был еще один человек. Вместе со мной.
Я удивленно поднял бровь. Мне было абсолютно непонятно, как кто-то мог попасть в кабинет, не засветившись на камерах, установленных в коридоре. Хотя… Черт подери! Как я сразу до этого не додумался⁈
Слуга, будто прочитав мои мысли, сказал:
— Когда я устанавливал карниз, Тимофей Федорович ушел по делам. В кабинете было жарко, и я открыл окно. А прямо за ним очень кстати оказался садовник. Он стриг кусты возле дома. А мне одному ну никак не справиться было с этим карнизом. Вот я и попросил садовника помочь. Он скинул обувь и забрался в кабинет через окно. Мы вдвоем быстро управились с работой. А потом… Вы уж простите, ваше сиятельство. Я не углядел. Это полностью моя вина. — И слуга сокрушенно опустил голову. — Пока я убирал мусор с пола, вытирал подоконник и раздвигал гардины, то потерял из виду садовника. А когда оглянулся, то этот шельмец сидел в вашем кресле. Да еще и ноги в рваных носках на стол закинул. Смотрит на меня и нагло так улыбается. Я его, конечно сразу шугнул и выпроводил обратно через окно. Но вот карманы его при этом не проверил. Да и не думал я, что он на такую подлость способен.
— А что ж вы сразу мне про это не рассказали, Трофим Евгеньевич? — строго нахмурив брови, спросил я.
Слуга замялся, но потом, видимо, решил, что если уж выкладывать, то все до последней крохи.
— Так ведь это он, ваше сиятельство, и подбил меня на это грешное дело. А я обещал никому про наш с ним разговор не сказывать. Вот и молчал. — Трофим Евгеньевич пристыженно опустил глаза в пол.
— На какое дело? Выражайтесь яснее. — Я сделал вид, что теряю терпение.
— Так на историю с карнизом этим, будь он неладен. Сидели мы с садовником после работы на лавочке напротив особняка. Я этому иуде и излил душу. Ну, про свою обиду на Тимофея Федоровича. А тут как раз он и сам в окне вашего кабинета появился — шторы задвигал. А этот плут-садовник мне и говорит, выкрути, мол, саморезы из карниза, чтобы… ну, вы понимаете. А я дурак и послушался.
Теперь мне стало все предельно ясно. Легко попадающий под чужое влияние Трофим Евгеньевич оказался жертвой прихоти садовника, который был ключевой фигурой во всем этом деле. И теперь мне следовало побеседовать с ним. Но для этого очень важно его не спугнуть.
Я внимательно посмотрел на поникшего собеседника. Его испуганный взгляд говорил о том, что он себе пророчит, как минимум, тюремное заключение, а то и более суровую кару. Однако, у меня были другие соображения на его счет.
— Вот как мы с вами поступим, Трофим Евгеньевич, — строго сказал я. — Вы прямо сейчас пойдете к Тимофею Федоровичу и расскажете ему все, что поведали мне. А потом пусть он сам решает, как с вами поступить. Одним словом, ваша дальнейшая судьба сейчас полностью в его руках. Если он решит, что вас нужно уволить или еще чего… то уж не обессудьте, а если решит оставить вас на работе, то так тому и быть. Да, и еще: если встретите садовника, ни слова ему про наш разговор. Можете идти.
В глазах Трофима Евгеньевича после моих слов затеплился огонек надежды. Встав на непослушные ноги, слуга благодарно воскликнул:
— Спасибо вам, ваше сиятельство, за ваше милосердие! Надеюсь, что у Тимофея Федоровича такое же доброе сердце, как и у вас. — И он неровной походкой вышел из кабинета.
А передо мной сейчас обозначилась непростая задача: взять по-тихому садовника под арест, а потом допросить. Но сделать это надо было так, чтобы он заранее ничего не заподозрил и не пустился в бега.
Глава 13
Я поудобнее устроился в кресле, привел мысли в порядок и стал обдумывать, как и когда мне лучше взять садовника. Беда была в том, что сейчас, из-за недостатка личного состава, охраны у ворот усадьбы не было. И садовнику не составит большого труда удрать при первых признаках опасности. В этом случае послать за ним группу я не смогу — свободных бойцов нет. В одиночку выслеживать беглого слугу, конечно, можно, но это отнимет много сил и времени. Поэтому брать негодяя лучше неожиданно и, желательно, в таком месте, где у него будет мало возможностей для бегства. Его комната подходила для этого как нельзя лучше.