А дальше уже было дело техники. Я подогнал свободный пикап к лебедке, чтобы установить ее в кузов. Но для этого сначала требовалось демонтировать пулемет. Одному с этим делом мне было не сдюжить, а отрывать Ярцева с Коршуновым от работы не хотелось. Поэтому пришлось попросить помощи у одного из раненых бойцов, который неподалеку дожидался эвакуации. У него была перебинтована голова и половина лица, а вторая половина представляла из себя сплошной синяк. Но руки и ноги у парня действовали, а это было главное.
Как я не приглядывался к нему, так и не смог узнать, кто это. Поэтому я просто подошел к нему и с участием спросил:
— Боец, как ты? Мне тут помощь небольшая требуется, а свободных рук нет. Сможешь подсобить? — И я указал на лебедку и пикап. — Надо заменить пулемет на лебедку.
— Конечно, ваше сиятельство! — глухо, но при этом довольно бодро ответил боец и улыбнулся окровавленными губами, за которыми открылся ряд ровных белых зубов.
Голос его мне показался знакомым. Я пригляделся и тут же внутренне обругал себя. Как же я мог сразу не узнать эту бесшабашную улыбку и манеру держать себя?
— Гаврилов, ты что ли? — удивленно спросил я.
— А кто ж еще, ваше сиятельство? — ответил боец и еще раз широко улыбнулся.
Я смотрел на изуродованное лицо Ленки Гаврилова и внутри меня закипала холодная ярость. Я пока не понимал, куда точно она была направлена: на чертова бастарда, который в одночасье поломал десятки жизней или на себя самого, что вовремя не предусмотрел всех вариантов развития событий и поэтому был непозволительно беспечен.
Боец Гаврилов символизировал для меня какую-то другую, неведомую мне жизнь, где люди могут улыбаться не для того, чтобы покрасоваться перед окружающими, а по-простому, искренне. Я так не умел. Большинство моих эмоций были наигранными и использовались лишь для достижения скрытых целей. Такова уж была моя шпионская натура. А Ленька Гаврилов словно бы родился с этой непритворной неунывающей улыбкой и лихим характером.
Мы с ним быстро справились и с лебедкой, и с сердцем голема, которое осторожно погрузили в кузов, а после этого накрыли несколькими слоями брезента.
Ну а потом Ленька Гаврилов запрыгнул в грузовик и отбыл в госпиталь с последней партией раненных. Мне было тяжело смотреть ему вслед. Погибших уже не вернуть. А вот раненные: с изуродованными конечностями и лицами, с переломанными костями и поврежденными внутренними органами. Как они будут жить дальше?
У меня не было ответа на этот вопрос. Лишь холодная волна ярости, захлестнувшая меня и выворачивающая наизнанку.
Я припарковал пикап рядом со штабом, спрятал нейтрализатор под сиденье и дал указание Коршунову, охранять пикап и его груз, а потом, как будет возможность, доставить его к казарме и держать там под круглосуточной охраной.
— Вы куда-то собрались, ваше сиятельство? — с подозрением в голосе спросил Ярцев, который находился тут же.
— Я ненадолго, Виктор Петрович. Мне надо проведать одного большого косолапого товарища и возможно отдать ему последние почести, — хмуро ответил я. — Кстати, вы связались с комендатурой?
— Да, ваше сиятельство. Они сказали, что группа прибудет через час-полтора.
— Ясно. Насчет так и не оказанной нам помощи что-то удалось узнать?
Ярцев гневно блеснул глазами и немного помолчал. Было заметно, что он решает, вываливать на меня всю информацию или нет.
Я вопросительно и нетерпеливо поднял бровь, и Виктор Петрович сразу заговорил:
— На северных границах владений графа Волкова идут тяжелые бои. Все силы были задействованы там. Резервов для подмоги на нашем направлении, по их словам, пока нет. Когда я сказал, что мы справились своими силами, то, боюсь, они не очень-то мне поверили. У меня сложилось такое впечатление, будто они считают, что мы преувеличили проблему и чуть не отвлекли часть сил империи на ненужное направление. Не буду скрывать, что представитель комендатуры был весьма резок. Начал кричать, что это все попахивает изменой, и что мы с бастардом заодно. Сказали — всем оставаться на местах. Вместе с группой приедут представители командования для оценки обстановки.
— Вот подлецы! Мерзкие штабные крысы! Ненавижу! — процедил я сквозь зубы.
Ярцев с Коршуновым удивленно посмотрели на меня. Я видел по их глазам, что они хоть и были со мной согласны, но все равно не ожидали таких резких высказываний от сына отставного офицера.
Мне некогда было им что-то доказывать. Я молча схватил со стола полную бутылку воды и направился к выходу. Ярцев сразу же все понял. Я заранее знал, что он все поймет. Но без воды мне было совсем никак. Виктор Петрович не стал меня останавливать, а просто сказал мне вдогонку:
— Я с вами, ваше сиятельство.
У меня не было времени спорить. Я оглянулся, молча кивнул и вышел из бункера.
Мы с Ярцевым уселись на два припаркованных неподалеку квадроцикла и поехали в сторону леса, объезжая его слева. Вскоре мы выехали на ту самую дорогу, где тигр с медведем уничтожили первый танк противника. Я завернул в лес и заглушил двигатель.
Прежде чем сделать то, что я задумал, прежде чем пойти на этот во многом безрассудный шаг, мне нужна была еще порция злости. Но не той, что лишает рассудка, а, наоборот — холодной, расчетливой ярости безжалостного наемного убийцы, которая порой просыпалась во мне, когда я узнавал всю мерзкую подноготную жизни моих будущих жертв.
Я медленно подошел к неподвижному бурому зверю, бесформенной грудой, лежащему на дне небольшой ложбины. Прикоснувшись к нему рукой, я понял, что в этом теле не осталось жизни. Медведь погиб, защищая своего хозяина. Погиб так же геройски, как десятки моих преданных бойцов, отстоявших сегодня родную землю.
Я отдал Ярцеву бутылку с водой и молча уселся на землю, опершись спиной о тело своего павшего товарища. Сейчас злости было достаточно. Она просто переливалась через край. И это мне помогло.
В моем источнике почти не оставалось много маны, а в теле все еще не восстановилась жизненная сила. Но мне было плевать. Эти подонки должны за все заплатить. Даже если это будет стоить мне жизни.
Я закрыл глаза и в этот раз все прошло очень быстро и совсем не так болезненно, как раньше. Через полминуты рядом с Ярцевым и погибшим медведем стоял белый огненный тигр. Его глаза сверкали яростью, а из пасти вылетали языки пламени.
Я развернулся и побежал. Большой белой молнией заскользил средь деревьев дикого леса. Мне нужен был тот чертов туннель. Мне нужны были жизни моих врагов. Преображаясь в тигра, я почувствовал, что голем с броненосцем уже не связаны со мной. А это значит только одно — они погибли, сражаясь. Погибли в том дьявольском туннеле, который источал из себя смерть. И пока я не заткну его ненасытную пасть, покоя мне не будет. Сегодняшний день не должен повториться. Никогда.
У входа в туннель стояли два сгоревших БТРа, а рядом с ними вполне себе целый танк. Людей вокруг не было видно. Во всяком случае живых. Только с десяток мертвых тел валялись вокруг покореженной и покинутой техники.
Я вскочил на башню танка и дыхнул мощным потоком пламени в открытый люк наводчика. А потом, не дожидаясь результата, рванул в черный зев туннеля.
Мои глаза отлично видели в темноте, уши чутко улавливали каждый звук, а нос — каждый запах. Я чуял, что здесь пахнет кровью. Пролитой кровью моих врагов, принесших беду на мою землю. И я собирался пролить еще.
Я стремительно мчался по туннелю, перепрыгивая через обезображенные трупы. Мои аномальные слуги собрали здесь хорошую жатву. Что ж, я продолжу их дело.
Я не знаю, сколько времени это продолжалось. Для зверя время течет по-другому. Особенно для тигра, который вышел на охоту. Я выслеживал свои жертвы и убивал их. Быстро и безжалостно. Некоторые пытались сопротивляться, но большинство просто спасались бегством. Но от смерти нельзя убежать. Там, куда не доставали мои когти и клыки, их убивало мое огненное дыхание.
На пути мне встретился большой ангар. Он был почти пуст, но несколько единиц техники там все-таки оставалось. Как я понял, это был резерв на всякий пожарный. Ну что ж, вот ваш всякий пожарный и наступил, подумал я, поливая бронемашины огнем и кромсая их когтями.
А потом я нашел стальную сейфовую дверь. Уже по одному тому, что вокруг было много дерзкой охраны, которая весьма сильно потрепала мой магический щит, а потом и тело, я понял, что за этой дверью должно быть что-то важное. Расправившись с многочисленной и суровой группой поддержки, в составе которой была, помимо людей, сколопендра пятого уровня, я, прихрамывая и обильно орошая своей кровью пол, подошел к этой стальной преграде.
Я чувствовал, что там была моя цель. Там был мозг, без которого погибнет все тело. Там была мирная и спокойная жизнь для моих, оставшихся в живых, людей. Там было отмщение за всех павших.
И я начал кромсать и жечь эту дверь. Забыв про боль от многочисленных ран, я упорно продолжал свое дело. Порой мне казалось, что я уже исчерпал лимит отведенного мне времени и теперь навсегда останусь зверем, но мне было плевать. Мой враг должен был умереть. Или умру я в попытке до него добраться.
Но я не умер. Дверь наконец-то поддалась. Я вырвал ее, как совсем недавно вырывал плиту из груди голема. А потом я убил всех, кто находился внутри. Никто не спрятался, никто не избежал своей участи. Я не знал, кто были все эти люди. Их было пятеро. А поверх их окровавленных и растерзанных тел на огромном во всю стену экране светилась карта, отражающая оперативную обстановку на поле боя.
Когда с людьми было покончено, я разрушил и сжег все оборудование в этой комнате, а потом вышел и без сил повалился у сорванной с петель толстой сейфовой двери.
Мое сознание уплывало вместе с остатками крови и жизненной силы, обильно вытекающими из тела тигра. Я устало закрыл глаза и из последних сил, уже теряя сознание, попытался представить, что я вновь человек.
А потом я провалился в черное и тяжелое небытие.