равы и высоты над городом. Пришлось Йедону отступать без боя.
— Едва ли Алер нашел замену Нероде и тоалам, — заметил Готфрид. — К тому же он знает, что Добендье здесь. Он или блефует, или совсем обезумел от мечтаний о завоеваниях и славе.
Тут вечный гномов спутник, Гасиох, гнусно хихикнул, но почему, объяснять отказался. Когда же Тайс пригрозил продеть в его уши цепи и носить на груди как талисман, многозначительно заметил: «Пещеры Анзорга хранят больше зла, чем ты можешь представить».
Юноша демона не понял, в отличие от оруженосца — тот разозлился.
Готфрид недоумевал. Конечно, Маноло Бельфильо обеспечит Алеру тактическое преимущество, но ведь не поможет захватить Мураф и прочие крепости на подступах. Для штурма понадобится гораздо больше войска.
— А он времени даром не теряет, — пробормотал Рогала.
Миньяк подошел вечером и разбил лагерь у мыса, с которого гном и Меченосец впервые увидели Сартайн. Рано поутру он разделил войска и расставил их против внешних фортов, которые надо было захватить, чтобы приблизиться к Мурафу. Поля обстреливались, и проходить между ними было самоубийством. Осада крепостей далась бы немалой кровью: по шесть сотен испытанных гвардейцев, по десятку умелых магов в каждой. Планировали и строили оборонительные сооружения лучшие военные архитекторы. Никто не верил, что у Алера хватит сил больше чем на два-три. А ведь за ними вставал Мураф — исполинская цитадель, созданная останавливать стотысячные армии.
Чем больше Готфрид думал о планах миньяка, тем сильнее нервничал — не иначе Алер припас что-то по-настоящему разрушительное. А маневрировали вентимильские войска с быстротой и точностью, невероятными для столь разношерстного войска.
От миньяка выехали парламентеры: группка всадников в темных доспехах, на вороных конях. Следом вышли интенданты и тут же разбрелись по заброшенным полям, размечая места для палаток и вколачивая шесты для погребальных помостов. Ополченцы-крестьяне, увидев, как те вытаптывают молодую пшеницу, с руганью затрясли кулаками.
— Вот тебе уверенность, — произнес Рогала. — Он убежден, что будет время на похороны солдат.
Перед битвой при Касалифе площадок никто не строил.
Переговорщики остановились на безопасном расстоянии, приблизились лишь миньяк со знаменосцем.
— Не смотрите Алеру в глаза, — предупредил Готфрид. — Он носит диадему Ордроп.
— Игрушку Грелльнера? — ахнул граф. — Удивительно, что ее удалось отыскать.
— Ничего удивительного: Анзорг — кладовка, битком набитая любыми чудесами.
— Посмотрим, с чем он к нам явился.
Над туннелем-воротами Мурафа находился балкон, как раз и устроенный на такой случай. Сам же проход закупорили огромными камнями, поднимаемыми из гнезд давлением воды. Через замурованный туннель пробиться было труднее, чем сквозь чудовищно толстые стены крепости.
— О! Готфрид, Тайс! — Миньяк улыбнулся дружелюбно и вполне искренне. — Рад вас видеть в добром здравии. А то я уже испугался: западный народ славится вероломством.
Арант зашевелился, подталкивая — говори, мол.
— Что правда, то правда. Недавно один их король чуть не переметнулся к тебе.
— А, бедняга Кимах… Увы, он был глуп и жаден. И не годился ни для какого серьезного дела. Кимах бы не сдюжил — и сам это понимал. Не сомневаюсь, сейчас ему куда лучше, чем прежде. Господин рядом с тобой, полагаю, знаменитый граф Кунео?
Хильдрет едва заметно поклонился. Алер говорил на древнепетралийском, и потому приходилось блюсти этикет.
— Сир, я надеялся встретить вас раньше.
— У Авеневоли? Я действительно проезжал мимо и слышал, что вы были неподалеку. Жаль, что мы разминулись.
— Увы, судьба-злодейка. Думаю, обстоятельства не благоприятствовали столь раннему нашему знакомству.
— Как здоровье Слады? — вмешался Готфрид. — С ней все хорошо?
На лице Алера изобразились сразу и замешательство, и раздражение, и страх.
— Маноло передает, она в порядке. Два дня тому госпожа родила мне сына.
Миньяк глянул на восток — коротко, на долю секунды: тревога мужа и отца чуть потеснила мечту о величии.
— Готфрид, твоя леди спит спокойно. Я знаю, ты хотел бы похоронить ее в подобающем месте. Потому я позволил себе вольность соорудить для нее гробницу. И для твоей сестры.
Он внимательно посмотрел в лицо юноше, будто пытаясь определить, удивился тот или нет.
— Пусть нам всем повезет вернуться к землям и людям, оставшимся в наших сердцах.
Хильдрет слушал с удивлением и наконец попытался вернуть беседу в официальное русло:
— Не слишком ли вы большую свиту привели, явившись засвидетельствовать покорность империи?
— Мне говорили: сколь великую силу и роскошь не покажи Сартайну, все будет мало.
— Видимая мною сила не кажется столь уж великой.
— Возможно. Тем не менее я прошу позволения войти и удостоиться аудиенции с императором и Верховным магистром. Я вижу, их с вами нет. Мне любопытно почему.
— Они заняты. Несомненно, господа глубоко опечалятся, узнав, что так и не смогли встретиться с вами.
Мулене вместе с лучшими умами Братства засел в недрах Высокой Башни, пытаясь определить источник самоуверенности миньяка и способ противодействия ему.
— Полагаю, у них не будет повода для печали. Мне необходимо навестить их.
— Император велел передать, что сейчас дорога в Сартайн закрыта. Сир, примите мои извинения.
Фальшивая вежливость, уклончивость, обиняки. Петралийский — идеальный язык для дипломатов и всех, кто не желает изъясняться прямо.
— Это решение окончательно и не подлежит пересмотру?
— Сожалею.
— Прискорбно, хотя и предсказуемо. Готфрид, мои лучшие пожелания! Тайс, и тебе! Кстати, вы не слышали о нашей общей знакомой из Соммерлафа? Мне кажется, она крайне заинтересована во встрече со мной.
А, значит, и он в курсе, что Нерода выжила. И пока не считает ее опасной.
— Увы, ничего, — ответил юноша и добавил на всякий случай: — А ты, случаем, не слыхал о ней?
Миньяк улыбнулся устало и грустно.
— Она всегда там, где ты ее не видишь, — прямо за спиной. Граф, как я понял, говорить нам больше не о чем?
— Совершенно верно, — ответил тот, нахмурившись: о чем беседовали Алер с Готфридом, для него осталось загадкой.
— Что ж, чему быть, того не миновать.
С тем миньяк вернулся к свите, на ходу указав, будто в призыве, на восток.
— Это еще что значит? — спросил Хильдрет.
— Не представляю, — ответил Готфрид уклончиво. — Миньяк — сложный человек.
— Придется собственной шкурой выяснить, — буркнул гном. — Все, пошли наверх!
Со стены открывался весь горизонт. На востоке его застило низкое черное облако. Оно бурлило, выплескивая отростки и клубы, которые тут же снова втягивались в общую массу.
— Оттуда — гроза? — удивился Хильдрет. — Передать всем — тревога!
Сигнальщики с флажками и зеркалами сообщили фортам и Сартайну. Защитники приготовились.
Миньяк же принялся маневрировать, но не атаковал. Готфрид глянул на небо: тьма близилась, местами вздымаясь огромной волной, закрывавшей утреннее солнце. Что за жуткое диво? Оружие готово, все на постах — осталось только дождаться. Но как невыносимо долго тянутся минуты!
— Это же птицы! — изумленно выдохнул юноша. — Здоровенные летучие твари!
— Сети нужны! — Хильдрет чертыхнулся.
— Слишком поздно, — заключил Рогала.
Но граф все равно велел просигналить на остров: пусть соберут у рыбаков, обшарят все баркасы и лодки, чтоб к следующей атаке приготовиться.
— Вот это по мне! — Гасиох расхохотался. — Вот это оптимизм!
— Заткнись! — рявкнул гном.
Потемнело.
— Надеюсь, эта крепость и впрямь так неприступна, как уверяют, — пробормотал Готфрид, начавший сильно в том сомневаться.
Твари были размером с терьера, с крокодильими челюстями и длинными кожистыми крыльями. Сотни тысяч их обрушились на Мураф. От их смрада перехватывало дыхание. Чудовищами двигала не злоба и даже не хищная ярость. Они не знали сомнений, страха и боли, не ведали ничего, кроме голода. Их создали во времена даже для Соммерлафа древние как раз для таких атак. Будто живые ножи, инструменты, безразличные к хозяину, они умели только жрать и плодиться в ожидании следующего нападения. Ночной народ Анзорга переловил их и изгнал из мира людей, запечатав под землей, погрузив в сон среди пещер глубоко под городом. А миньяковы исследователи вдруг наткнулись на текст с руководством по их приручению. Не иначе, Хучайн снабдил избранника новым оружием.
Готфрида шатало от вони. Он будто провалился в огромную пещеру, набитую нетопырями. А Добендье с радостными воплями рубил направо и налево. Он предпочитал человечью кровь, но за неимением лучшего мог насытиться и звериной.
Солдаты империи тоже кричали — от ужаса. Летуны гибли сотнями, но на место одного являлось десятеро. Они кидались под ливень стрел, на мечи и копья, раздирали в клочья магическую защиту и тех, кто ее создавал. Чудищ было не отпугнуть, не истребить. Одно спасение — под крышу, за дверь.
Алер двинул войска, его солдат не трогали. Союзники миньяка тысячными отрядами принялись штурмовать форты. Защитники умудрились выстрелить по разу из катапульт, но перезарядить их твари не позволили.
Их становилось все больше. Мураф покрылся трехфутовым слоем трупов. Над Сартайном клубилось огромное черное облако. Горе тем, кто не успел закрыться и заткнуть поплотнее окна!
Крылатая напасть не отступала, сгоняла гвардию со стен в здания. Вентимильцы поднесли лестницы и принялись закидывать веревки с крючьями. Сквозь бойницы, слишком узкие для летунов, сыпались стрелы, и штурм обходился миньяку недешево, но вскоре защитники оказались заперты внутри. Лучшие воины Алера двинулись на Мураф.
Хильдрет с Готфридом и Рогалой дрались вместе. Люди бились спиной к спине, сшибая тварей, гном доканчивал сбитых и сбрасывал вниз. Утомительный труд для всех, кроме Готфрида, черпавшего силы у меча. Граф сдался первым.