Джизелл кивнула:
— Вы правильно поступили.
— Скажите это бедолаге Джонсину, — возразил стражник. — Создатель, как я посмотрю в глаза его жене?
— Утро вечера мудренее. — Джизелл поднесла фляжку к губам мужчины. — Пей.
Стражник с подозрением посмотрел на нее:
— Что это?
— Сонное зелье. Мне надо вправить лодыжку. Держу пари, тебе это не понравится.
Стражник поспешно выпил.
Лиша промывала раны младшего жонглера, когда тот ахнул и сел. Один его глаз заплыл, другой горел зеленым огнем и зыркал по сторонам.
— Джайкоб! — крикнул юноша.
Он забился, и Лиша, Кэди и здоровый стражник с трудом его уложили. Жонглер обратил на Лишу пронизывающий взгляд единственного глаза:
— Где Джайкоб? Он цел?
— Старик, который был с тобой? — спросила Лиша, и юноша кивнул.
Лиша замялась, подбирая слова, и ее молчание стало ответом. Жонглер взвыл и снова забился. Стражник прижал его и заглянул ему в лицо:
— Ты видел, кто это сделал?
— Он сейчас не в состоянии… — начала Лиша, но стражник сверкнул на нее глазами.
— Я потерял товарища. У меня нет времени ждать. — Он снова повернулся к пареньку. — Кто?
В глазах юноши стояли слезы. После долгой паузы он покачал головой, но стражник не удовлетворился таким ответом:
— Ты наверняка что-то видел.
— Довольно! — Лиша схватила стражника за запястья и потянула. Мгновение он сопротивлялся, затем уступил.
— Подожди в другой комнате, — приказала она.
Тот нахмурился, но повиновался.
Когда Лиша снова повернулась к юноше, он плакал навзрыд.
— Выгони меня обратно в ночь. — Он показал ей изуродованную руку. — Я должен был умереть давным-давно, и все, кто пытается меня спасти, умирают.
Лиша взяла искалеченную руку в ладони и заглянула юноше в глаза:
— Ничего, я рискну. — Она сжала его кисть. — Нам, уцелевшим, надо держаться друг друга.
Она поднесла фляжку сонного зелья к его губам и держала за руку, вливая в него свои силы, пока он не смежил веки.
Звуки скрипки наполняли лечебницу. Пациенты хлопали в ладоши, ученицы приплясывали на ходу. Даже у Лиши и Джизелл походка стала пружинистой.
— А юный Рожер еще беспокоился, что не сможет заплатить! — заметила Джизелл, когда они готовили обед. — Я даже подумываю платить ему, чтобы приходил развлекать пациентов, когда поправится.
— Пациенты и девушки его обожают, — согласилась Лиша.
— Я видела, как ты танцевала, когда думала, что никто не смотрит!
Лиша улыбнулась. Отложив скрипку, Рожер рассказывал истории, собирая учениц у изножья кровати, или показывал им приемы макияжа, которым якобы научился у герцогских куртизанок. Джизелл по-матерински опекала его, а ученицы души в нем не чаяли.
— Значит, дам ему кусок потолще. — Лиша отрезала ломоть мяса и положила на тарелку поверх горки картошки и фруктов.
Джизелл покачала головой:
— И куда все девается? Вы с девочками больше месяца кормите его на убой, а он до сих пор тощий, как тростинка. Обед! — закричала она, и девушки бросились на кухню за подносами.
Рони направилась прямиком к самому тяжелому подносу, но Лиша выхватила его у товарки.
— Сама отнесу. — Она улыбнулась при виде общего разочарования.
— Рожеру надо отдохнуть и поесть, а не рассказывать истории на ушко, пока вы нарезаете ему мясо, — объявила Джизелл. — Еще успеете за ним поухаживать.
— Перерыв! — крикнула Лиша, влетев в комнату.
Можно было и не говорить. Смычок мгновенно соскользнул со струн с душераздирающим стоном. Рожер улыбнулся, помахал рукой и сбил на пол деревянную кружку, пытаясь отложить скрипку. Сломанные пальцы и рука неплохо срослись, но нога в гипсе еще висела на веревках, и дотянуться до тумбочки было непросто.
— Похоже, ты проголодался, — засмеялась Лиша, поставила поднос на колени юноше и взяла скрипку. Рожер нерешительно взглянул на поднос и улыбнулся травнице.
— Ты не поможешь нарезать? — Он поднял изуродованную руку.
Лиша вскинула брови:
— На скрипке ты играл ловко. Что случилось с твоими пальцами?
— Просто я терпеть не могу есть в одиночестве, — засмеялся Рожер.
Лиша улыбнулась, присела на краешек кровати и взяла нож и вилку. Она отрезала добрый кусок мяса, обмакнула его в подливку, добавила немного картошки и поднесла вилку к губам Рожера. Юноша улыбнулся, и капля подливки вытекла у него изо рта. Лиша усмехнулась. Рожер покраснел, его бледные щеки стали одного цвета с волосами.
— Я и сам могу держать вилку, — сказал он.
— Мне нарезать мясо и уйти?
Рожер отчаянно замотал головой.
— Тогда цыц. — Она поднесла к его губам второй кусок.
— Знаешь, это не моя скрипка. — Помолчав, Рожер взглянул на инструмент. — Это скрипка Джайкоба. Моя сломалась, когда…
Он осекся, и Лиша нахмурилась. Прошел месяц, но Рожер по-прежнему отказывался говорить о нападении даже под нажимом стражника. Он послал за своими немногочисленными пожитками, но, насколько знала Лиша, так и не связался с гильдией жонглеров и не сообщил, что произошло.
— Ты не виноват, — сказала Лиша, заметив, что его глаза затуманились. — Ты его не убивал.
— Я его все равно что убил.
— Что ты имеешь в виду?
Рожер отвел глаза:
— Я… вынудил его вернуться на сцену. Он был бы жив, если бы…
— Разве он не говорил, что это лучшее, что с ним случилось за последние двадцать лет? — возразила Лиша. — За эти короткие дни он прожил больше, чем за долгие годы в гильдейской каморке.
Рожер кивнул, но в глазах стояли слезы. Лиша сжала его руку.
— Травницы часто видят смерть. Поверь, еще никто не отправлялся к Создателю, успев завершить все земные дела. Каждому отмерен свой срок, и продлить его не дано.
— И все же он слишком короток для тех, кого я встречаю на своем пути, — вздохнул Рожер.
— Я видела безвременную смерть многих, кто и не слышал о Рожере Восьмипалом. Это тоже твоя вина?
Она сунула ему в рот ломтик мяса, и Рожер взглянул на нее.
— Мертвым не полегчает, если ты разрушишь свою жизнь чувством вины, — добавила Лиша.
Когда прибыл вестник, у Лиши в руках была охапка белья. Она сунула письмо Вайки в фартук и занялась другими делами. Когда она убрала выстиранное белье, прибежала девчушка и доложила, что пациент кашляет кровью. Затем пришлось вправлять сломанную руку и заодно дать урок ученицам.
Не успела она оглянуться, как солнце уже село и девушки легли спать. Лиша прикрутила фитили, чтобы лампы светили тусклым оранжевым светом, и в последний раз прошла между кроватями, чтобы проверить, все ли пациенты хорошо себя чувствуют, прежде чем подняться наверх. По пути она поймала взгляд Рожера. Юноша поманил ее, но она улыбнулась и покачала головой. Она наставила на него палец, затем сложила руки словно в молитве, прижалась к ним щекой и закрыла глаза.
Рожер нахмурился, но она подмигнула ему и пошла дальше, зная, что он не отправится следом. Гипс сняли, но юноша жаловался на боль и слабость, хотя перелом зажил хорошо.
В конце комнаты Лиша остановилась налить себе воды. Стояла теплая летняя ночь, и кувшин запотел. Лиша рассеянно вытерла руку о фартук и почувствовала хруст бумаги. Она вспомнила о письме Вайки, вытащила его, сломала печать большим пальцем и наклонила лист к лампе, не отрываясь от чашки.
Через мгновение глиняная чашка упала на пол и раскололась, но Лиша этого не заметила. Она сжала в кулаке листок и выбежала из комнаты.
Когда Рожер нашел Лишу, она тихо плакала в темной кухне.
— Что случилось? — спросил он, тяжело опираясь на трость.
— Рожер? — Лиша шмыгнула носом. — Почему ты не в постели?
Рожер не ответил. Он подошел и сел рядом:
— Плохие новости из дома?
Лиша посмотрела на него и кивнула.
— Помнишь, мой отец простудился? — Она подождала, пока Рожер кивнет. — Он шел на поправку, но болезнь вернулась. Это оказалась горячка. Прокатилась по всей Лощине. Большинство должно выздороветь, но самые слабые…
Она снова заплакала.
— Кто-то знакомый? — спросил Рожер и немедленно себя выругал. Ну конечно же, кто-то знакомый. В деревушках все друг друга знают.
Лиша не заметила оговорки.
— Моя наставница, Бруна. — На фартук падали крупные слезы. — Еще несколько человек и пара детишек, которых я даже ни разу не видела. Всего дюжина, и половина города до сих пор не поправилась. Мой отец совсем плох.
— Соболезную, — произнес Рожер.
— Не жалей меня, это моя вина.
— Что?
— Я должна была быть там. Я не всегда была ученицей Джизелл. Я обещала вернуться в Лесорубову Лощину, когда закончу учиться. Если бы я сдержала обещание, я была бы сейчас там, и тогда…
— Я видел в Опушке, как люди умирали от горячки. Их смерть тоже на твоей совести? А тех, кто умирает в этом самом городе, потому что ты не можешь помочь всем?
— Это не то же самое, и ты это знаешь.
— Неужели? Ты сама сказала, что мертвым не полегчает, если ты разрушишь свою жизнь чувством вины.
Лиша взглянула на него круглыми мокрыми глазами.
— И что ты намерена делать? — спросил Рожер. — Плакать ночь напролет или собираться?
— Собираться?
— У меня есть переносной круг вестников. Утром отправимся в Лесорубову Лощину.
— Рожер, ты еле ходишь! — запротестовала Лиша.
Рожер поднял трость, положил на кухонную стойку и встал. Он двигался немного скованно, но без посторонней помощи.
— Притворялся ради теплой постели и любящих женщин?
— Ничего подобного! — покраснел Рожер. — Просто я… еще не готов выступать.
— Но ты сможешь дойти до Лесорубовой Лощины? Это неделя без лошади.
— Вряд ли мне придется делать по пути сальто. Смогу.
Лиша скрестила руки на груди и покачала головой:
— Нет. Я запрещаю.
— Ученицам своим запрещай.
— Ты мой пациент, — парировала Лиша, — и я запрещаю тебе подвергать свое здоровье опасности. Я найму вестника.