Плюс была запущена проработка идеи о возможном переселении части крестьян из Средней Азии, где имелся серьезный дефицит пригодной к земледелию территории, в Сибирь и на Дальний Восток. Такой себе «Дальневосточный гектар» с учетом местных реалий, опять же национальную проблему в Союзе никто не отменял, и расселение их по русским областям виделось неплохим способом ассимиляции. Благо в эти времена русские люди еще сами не забыли, как детей делать, и демографического перекоса от появления «понаехов» можно было не бояться.
Третьей идеей, которую решили пускать в работу сразу, стало разрешение колхозам непрофильной деятельности. В стране было огромное количество действительно богатых сельхозпредприятий, которые могли выпускать мелкую промышленную продукцию и закрывать тем самым огрехи в государственной системе снабжения. Что сложного, например в том, чтобы выпускать… Да что угодно: посуду, одежду, мелкие бытовые товары? Ничего, поставил пару станков, нанял, обучил рабочих, благо техникумы в Союзе выпускали специалистов миллионами ежегодно, сколько таких микропроизводсвенных фирм открылось сразу после развала страны? Нужна только инициатива снизу, но большому госпредприятию этим заниматься зачастую не с руки, и из-за этого образуется дефицит.
И четвертым пунктом нашей экономической программы стала денежная реформа. Да, да. Именно по типу той самой «грабительской» Павловской, из-за которой авторитет власти и так не шибко высокий одномоментно вовсе упал на дно. Естественно, наш вариант реформы должен был быть гораздо более мягким хоть и преследовал те же цели. Нужно было «отсечь» часть незаконно нажитых капиталов, которые дельцы хранят под матрасом и просто не смогут показать в момент обмена.
Менять собирались в течении недели или двух, граничную планку определили в 1000 рублей на человека с тем, чтобы среднего обывателя неудобства не могли коснуться вообще. Суммы свыше 1000 рублей опять же не «обрезались», совсем нет, просто их нужно было внести на счет сберкассы. При этом все новые вклады размером свыше 10 тысяч рублей предполагалось изучить и определить честным ли были эти деньги трудом нажиты. Если может ты машину продал как раз на прошлой неделе — какие вопросы. А если ты скромный директор магазина с зарплатой в 200 рублей в месяц, а открываешь вклад на 2 миллиона, обязательно возникнут вопросы. Обязательно. Не могут не возникнуть.
А еще пользуясь моментом я хотел поменять дизайн советских рублей. Обновить банкноты, сделать их красивыми, приятными на вид и на ощупь, а еще поработать над их защищенностью. Уже в начале мая был объявлен открытый конкурс на дизайн новых банкнот, который превратился в итоге в настоящую общесоюзную забаву. Варианты внешнего вида денег показывали по телевизору и предлагали людям писать письма в студию и высказывать свои мнения. А потом по результатам такого своеобразного голосования выбирали победителя. Короче дело затянулось и реально обменять деньги мы смогли уж только в 1986.
В целом, Рыжков, я должен признать, проявил себя в эти месяцы с самой лучшей стороны. Да, он местами был несколько… Вяловат. Интеллигентен. Просто слаб, если совсем уж честно, но как экономист и профессионал — выше всяческих похвал. Даже не знаю, что произошло в моей истории, насколько справедливы все те упреки в его адрес как человека, который завалил экономический аспект перестройки, однако тут он демонстрировал вполне отчетливое здравомыслие, понимал проблемы, которые нужно решить, и подводные камни, с которыми нам предстояло столкнуться.
Разве что пугала заметная не вооруженным глазом склонность преуменьшать возможные сложности моего будущего Премьер-министра. Николай Иванович происходил из стана тех реформаторов — а были в СССР и такие — которые считали, что изменения откладывать нельзя, что менять нужно сразу и все вместе. Пришлось его понемногу осаживать, чтобы как в моей истории не вышло в итоге.
Первый раз разругался в пух и прах с Лигачевым. На почве моего желания сдать назад по антиалкогольной кампании. Именно Лигачев и Соломенцев — вместе с оригинальным Горби — были основными двигателями данного мероприятия, пришлось брать цифры и буквально на пальцах доказывать Егору Кузьмичу, к чему подобный шаг может привести. Начиная от разрастания криминала, взрыва самогоноварения, бесконечных отравлений всякими суррогатами и прочих непотребств, до развала госбюджета, в котором прибыль от алкоголя занимала весьма существенную долю.
Вместо того чтобы рубить шашкой направо и налево, решили для начала повысить стоимость одной бутылки водки. Пока намного, чтобы не вызывать у населения изжогу — «Андроповку» с 4.70 до 5.80, «Московскую» и «Русскую» с 5.30 до 6.70. Перебарщивать и задирать цены до 9 и даже 10 рублей не стали по все тем же причинам — несмотря на известный продукт народного творчества по теме, в котором заявлялось, «что нам и десять по плечу» и содержалось обещание «будем Зимний брать опять», если цена дойдет до двадцати пяти, — при такой стоимости «казенки» на первый план обязательно полез бы разной паршивости самогон, и это было очевидно то лечение, которое хуже болезни.
Второй мерой стала пропаганда легких спиртных напитков — в первую очередь пива. Пиво тоже не фонтан какой здоровый напиток, но и никидываться им дольше, и стоит в пересчете на градусы оно дороже, и выпить его в соизмеримом количестве сложнее. Договорились предварительно с чехами, что они нам поставят оборудование для пары новых больших пивзаводов, кроме того, вывели варку пива из-под статьи о самогоноварении и разрешили его домашнее производство. Без цели сбыта. Пока.
Кроме того было принято постановление правительства от борьбе с пьянством в кино и на телевидении. Заказали телевизионщикам несколько коротких роликов о вреде пьянства для показа по телеку между программами, пока не понятно, что это даст, но лучше так, чем полностью запрещать продажу водки, сдавать пивзаводы на металл и рубить виноградники.
С Лигачевым в итоге помирились — на сухую, Егор Кузьмич приветствовал мой трезвый образ жизни и тоже старался соответствовать — и, кажется, даже еще сильнее сблизились. Как политики и как товарищи. Лигачев был близок мне по убеждениям, в либеральной националистической прессе его бы назвали тем самым «великорусским державным шовинистом», которыми нацмены пугают детей в учебниках истории. Мне бы сотню таких Лигачевых, чтобы их на все ответственные места расставить, горя бы не знал.
По идеологии договорились пока максимально не поднимать волну. Казалось бы, со времен 20 съезда партии прошло уже тридцать лет, и можно было бы уже перелистнуть эту страницу, но почему-то желающие пнуть Сталина откуда-то постоянно вылезали, против них вылезали неосталинисты, все это под ковром бурлило, пузырилось иногда прорываясь наружу вонючими потоками жидкого говна. В общем, решили вопрос ошибок прошлого не поднимать. Было и было, нужно нынешние проблемы решать, а ссориться из-за дел давно минувших дней — просто неконструктивно.
Настропалил Лигачева — хотя это особо и не требовалось — по поводу национализма, именно эту заразу я видел самой большой угрозой для страны здесь и сейчас. С экономикой разберемся, а вот как сшивать воедино это лоскутное одеяло национальностей, я просто не знал. Договорились начать массовую кампанию по перемешиванию первых секретарей так, чтобы нацмены по минимуму занимали должности у себя в республиках. Пусть едут решать проблемы центральных областей и друг другу «в гости» плюс разбавить все это дело русскими хорошенько, глядишь, в нужный момент и легче принимать решения по месту будет.
Глава 7−2От пленума до пленума
Март-апрель 1985 года, СССР
ИЗВЕСТИЯ: Новый лидер Албанской партии труда
11 апреля 1985 года на пленуме ЦК Албанской партии труда первым секретарём ЦК избран товарищ Рамиз Алия. Этот выбор стал важным шагом в укреплении руководства партии и продолжении курса на строительство социализма в Албании. Товарищ Алия, верный последователь идей Энвера Ходжи, пользуется заслуженным авторитетом среди трудящихся. Советский Союз выражает уверенность, что под руководством нового лидера албанский народ добьётся новых успехов в борьбе за социальный прогресс и мир. Мы желаем товарищу Рамизу Алии успехов в его ответственной работе на благо Албании и всего социалистического содружества.
С представителем — фактически голосом — этих самых неосталинстов кстати тоже довелось пересечься. Я имею ввиду Ричарда Косолапова, бывшего главреда «Правды», а ныне одного из составителей будущей новой программы КПСС. Интересный человек, но все же местами слишком «деревянный».
(Косолапов Р. И.)
— Вас называют представителем течения неосталинизма, это так? — Короткое совещание, посвящённое как раз программе КПСС закончились, и после него я попросил Косолапова остаться на пару слов у меня в кабинете.
— Возможно. Это как-то повлияет на мою дальнейшую работу?
— Хочу понять, что это такое. Можете объяснить в двух словах, интересно послушать теоретика.
Ричард Иванович поджал губы и устремил на меня прямой как лом взгляд. Я глаза не отвел, мне нужно было понять, могу ли я попираться на эту группу товарищей или лучше ее сразу зачистить и больше о них не вспоминать.
— В двух словах не расскажешь, боюсь, Михаил Сергеевич.
— Хорошо, давайте я попробую сформулировать. Сталинизм — это ограничение давления партии на народ. И контроль за партией, когда партийца могут в любой момент убрать. За дело или нет — тут уж как получится. В противовес хрущевской модели, когда партия и партийцы неподсудны и неприкосновенны.
— Очень грубо и поверхностно, товарищ Горбачев, — согласен ли Косолапов с моей оценкой, я так и не понял.
— Вы знаете Яковлева? Александра Николаевича?
— Нашего посла в Канаде? Знаю, работали шесть лет вместе.
— Уже нет, я отозвал его обратно в Москву, что можете о нем сказать?
В глазах сидящего напротив мужчины я увидел сомнение. Так-то Ричард Иванович был старше меня всего на год, так что ему еще было, что терять. Он хоть и старался создать себе образ такого себе коммунистического фундаменталиста, простым человеческим эмоциям тоже был не чужд. Тем не менее ответил.