— Деньги давай, — указанная сумма тут же перекочевала из рук парня в руки продавщицы. — На, есть куда положить-то?
— А то, — Ваня упер дипломат в колено, привычным движением щелкнул замками и шустро загрузил наполненную жидкостью тару внутрь. В дипломат стандартно входило пять пузырей по 0,5, но бутылка вина была чуть выше, поэтому ее пришлось расположить немного диагонально, — вино-то хоть нормальное, стыдно не будет?
— Ай, иди отсюда, перебирать еще будет! — Женщина махнула рукой, — нормальное вино, нормальное, не держим всякой гадости. Все иди отсюда, работать надо.
В следующий момент произошло сразу очень много событий.
Из-за угла выскочила пара мужчин в штатском и с криками: «никому не двигаться, милиция!» бросились к двери магазина. Попыталась закрыть дверь, а когда этого сделать ей не дали, отчаянно завизжала продавщица. Одновременно в этот же магазин через главный вход ввалилась еще целая толпа мужчин и сообщила клиентам, что гастроном закрывается, потому что тут будут проводиться следственные действия, вызвав тем самым у людей смешанные чувства. С одной стороны — работников торговли никто особо не любил, считая их — зачастую вполне справедливо — заносчивыми и жадными сволочами, а с другой — все равно нужно на ужин что-то покупать, а значит, придется топать в другой магазин, до которого добрых десять минут пешком. А потом там опять стоять в очереди — короче, не самое приятное приключение.
Зато потом, когда спустя несколько секунд в магазин влетела съёмочная группа с телевидения, ажитация, кажется, и вовсе достигла невиданных размахов.
— И здесь мы можем наблюдать пример нарушения правил торговли! Лицу, не достигшему возраста восемнадцати лет продан алкоголь, причем после семи чесов вечера и в обход кассы. Можно сказать, сразу пачка грубейших нарушений… — Тут же начал рассказывать обстоятельства дела корреспондент, не обращая внимания на происходящую вокруг суету.
— Не виноватая я! Вы его видели, лба этого, кто вообще мог подумать, что ему нет восемнадцати! Меня подставили, — пыталась кричать продавщица, но тут ее вина была очевидна, отвертеться было просто невозможно. Одновременно откуда-то из подсобки достали перепуганного вусмерть директора магазина, который сначала пытался кому-то звонить и пытаться «решить» вопрос, но потом увидел телевидение и понял, что это все. Конец. Если кого-то пришли брать с телевизионщиками, значит, указ поступил с самого верха. А тут еще и группа из ОБХСС подъехала и сообщила о внеплановой ревизии, что означало потенциально еще одну статью, теперь уже для директора.
Дальнейшего развития событий Ваня уже не видел. Он быстренько подписал протокол — на всякий случай внимательно его прочитав, милиции он доверял, но все же — потом его «отсняли» телевизионщики — пообещав замазать лицо, чтобы не раскрывать личность «тайного покупателя», — которым он на камеру рассказал все обстоятельства и свое мнение по поводу наведения порядка в торговле. А потом его отправили домой, договорившись вызвать на подобный рейд через неделю. Ваня состоял в стрелковом клубе «Динамо», кого как не молодых будущих сменщиков могли привлекать милиционеры для подобных мероприятий.
Ну а в магазине тем временам во всю шли оперативные действия. Пока ОБХСС копали в своём направлении — был сигнал, что через гастроном продают «левую» продукцию, милиция общалась с подставившейся продавщицей, аккуратно отделив ее от других работников торговой точки.
— Не реви, — растерявшая всю уверенность женщина то и дело пыталась съехать в истерику, что с другой стороны очень много повидавших на своем веку оперов совершенно не впечатляло. — Ты же первый раз? Ну значит, ничего страшного с тобой не случится. Статьи тебе грозят не тяжелые — 92-ая за хищение, а продажа мимо кассы — это как не крути хищение. Ну и 158-ая, незаконный сбыт спиртных напитков. На первый раз получишь трояк, отсидишь два, выйдешь по УДО с невозможностью работать в торговле на следующие десять лет. Штраф заплатишь, естественно. Но это считай легко отделалась, сейчас сверху указание пришло, по возможности за решетку людей не отправлять, а ограничиваться более мягкими наказаниями.
— Как невозможность работать в торговле, а-а-а-а… Что же я делать теперь буду? — Кажется этот пункт возможного наказания расстроил попавшую как кур в ощип продавщицу больше всего. И даже новость о том, что в тюрьму сажать ее в общем-то никто не собирается, женщину совсем не успокоил.
— В шпалоукладчицы пойдешь, — хохотнул рябой опер в клетчатом картузе. — Статями тебя природа не обидела, для таких всегда место найдется. — А на твое место государство кого почестнее найдет. С незапятнанной репутацией.
Если посмотреть статистику СССР по количеству регистрируемых преступлений на душу населения и количество отбывающих наказание в МЛС, а потом сравнить эти цифры, например с США, то вырисуется весьма парадоксальная картина.
В Союзе ежегодно регистрировалось кратно меньше преступлений и при этом в тюрьмах находилось кратно больше заключенных. Возьмем для примера 1984 год. За 12 месяцев стране победившего социализма было зарегистрировано чуть больше двух миллионов уголовных преступлений, в США — почти 12 миллионов при том, что населения там в эти времена насчитывалось меньше на 50 миллионов человек. И это не была какая-то уникальная ситуация, количество зарегистрированных преступлений на душу населения в СССР было ежегодно примерно 8–10 раз меньше. Правда разрыв постепенно сокращался из-за понемногу растущей преступности в СССР, но все равно он оставался колоссальным. При этом на этой стороне границы на сто тысяч населения сидело 720 человек, а в США — около 500. Парадокс, казалось бы.
Объяснялся он, конечно, в первую очередь объективными факторами. Во-первых, как бы странно для кого-то это не звучало милиция в Союзе просто лучше работала, раскрывая большее количество преступлений, а суды в стране рабочих и крестьян уже давно не рассматривали уголовников как «классово близких», поэтому шансов у них отвертеться из-за какой-то процессуальной мелочи практически не имелось. «Вор должен сидеть в тюрьме», — Глеб Жеглов мог бы быть довольным сложившейся практикой.
Тут, конечно, имелась и некоторая ложка дегтя — хотя, по правде сказать, не дегтя, а откровенного дерьма — и заключалась она в том, что советская милиция очень неохотно регистрировала правонарушения особенно незначительной тяжести и особенно откровенные «висяки». То есть пришедшего к участковому садовода, чей домик обнесли на пару тяпок и лопат — поди их найди, объективно это практически невозможно — всеми силами убеждали в том, что писать заявление не надо, что это все равно ничего не даст.
Другим способом получения заветных 85% процентов раскрываемых преступлений — а именно такими показателями могла похвастаться советская милиция — были разного рода подтасовки и порой выбивание признания из подозреваемых, тут статистику приводить сложно, однако случай с Чикатило и расстрелянным вместо него Кравченко является максимально показательным. Тот тоже, откровенно говоря, был той еще мразью, но ведь это не оправдывает выбивание из него признательных показаний. Как минимум, потому что после такого настоящий преступник остается на свободе и может дальше совершать свои черные дела.
Ну и по республикам очень интересная статистка в плане регистрации преступлений. Меньше всего преступлений регистрировалась в Средней Азии и Закавказье, больше всего — в Прибалтике. Вот такие у нас выходили опасные горячие прибалтийские парни…
Но опять же, возвращаясь изначальной мысли, у любой системы есть предел прочности. Невозможно посадить всех, пусть даже они это местами заслуживают. Весной 1985 года начался процесс пересмотра отдельных статей уголовного кодекса в части смягчения санкции. А вернее даже не смягчения, а возможности отхода от наказания, связанного с реальным сроком в ИТЛ и замену его другими видами наказания. Исправительными работами, штрафами, запретом занятия должностей или работы в той или иной сфере, ограничением проживания в крупных городах. Условными сроками в конце концов, ведь если человек один раз оступился по мелочи, далеко не всегда полезным будет окунать его в «тюремную» жизнь, где он скорее превратится в закоренелого преступника, чем встанет на путь исправления.
— Есть еще вариант, — когда формальности с приглашением понятых, просветом рук женщины специальной лампой, которая делала видимой нанесенную на «подставные» купюры краску, изъятием этих самых купюр, составлением и подписанием протокола были закончены, и следователь остался с задержанной один-на-один, разговор пошел иначе. — Рассказываешь о делах своих коллег, в первую очередь директора магазина. Как он крутит, с кем, кому потом наверх долю отдает. Подписываем у прокурора документы, он, если сведения будут полезные, обязуется просить у суда наказание ниже нижней планки. Совсем тебя не отпустят, но получишь полгода условно и пойдешь себе гулять без заезда в тюрьму. Опять же суда будешь ждать под подпиской дома в тепле и уюте, а не в камере.
Это была еще одна новация, появившаяся в УК весной 1985 года — понятие «сделки со следствием». Раньше как было, следователь конечно мог пообещать, что раскаяние и «сдача» всех подельников снизит тебе срок, но вот прокурор и суд могли иметь на этот счет совсем иное мнение. Теперь же появилась официальная процедура заключения соглашения между прокурором, следователем и подозреваемым, по которой последний в обмен на важные сведения, способные помочь раскрыть преступление более высокой тяжести, мог получить существенное снижение наказания.
Например, человек обвиняется по статье 144 ч. 2 — кража группой лиц. Преступление средней тяжести — до пяти лет лишения свободы. Но вот он знает, что его подельники в прошлом совершали деяния еще более опасные для общества — короче говоря убили кого-то. Статья 102 ч.1 — от 8 до 15 или вышка — деяние как ни крути более социально опасное, чем просто кража, пусть даже и группой лиц.