ощь страны.»
Горбачев отметил, что СССР должен активно перенимать передовой опыт, развивать отечественную электронную промышленность и готовить кадры для работы с современными технологиями.
Это выступление стало еще одним подтверждением курса партии на ускорение научно-технического прогресса, который открывает новые горизонты для строительства коммунизма.
Прошли майские праздники. Отстоял демонстрацию на мавзолее, улыбался трудящимся, махал руками, стоически выдерживая многочасовое мероприятие. Толпы людей, радостные лица, флаги, плакаты, музыка — все это было до боли знакомым, но одновременно вызывало странное ощущение нереальности. Казалось, что я наблюдаю за происходящим со стороны, как за театральной постановкой, где у каждого своя роль, давно разученная и исполняемая с неизменной точностью.
Встретился еще раз с Хоннекером. Разговор опять пошел максимально жестко, но от своей идеи открыть границы и ускорить экономическую интеграцию стран, входящих в СЭВ, я отказываться не собирался. Немец упирался, хмурился, бросал на меня недовольные взгляды из-под густых бровей, но я не отступал. Закинул ему морковку о возможных «инвестициях» в экономику ГДР при переходе на более «рыночные» отношения. Хоннекер нервно постукивал пальцами по подлокотнику кресла, лицо его было напряженным, но, кажется, мысль о деньгах заставила его задуматься. Возможно, впервые за этот диалог он действительно слушал меня, а не просто отстаивал свою позицию.
(Эрих Хоннекер)
После этого я понял, что мне просто необходим небольшой отдых. Дальше работать в таком темпе без передышки, по 14 часов в день, — это путь в никуда. Свихнусь просто. Я взял пару дней «для себя».
Я бежал по утопающей в зелени тропинке, вдыхая свежий весенний воздух, насыщенный ароматами хвои и уже полноценно пробудившейся после зимы природы. Ветер приятно холодил разгоряченное лицо, легкий ритм шагов создавал почти медитативное состояние. Голова потихоньку освобождалась от вороха проблем, и мысли снова вернулись к недавнему разговору с председателем КГБ Виктором Михайловичем Чебриковым.
Виктор Михайлович считался одним из ключевых членов «моей» команды. Вернее, мы оба как бы были из команды Андропова, и то, что Юрий Владимирович «толкнул» реципиента в Политбюро, обеспечивало мне определенную лояльность спецслужбы. Ну и я, соответственно, подтянул Чебрикова в главный политический орган страны, закрепляя эту связку. Как там говорят китайцы? «Ты почешешь спину мне, а я почешу тебе».
Чебриков хоть и не был кадровым гэбистом, а по местным традициям оказался переведен с партийной должности «на усиление кадров» — ублюдская практика, плодящая дилетантов, а потом удивляются, что у них, блин страна разваливается — в целом меня порадовал. Нет, понятное дело я с Виктором Михайловичем и раньше общался, все же уже считай три месяца в этом времени, но прошлые разы все были… Организационно-политическими что ли. Ну то есть мы не работу собственно КГБ обсуждали, а дележку власти в стране, и только сейчас руки дошли до непосредственно главной спецслужбы СССР.
— Фух, — я перешел с бега на шаг, и принялся тяжело «раздыхиваться». Тело мне досталось, конечно, не в лучшей форме, приходилось буквально с нуля приводить в тонус организм. Учитывая отсутствие мышечной памяти и возраст реципиента, — а еще лишний вес, куда без него — каждая тренировка давалась мне с огромным трудом. В прошлой жизни я так не позволял себе расслабляться до самого конца, и бегал и в зал тренажерный ходил. Пусть веса уже не те доступны были, да и марафон последний я пробежал лет за тридцать до своего попадания сюда, но обрастать дурным салом тоже считал ниже своего достоинства. — Все, парни, домой.
Бегущие впереди и сзади сотрудники «девятки» с заметным облегчением двинули по тропинке в сторону дома. Когда я первый раз выразил желание устроить себе вечернюю пробежку — благо тут в Сосновке имелся вполне приличных размеров зеленая зона, в которой я планировал намотать еще не одну сотню километров, — охрана буквально встала на дыбы. Ну то есть меня реально чуть ли не в психушку думали сдавать, во всяком случае в кремлёвскую больничку начали звонить на полном серьезе, наверное, думали, что генсек крышей потек на фоне безотчетного служения родине.
А уж как меня потом убеждали, что это небезопасно, что не по протоколу, что вообще такого никто не делает. Предлагали беговую дорожку установить в доме или еще какие-то тренажеры. От этого я, кстати, не отказался, толкнуть штангу — это дело тоже весьма и весьма пользительное и приятное. Но всерьез бегать по дорожке? От этого же мозг начинает плавиться уже через десять минут, и вообще никакого удовольствия не получаешь. А вот так — вечером, на свежем воздухе, да в компании приятной. Красота!
О том, как всполошилась Раиса Максимовна, даже говорить нечего. Вот уж кто от своего мужа, которого она думала, что знает как облупленного, такого поворота не ждал совершенно. Отношения с женой буквально за каких-то несколько недель сползли по шкале термометра куда-то в зону заморозков. Ничего удивительного, они с реципиентом тридцать лет прожили бок о бок, просто так человека — как бы я не был скептически настроен по поводу ее моральных качеств — не обманешь, как тут не всполошиться, когда личность супруга совершенно поменялась всего за каких-то пару дней.
Смешно сказать, Раиса Максимовна даже попыталась провести мне аккуратный допрос по фактам из прошлого, как будто подозревая, что ее мужа банально подменили. Не будь мне доступна память Горби тут бы я и спалился, без всякого сомнения. А так, легко ответив на все каверзные вопросы, идею о подмене генсека снял с повестки дня раз и навсегда, что правда не спасло от общения с докторами. Те приехали под видом планового — ну да, планового, как же, верим-верим — осмотра, померяли давление, сняли ЭКГ, спросили по поводу питания и неожиданного желания заняться спортом, но в целом тоже никаких причин для тревоги не обнаружили. Благо тело мне в наследство досталось вполне здоровое, и небольшая нагрузка ему помешать точно не могла, так что тут удалось отбиться, можно сказать, без потерь.
По поводу места жительства меня тоже кстати пытались «подергать». На нынешнюю дачу — старый деревянный дом, где еще Орджоникидзе жил в двадцатых годах — мы въехали, когда Горби стал Кандидатом в Политбюро. По всем приличиям Генсек должен был занимать жилплощадь более статусную, и мне стали активно сватать разные дома «побольше» и «поближе». В моей истории, Горби тут же перебрался в трехэтажные дом на Косыгина площадью 570 квадратов, из которого его выселили только 1991 году.
(Дом по адресу Косыгина 10, Москва)
Огромная роскошь по советским меркам, обычный рабочий условного ЗИЛа о таком даже мечтать бы не мог, при том, что разница в зарплате у нас была просто смешная. Мой официальный оклад на посту генсека составлял 800 рублей, при средней зарплате по стране примерно в 200. Капиталистические правители всего мира могут о таких сумм только плакать.
Вот только нахрена мне переезжать в такой дворец, я так понять и не смог. Дома я только ночую и то не каждый раз, семья у нас, мягко говоря, небольшая — «ты да я, да мы с тобой», как говорила моя бабушка — и вот спрашивается зачем нам такие хоромы? Что бы что? При том, что у нас еще квартира в Москве имелась на Щусева тоже отнюдь не малосемейка по площади. В общем от предложений я отмахнулся, что опять же вызвало у жены странное негодование, она, видимо, в переезде на новое место какой-то тайный смысл видела.
— Стоп, шнурок развязался, — я остановился, присел на одно колено — в животе многозначительно заурчало, уже и поужинать было не лишним, — и парой движений перевязал шнурки на кедах. Кеды были советские и, если честно, до беговых кроссовок из будущего сильно не дотягивали. Нужно было озаботиться чем-то более приличным, но что-то постоянно руки до этого не доходили. Или вернее — ноги. — Вперед!
Мысль от Раисы Максимовны вновь вернулась к Чебрикову.
Самым главным вопросом, который поставил председателю, стала судьба пятого управления КГБ. «Пятерка» была тем самым структурным подразделением, которое денно и нощно боролось с советскими диссидентами и стояло на страже покоя обычных граждан… Теоретически.
На практике, что там творилось, сказать было крайне сложно, еще в прошлой жизни я встречал очень разные оценки деятельности этого управления при том, что по поводу его начальника Филиппа Бобкова все по большей части были единодушны и не комплиментарны.
— Убирай Бобкова, куда хочешь убирай. Хоть на пенсию, хоть в Магадан белых медведей считать за Полярным кругом, — сидящий напротив Чебриков только кивнул и поправил очки. Бобков долгое время был главой «пятерки», а потом в 1983 году стал первым заместителем председателя КГБ и главным претендентом на повышение в случае, если с Чебриковым что-то случится. На другую работу его, например переведут по линии Политбюро, от таких вот «ждущих», готовых в любой момент подтолкнуть начальство во все времена стараются избавиться как можно быстрее, поэтому приказ избавиться от Бобкова Виктор Михайлович принял как должное. — И вообще по пятерке проводи полную ревизию, что-то нехорошее там творится, штаты раздуваются, идут бравурные реляции, в отчетах постоянно упоминается вербовка новых агентов, а диссиденты не переводится. Надо понять, кого там в агенты записывают, если ли от них какой-то толк вообще, а главное — нужно ли нам так плотно за своим населением приглядывать, особенно среди творческой интеллигенции.
(Бобков Ф. Д.)
Уже сильно позже во времена «свободы и демократии» начали вылазить числа агентов КГБ внутри страны. Назывались какие-то жуткие порядки от двадцати до ста сорока тысяч так или иначе сотрудничающих с органами человек. Все дело в пресловутой «палочной» системе: вот выявил ты «диссидента» скрытого, его оформлять, доказательную базу собирать, чай не 1937 год чтобы к стенке всех подряд ставить, мороки много. Но можно с ним «провести беседу» и записать как агента, то есть работа сделана, по всем отчетам эффективность службы растет, а на практике все эти диссиденты дружно стучат друг на друга, но при этом продолжают вредить стране. С полного одобрения органов, которые «отслеживают ситуацию» и «держат руку на пульсе». Ну и нахрена оно все спрашивается? И весь анекдот в том, что даже такое количество агентов никак не помешало стране развалиться.