На самом деле ситуация в Афганистане в 1985 году несколько улучшилась для нас по сравнению с прошлым годом. Небольшое затишье, вызванное переговорами с покойным теперь Уль-Хаком, было использовано по максимуму, советские войска набрались опять же некоторого опыта, были сформированы отдельные группы специального назначения, чьим профилем стала контрпартизанская война в гористой местности, выявленные маршруты поставки оружия стали без всякой жалости — в том числе и к местным гражданским, если таковые в этой проклятой богами стране вообще есть — засыпаться минами. Это, кстати, сразу отразилось на потерях, за восемь месяцев 1985 года мы потеряли убитым «всего» девятьсот человек. Тоже не мало, но куда меньше, чем в предыдущем году.
Соколова в итоге промариновали немного неудобными вопросами — местами справедливыми, местами — не очень — и отпустили с трибуны. После Министра Обороны со своего места в президиуме поднялся я и прошел на место выступающего. Сердце, признаюсь стучало, все же не каждый день собираешь громить собственную армию. А мне нужен был именно разгром, простого снятия маршала с должности виделось для инициации задуманных перемен совершенно недостаточным. В моей истории с подобными же целями был устроен пролет Руста в 1987 году, ну во всяком случае я думаю, что именно для этого все было сделано. Однако подрывать авторитет армии на международной арене у меня желания не было, поэтому хотелось все решить «за закрытыми дверями».
— Товарищи, я бы хотел в первую очередь обратить внимание собравшихся на проблемы, связанные с нашей армией. В отличии от товарища Соколова я все же попробую указать на недостатки, ведь именно для решения проблем мы тут собрались, а не для сеанса самоуспокоения, — первые же мои слова заставили собравшихся в зеле партийцев и генералов тревожно «зашуршать». Это было чем-то похоже на звук улья, по которому ночью постучали снаружи, градус напряжения в актовом зале здания Генерального штаба мгновенно подскочил на несколько делений вверх. — Во-первых, вызывает недоумение активное использование слабо подготовленных срочников при оказании интернациональной помощи правительству Демократической Республике Афганистан…
В течении десяти минут я «накидывал» проблемы, которые имелись в Советской Армии. Начиная от случаев дедовщины и образования неформальных групп по национальному признаку — проблема кавказцев или тех же тувинцев она отнюдь не в 90-х возникла, просто раньше об этом предпочитали особо не распространяться — и заканчивая недостаточно концентрацией МО на обеспечении личного состава жильем и вообще проблемами в бытовых условиях.
— Однако самое главное, наверное, даже не это, — я сделал паузу и обвел глазами собравшихся сегодня людей. Зал визуально четко делился на людей в форме и людей в гражданском, в остальном же это было совершенно типичное для позднего СССР помещение. Сколько я таких уже видел за прошедшие полгода? Десятки? Сколько еще увижу? Это будет во многом зависеть от того, получится ли мне сегодня убедить причастных к военной сфере людей в необходимости реформ. — Проблема в том, что и регулярные наши части — танковые и мотострелковые дивизии, являющиеся становым хребтом армии фактически боеспособны весьма ограниченно. Есть сведения об огромных проблемах в качестве выпускаемой техники и ее обслуживании. По моим данным в некоторых частях большая часть числящейся на балансе техники находится в нерабочем состоянии и при объявлении тревоги просто не сможет сдвинуться с места.
— Это не правда! — Этого уже маршал не выдержал и вскочив со своего места в президиуме закричал. — Товарищи! Да, есть у нас проблемы, однако советские вооружённые силы были, есть и будут самыми боеспособными в мире.
Лицо Соколова налилось краснотой, он пару раз судорожно дернул пальцами воротник своего мундира, вызвав у меня секундное опасение насчет здоровья. Не хватало только чтобы военного сейчас хватил удар, потом меня будут обвинять в доведении подчиненных до больничной койки, мне этого было совсем не нужно.
— Практика, товарищ маршал — критерий истины, — я пожал плечами. Естественно, сей перфоманс был заготовлен заранее, и я ничем фактически не рисковал. — Предлагаю провести проверку и выяснить правдивость моих данных, так сказать, на земле.
— Армия готова к любой проверке, товарищ генеральный секретарь, — на эмоциях ответил Соколов, впрочем, что еще он мог сказать? И конечно это фактически привело его в заботливо расставленную ловушку.
— Прекрасно, — я кивнул. — Насколько я знаю, поправьте гражданского человека, если это не так, но одним их наиболее комплексных способов оценки боеспособности подразделения является марш на длительные дистанции. Тем более мы сейчас говорим о технике, как раз в движении можно будет оценить работоспособность.
— Да, это так.
— Какие там нормы для мотострелкового полка? Ну скажем пять сотен километров за сколько дней должен пройти полк своим ходом при условии отсутствия вражеского воздействия? И какие нормы по допустимым потерям.
— Двадцать пять — тридцать часов, — подсказал «из зала» кто-то из штабистов, когда маршал на мой вопрос откровенно замялся. — 5% техники при условии форсированного марша без воздействия противника позволит уложится в норму.
— Прекрасно. В таком случае предлагаю эксперимент. Прямо сейчас, пять часов пятнадцать минут, — я демонстративно посмотрел на часы, — открываем карту московкой области, чтобы далеко не ходить. Я произвольно выбираю одну из стоящих тут частей, звоним отсюда командиру полка и ставим учебную задачу завтра к восьми вечера быть всем полком в точке отстоящей на полтысячи километров. И смотрим, что получится. Если полк дойдет без потерь и уложится в срок, я обещаю при всех собравшихся принести вам извинения.
О том что будет, если полк не уложится, или потери превысят норму, я говорить не стал, и так понятно.
— Давайте попробуем, — согласился Соколов. Ну а что он мог еще сказать?
Притащили стенды с картами московской области и нанесенными на нее условными обозначениями частей. Я максимально безразлично и беспристрастно ткнул в один из символов, расположенных ближе к востоку области, там где она с Владимирской граничит. Естественно, выбор был мой не случайным, я заранее ознакомился со списком полков расквартированных близ столицы и выбрал из них тот, что похужее. Ради справедливости, совсем отстающих в «Арбатском военном округе» не водилось, все же слишком тут были близки штабы с разного рода проверяющими, но… Короче говоря тут я постарался обезопасить себя по полной, а то еще чего реально придется извиняться, и ладно бы просто извиняться, вопрос тогда о замене Министра поднимать будет реально неудобно.
— 882-ой мотострелковый полк, — озвучил я свой выбор, — соедините нас со штабом полка.
Выглядела вся эта сцена, конечно, максимально сюрреалистично, особенно учитывая, что происходила она на глазах сотни собравшихся в зале военных и партийцев, уверен, ничего подобного в стране еще не было.
Пока штабные устанавливали связь мы быстро — линейкой по карте, плюс-минус поллоктя, какая разница — определили конечную точку назначения так, чтобы она лежала в стороне от основных трасс и вынуждала мотострелков двигаться все время проселками и грунтовками. Ну просто чтобы и так не самое лучшее в стране асфальтовое покрытие не убить, все же в составе мотострелкового полка у нас еще и 40 танков имеется, это вам не шутки. А заровнять грейдером грунтовку потом всяко проще чем асфальт на дистанции в 500 километров перекладывать.
Дозвонились в полк, отдали приказ. Там конечно офицеры были в шоке, но как бы ничего не сделаешь, армия — вообще место странное, еще и не такие распоряжения порой приходится выполнять.
— Ну, товарищи, — обратился я к сидящим в зале участникам совещания, — думаю, до окончания нашего эксперимента нет смысла что-то обсуждать. Предлагаю сейчас разойтись и завтра, собраться вновь уже имея на руках какую-то новую информацию.
Так и сделали.
В итоге результат «внеплановых учений» пришлось разбирать даже не на следующий, день а через один, потому что знаменитый в последствии и разобранный много раз «марш 882 полка» обернулся настоящим ужасом для армейцев.
Танки и другая техника начала выходить из строя буквально сразу, часть машин вовсе не удалось вывести из ангаров. Оказалось, что не смотря на прописанные регламенты, часть БМП стояли в боксах не заправленными, а на весь парк техники не хватает обученных механиков-водителей. Более того в пути у половины машин начало заканчиваться топливо сильно раньше расчётного времени, намекая на массовое воровство этого ресурса, пришлось устраивать внеплановую заправку и опять же терять тут драгоценные часы.
Для облегчения движения штаб полка принял решения отправить полк к назначенной точке разными маршрутами побатальонно, что в итоге закончилось «потерей» одной из боевых групп на местности.
Ни в какие 25 часов и даже в 30 — именно такой коридор был принят нами в качестве условно удовлетворительного — никто конечно же не уложился. Последние машины доехали до точки финиша через сорок три часа, а общие «потери» в технике, включая те самые транспортные средства, которые так и остались «на приколе», не сумев пересечь границы части, составили совершенно критические 32%. По людям «потери» оказались не столь существенны, но без отставших, оставшихся караулить поломанную технику, потерявшихся, заболевших, травмированных и просто неизвестно куда пропавших бойцов не обошлось тоже. Их суммарное количество составило 10,5% или 220 человек из штатного списочного состава полка.
Хуже всего показали себя «Тунгуски», которые в эти годы только-только начали ставить на вооружение заменяя более старые «Шилки». Из 4 ЗСУ, положенных по штату мотострелковому полку, до конечной точки не доехала ни одна. Две просто не смогли выехать из боксов, а еще две — сломались по дороге. Уже потом разбираясь с результатами «внезапной проверки», я натолкнулся на имеющиеся данные о том, что примерно 9 из 10 «Тунгусок» в армии — не боеспособны, там какая-то проблема с греющимися бортовыми фрикционами, вылетающими из строя буквально «на раз». Оказывается, все об этой проблеме в армии знали, но продолжали спокойно производить технику и поставлять ее в войска. Зачем? А я не смог добиться в итоге хоть какого-то вразумительного ответа.