И вот наконец по истечении нескольких месяцев этого документарного футбола мы наконец вышли на финишную прямую, согласовали порядок изменений, выделили фонды, внесли корректировки в планы и осталось только утвердить реформу в Совете Министров, но я надеялся, что с хотя бы этим проблем не будет.
Быстро пробежав подготовленный аппаратом документ — как водится к тексту на пару листочков прилагалась еще пачка «экспертных оценок» и сторонних мнений, на которые как бы генсек опирается — и не найдя в нем противоречий собственным мыслям, поставил подпись и переложил в папку с «исходящими».
Пробежался глазами по свежему социологическому исследованию. Людей волновали все те же проблемы — доступность продуктов, война в Афганистане, бытовая неустроенность, сложности в отношениях с государственными органами. Замыкал почетную десятку упомянутых людьми неурядиц рост цен на водку — заглянул вглубь исследования там, где разбивка по половой принадлежности — так и есть. Удорожание алкоголя волновало примерно половину мужского населения и всего пять процентов женского, удивительно, но, кажется, идея с отвлечением от водки с помощью зомбоящика работала, во всяком случае статистика по количеству нарушений совершенных «по-пьяному делу» резко просела. Ну как резко? Несколько процентов — тоже серьезное достижение, как ни крути. Причем, может быть, пить стали не сильно меньше, но теперь это делают не на лавочке, а дома. Сомнительно, но запишем себе это в актив. Проблема доступности продуктов, кстати, с прошлого месяца потеряла полпроцента, было ли это следствием нашей работы или статистической погрешностью, сказать сложно.
Регулярные срезы общественного мнения, которые давал правительству созданный фактически заново институт социологических исследований АН, стали серьезным подспорьем в деле убеждения отдельных живущих как бы в вакууме чиновников и партийцев в том, что нам нужны серьезные изменения в экономической и социальной сфере. Не то чтобы вылезшие на вершину властной пирамиды «государственные мужи» всерьез беспокоились о благополучии каждого отдельного пролетария, скорее наоборот. Вот только и «пережать» тут считалось гораздо более страшным грехом чем «недожать». Для ответственного товарища условный бунт плебса на подотчетной территории — а если об этом еще и «голоса» скажут, то вообще ховайся, даже удивительно как остро реагировали коммунисты на критику «из-за забора» — зачастую означал конец карьеры. В лучшем случае перевод куда-то к черту на кулички, в худшем — можно же и партбилет на стол положить, а это все, абзац. Смерть заживо. И вот именно собранная социология показала лучше всех других источников, что местами терпение населения уже подходит к концу.
Зазвонил телефон.
— Горбачев у аппарата, — все еще думая о другом механически ответил я.
— Михаил Сергеевич, это Шеварднадзе. У нас тут ЧП. — Голос первого секретаря КП Грузии я узнал и без представлений. Не так много обладателей столь характерного акцента могло мне позвонить на прямую линию в Кремль. Вот только какое могло быть ЧП в Грузии в эти времена, мгновенно пробежавшись по памяти из будущего, ничего такого там не отыскал.
— Что случилось, Эдуард? — В отличии от прошлой истории Шеварнадзе не удалось перепрыгнуть на место главы МИДа, и он продолжал сидеть в Тбилиси, от чего сильно страдал. Я же со своей стороны не знал, как бы так вовсе слить Эдика, чтобы при этом не вызвать вопросы у условно «своей команды», частью которой продолжал числиться грузин.
— Забастовка в Кутаиси. Люди требуют денег или грозятся уволиться. Производство встало, — от волнения акцент Шеварнадзе как будто стал еще сильнее.
— Кутаиси? Это на автомобильном заводе что ли? — Кутаисский автомобильный завод, выпускающий грузовики «Колхида», был знаменит по всему Союзу тем, что процент бракованной продукции его опасно приближался к великолепной отметке в сто процентов. В июне 1985 года по моему предложению и в качестве эксперимента, который в будущем предполагалось, в случае успеха конечно, распространить и на другие производства, была введена внешняя приемка и хозрасчет. Я, естественно, подозревал, что это приведет к взрыву, но не думал, что так быстро.
— На нем, Михаил Сергеевич, людей не хватает на заводе, больше сотни человек уволилось за последние два месяца, а теперь и остальные грозятся уйти, если им не повысят зарплату и не отменят внешнюю приемку. Что делать? Привлекать армию?
— Зачем, — я даже удивился такой решимости Шеварнадзе, и откуда что берется, — люди отстаивают свои экономические права, пусть митингуют. Откатывать назад мы ничего не будем, если кто-то хочет уволиться, пусть увольняется. Привлекай милицию, пусть товарищи из МВД обеспечивают безопасность, чтобы, значит, никаких эксцессов не было, чтобы не пострадал никто. Ну и провокаций нам тоже не нужно, лишнее это.
— А как же план? Это же срыв производства! Если эти рабочие уволятся, где новых найти?
Принятый закон о самозанятых, разрешивший индивидуальную трудовую деятельность очень быстро привел к забавным перекосам. Если в РСФСР и других «центральных» республиках массового перехода на вольные хлеба не произошло, то в Закавказье реакция была мгновенной, вот уж правда разница менталитетов, никуда от нее не денешься. В самозанятые пошли не только те, кто и раньше занимался фактически индивидуальной трудовой деятельностью, просто легализуя уже сложившуюся ситуацию, но и рабочие до того трудившиеся на вполне приличных предприятиях. Я рассчитывал, что в будущем это приведет либо к необходимости выводить производства из Закавказских республик, либо завозить рабочую силу извне. И тот и другой вариант меня в целом устраивали, однако, как уже упоминал, даже представить себе не мог, что события начнут развиваться так быстро.
— Ничего, без «Колхид» Союз уж как-нибудь проживет, — я задумался на несколько секунд и отдал последнее распоряжение. — В общем так, ничего не предпринимай, пускай люди выпустят пар. Я прямо сейчас вылетаю в Кутаиси, будем разбираться на месте с этими товарищами.
Глава 6−2Куча дерьма посреди комнаты
26 октября 1985 года; Москва, СССР
WALL STREET JOURNAL: Снижение учетной ставки
Федеральная резервная система (ФРС) сегодня объявила об экстренном снижении учетной ставки на 0,75% — до 6,75%. Это решение стало ответом на резкий рост цен на нефть, вызванный экстраординарными событиями на Ближнем Востоке. Эксперты отмечают, что снижение ставки направлено на поддержку экономики США, которая столкнулась с риском замедления из-за удорожания энергоносителей.
Аналитики Уолл-стрит уже назвали этот шаг ФРС «вынужденной мерой», подчеркивая, что дальнейшие действия регулятора будут зависеть от динамики нефтяного рынка. В то время как инфляционные риски остаются высокими, ФРС, похоже, делает ставку на стимулирование роста любой ценой.
Попрощавшись с главой Грузии, я тут же вновь поднял тяжелую бакелитовую трубку телефона, чтобы связаться уже с помощником.
— Да, Михаил Сергеевич, — тут же откликнулся Шарапов.
— Соедини с Рыжковым.
— Сделаю. Вас тут товарищ Чебриков на линии ждет.
— Давай его сюда. — В трубке щелкнуло, «тишина» на той стороне стала «звучать» как будто немного по-другому. — Доброе утро, Виктор Михайлович, вернее не доброе.
— Я так понимаю, вам уже доложили, — голос главного чекиста был как обычно сух и безэмоционален. Мне кажется, я его только один раз видел проявляющим искренние эмоции, когда распоряжения по контактам с Эймсом давал.
— Доложили, — буркнул я. Вот как так, мне сам Шеварнадзе лично позвонил, а Чебриков все равно узнал раньше. Впрочем, это же чекисты, им по должности положено, — вы, я так понимаю, уже тоже в курсе?
— Так точно, товарищ генеральный секретарь. Нам подключаться?
— Не нужно, — я опять потянулся тереть злосчастное родимое пятно на лысине, но отдернул руку. Вот уж точно метка дьявола, каждый раз, когда что-то происходит, рука непроизвольно тянется к голове. — Попробуем решить вопрос аккуратно. От вас требуется только уверенность в том, что забастовка обошлась без внешних воздействий. Если это наши собственные дурачки, то ладно, а вот если это из-за кордона идет влияние…
— Группу уже формируем, через пару часов она будет готова вылететь в Кутаиси, — несмотря на то, что Чебриков очевидно был достаточно мутным типом в плане политической ориентации, в вопросе профессионализма и умения чувствовать момент Виктор Михайлович отличался с большущим знаком «плюс».
А вообще забавно, как в стране победившего социализма, где декларировались верховенство пролетариата и вот это вот все, забастовка была фактически вне закона. Не имелось нормативно-правовых актов, которые бы ее регулировали. Профсоюзы были, «представлять интересы» — так это назвалось по КЗоТу, хотя конечно все понимали, что это фактически такие же государственные органы, поэтому их существование само по себе попахивало шизофренией — они могли, а вот забастовки устраивать — нет. Вернее, прямого запрета как бы не имелось, не было таких статей ни в административном кодексе, ни в уголовном, однако любой подобный случай воспринимался как бунт — хотя порой требования рабочих были вполне справедливыми — и давился властями без всякой жалости.
— Хорошо, тогда держите меня в курсе. Я сам сейчас туда лечу, буду разбираться на месте.
— Может охрану усилить? — В голосе Чебрикова послышалось сомнение, очевидно председатель КГБ идею не одобрял, но и отговаривать меня посчитал излишним.
Обычно со мной постоянно при поездках из дома в Кремль и обратно каталось всего два человека. Водитель и собственно охранник, никаких километровых кортежей с мигалками и воздушным прикрытием. При краткосрочных командировках по стране охрану первого лица чаше всего обеспечивала пятерка бойцов плюс всегда с собой брался врач из кремлевской больницы. На всякий случай. Видимо Виктор Михайлович посчитал, что в данном случае пяти охранников может быть недостаточно.