— Миша, мне звонила Нанули, у Эдуарда прихватило сердце, представляешь, он уверен, что теперь его снимут с Грузии и отправят за полярный круг оленей считать!
— Так и будет, — согласился я. Даже вне моего желания или нежелания, шансов удержаться у Шеварнадзе фактически не имелось.
— Но как же? Разве ты не можешь ничего сделать, Эдик ведь не виноват, он не может отвечать за действия какого-то там спятившего пролетария, — женщина весьма картинно всплеснула руками. — Это просто не справедливо.
— А дело даже и не в покушении на меня, хотя это никто тоже прощать не будет, — я почувствовал, что от слов жены начинаю заводиться, сделал паузу, несколько раз глубоко вдохнул и продолжил мысль. — Шеварнадзе полностью завалил работу как первый секретарь Грузии. У него скоро бунты вспыхивать начнут, да уже начали, самое разумное, что он может сделать, это попроситься в отставку, пока его не начало «разбирать» Политбюро. Потому как результат этого разбора Эдуарду не понравится, я гарантирую. А уж когда выйдет репортаж на телевидении…
— Зачем на телевидении? — Попыталась возразить Раиса, но тут у меня имелось стопроцентное мнение, которое я менять не собирался.
С тем, можно ли показывать запись моего так внезапно окончившегося «бенефиса», пришлось еще разбираться. После обеда приехали товарищи по Политбюро, чтобы провести совещание «у постели», и мне пришлось серьезно надавить, чтобы убедить их в необходимости демонстрации записи в полном объеме. Тут у меня имелась целая пачка соображений: ну во-первых, это был мой персональный рейтинг. В России любят битых, я прогнозировал резкий взлет собственной популярности после демонстрации данного «кина». Во-вторых, это был прекрасный повод начать войну с национализмом, который я, собственно, и искал. Тем более, что взамен Шеварнадзе на пост первого секретаря Грузии я и раньше собирался поднять нынешнее второе лицо в республике — Никольского Бориса Васильевича, — а теперь и повод для этой рокировки искать не требовалось. Поди возрази после такого.
Вообще-то это было нарушением негласного советского «распорядка» по кадровой политике, при котором в республиках повсеместно на должность руководителя ставили «коренного», а ему в замы давали русского, который в итоге и тащил всю работу на себе. Вот только данная практика мне не нравилась совершенно, и я с самого начала собирался ее менять. Ну вот и подвернулась удачная возможность, грех будет ею не воспользоваться, даже при том, что о Никольском я в общем-то ничего и не знал, а ситуация в Грузии намекала, что проблема там не только в одном Шеварнадзе. С другой стороны нового первого секретаря потом всегда можно было разменять на кого-то другого, нынешний второй секретарь явно не был тем кадром, за которого нужно держаться до последнего. Если пойдет уж слишком сильное давление, его можно будет «разменять» на что-то полезное. Цинично? Ну а что поделаешь, политика вообще штука грязная.
— Так что мое мнение, публиковать нужно полностью, — высказал я приехавшим «проведать раненного» товарищам по Политбюро свои мысли на этот счет. Рыжков начал было намекать на то, что КГБ тут сработало не слишком профессионально, демонстрируя известную нелюбовь между чекистским и экономическим блоками в ЦК, но сдавать Чебрикова я пока не собирался, да и не было это реально его промашкой. Охрана все сделала четко, даже от первого выстрела успела меня прикрыть, второй раз нажать на спуск созванному «Ли Харви Освальду» просто не дали, повалили на землю и скрутили. Так что глупо тут жаловаться на бойцов «девятки», любое массовое мероприятие, а тем более имеющее протестный характер, само по себе имеет определенный уровень опасности, всех обшманать в заведенной толпе все равно невозможно, пронести обрез двустволки под верхней одеждой — не так-то и сложно.
В итоге сюжет из Кутаиси попал в телевизор уже вечером понедельника 28 октября. В рамках программы «Время» был показан весь мой пятнадцатиминутный диалог с толпой, который закончился выстрелом и последовавшей за ней давкой, в ходе которой, кстати, еще несколько человек переломало себе руки и ноги.
Вслед за резонансным репортажем в эфир поставили большой круглый стол с приглашенными «экспертами», которые еще час разбирали ситуацию обсуждая, как на 63-ем году советской власти в стране, победившей нацизм, могли на свет проклюнуться так много ненавистников нашего общего дома. И где? В благополучной и богатой Грузии.
По результатам «обсуждения» перед многомиллионной аудиторией приглашенные на разговор гости — там были как журналисты, представители разных ведомств так и несколько просто известных «медийных», уж на сколько это слово применимо к Советскому Союзу, лиц — сошлись на мнении, что подобные проявления национализма необходимо давить с максимальной жестокостью. Что именно с вот такого мелкого бытового национализма и вырастают «газовые камеры Освенцима». Что к таким проявлениям нельзя относиться как к чему-то незначительному, отмахиваться, списывая на отдельных дурачков, которые не представляют мнение всего населения. Что если «запустить» этот процесс, то очень скоро живущие рядом люди просто поубивают друг друга и это станет концом Советского Союза.
Кутаисское дело впоследствии очень широко освещалось в прессе и на телевидение. На скамье подсудимых оказалось чуть ли не полсотни рабочих — вернее теперь уже бывших рабочих — КАЗа обвиняемых по статьям №70 УК ГруССР «Призывы к насильственному изменению конституционного строя», №74 «Нарушение равноправия граждан по признаку расы, национальности или отношения к религии» и конечно №69 «Вредительство». Первые две — до десяти лет, третья — от восьми до пятнадцати. Там прокуроры еще попытались «натянуть» создание организованной антисоветской группы, — статья №72 — но доказать, что люди действовали совместно по заранее разработанному плану, не удалось. Впрочем, и так хорошо получилось, большая часть так удачно покричавших антироссийские и антисоветские лозунги — благо их лица вполне успешно попали на телекамеры и даже доказывать что-то там особо не пришлось — получила по своей заслуженной десятке и в дальнейшем никак в политической жизни страны участвовать не могла.
Еще одним результатом данного процесса стало появление в Уголовном Кодексе новой статьи — ее достаточно оперативно подготовили и приняли уже на ноябрьской сессии Верховного Совета СССР — в уголовном кодексе, которая теперь трактовала «националистический» мотив любого преступления как отягчающее обстоятельство, можно сказать, что именно с этих дней начался мой крестовый поход против раковой заразы, которая ТАМ и уничтожила страну.
Ну а сам «главный герой» вечера после долгого-долгого расследования был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение. Все попытки конторы «раскрутить» слесаря-инструментальщика пятого разряда, 37-летнего неженатого грузина на установление каких-то связей фактически провалились. У чудака очевидно подтекала крыша — он и раньше, как оказалось, уже заезжал в больничку по этому поводу, но в итоге был признан неопасным и отпущен после прохождения «острой фазы» — и даже с большой натяжкой придумать там серьезный «заговор» против генсека бы не вышло.
А вот в Будапешт в итоге я так и не полетел, ничего не поделаешь, уж точно тяжелые переговоры в моем состоянии вести было бы глупо. Пришлось отправить туда целую делегацию «заменителей» в составе Громыко, Рыжкова и Лигачева. Первый олицетворял верховную власть в СССР и имел дипломатический опыт, второй отвечал за «хозяйственный блок», а третий должен был контролировать первых двух с точки зрения идеологии и соответствие разработанным ранее задумкам.
Поскольку на переговорах я не присутствовал, а большую часть времени дисциплинированно отлеживался дома — голова действительно начинала болеть от малейших нагрузок в том числе умственных, так что тут ничего удивительного — пересказать могу только с чужих слов.
Итак, поскольку цена на нефть продолжала оставаться относительно высокой, и вопрос с внешними валютными поступлениями решился, можно сказать, сам собой, некоторая острота проблемы спала, можно было вновь разговаривать с союзниками без надрыва.
Тем не менее мы с моим экономическим блоком выработали несколько предложений к европейским «партнерам».
Первой альтернативой — это в случае, если «по-хорошему» там договариваться не захотят и нужно будет давить «по-плохому» — было тупое завинчивание нефте- и газопроводов. Не хотите платить за советские ресурсы адекватные деньги — ищите их где-нибудь в других местах, может кто-то еще такой же щедрый и тупой найдется. Учитывая имевшуюся ценовую конъюнктуру — а поскольку все шло к тому, что США все же вступят полноценно в войну в Персидском заливе, цена на фоне неуверенности трейдеров в завтрашнем дне продолжала оставаться высокой и практически не падала — это означало бы быстрый и смертельный коллапс экономик стран Восточной Европы. Не сказать, что СССР это было на руку, но и кормить «союзников», бесконечно забирая ресурсы у своего народа — тоже очевидно не выход.
Второй вариант — переход в расчётах между странами СЭВ на некую привязку к мировым ценам был лучше, но, если честно, не на много. Тут как такой себе «подвариант» имелась идея создать что-то наподобие товарной биржи внутри Восточного Блока, чтобы определять стоимость ресурсов более честно.
Вопрос определения цены оказался в этом деле максимально непростым. Ну то есть мы, конечно, пообещали еще весной нашим союзничкам, что соотношение цен на сырье, идущее из СССР и готовую продукцию, идущую в обратном направлении, будет пересмотрено, однако как это сделать в реальности было не до конца понятно.
Опять же если взять отдельные «большие» товары — нефть, газ, уголь, пшеницу — то тут считать проще. А вот если речь идет об отдельном станке, который выпускается конкретно под заказчика? Если предприятие в Германии, например, откровенно «загибает» цену? В два раза? В три? В пятнадцать? Мотивирует сложностью изготовления, а технические карты показывать отказывается? Как тут быть? Хоть правда рынок устраивай внутри СЭВ, переходя на более прагматичные капиталистические отношения.