арушителей. Эти простые приборы стали грозным оружием в руках инспекторов и комиссий по борьбе с алкоголизмом.
Характерен показательный случай на одном из крупных транспортных предприятий в городе Средней полосы. Заведующий слесарным цехом, товарищ К., долгие годы покрывал пьянку своих подчинённых, закрывая глаза на нарушения. Однако, когда комиссия провела внезапную проверку, выяснилось, что на участках с повышенной опасностью труда допускались рабочие в состоянии опьянения. За халатность и нарушение техники безопасности заведующий понёс не только дисциплинарную, но и уголовную ответственность. Этот случай ещё раз напомнил всем: безответственное отношение к делу несовместимо с высокими требованиями, предъявляемыми социалистическим обществом к каждому гражданину.
Сегодня трезвость становится подлинной нормой жизни советского человека. Больше не нужно говорить о трезвости как о подвиге — это естественное состояние, залог здоровья, трудовых успехов и семейного благополучия. Вместо дорогостоящей и вредной водки всё большее распространение получают полезные физические и социальные развлечения: занятия спортом, туристические походы, участие в художественной самодеятельности.
Наша страна выбрала верный путь. Общество, в котором ценятся трезвость, здоровье и ответственность, непременно достигнет ещё больших вершин в труде, науке и культуре!
29 мая я ехал в машине к Дому кино с заметным — и удивительным даже для себя — волнением. Казалось бы, за последние месяцы мне довелось выступать перед куда более многочисленными и серьёзными аудиториями — от партхозактива до международных встреч на высшем уровне, — но предстоящий съезд кинематографистов неожиданно приобрёл особенное значение.
На фоне «послаблений», выданных телевизионщикам, и бурного развития ТВ-направления в СССР за прошедший год киношники неожиданно для себя оказались в отстающих, что для них было очевидно непривычно.
При этом сигнал сверху деятели кино интерпретировали совершенно неправильно. Сказать по правде, поначалу несколько старых товарищей из Политбюро считали мои действия чересчур смелыми. Ещё в 1985 году, когда я предложил пустить в телеэфир те картины, которые раньше были «положены на полку», с самого старта возникло негласное сопротивление. Мол, разве стоит показывать фильмы, которые ранее признали «идейно вредными»? Тогда мне удалось убедить Лигачёва и прочих ответственных за идеологию партийцев, что некоторое откручивание гаек пойдёт только на пользу.
Польза действительно не заставила себя долго ждать — достаточно было только посмотреть на количество зарегистрированных правонарушений против общественного порядка — то есть чаще всего это мелкое хулиганство и пьянство в общественных местах, — статистика по которым значительно просела за прошедшие двенадцать месяцев. Вместо того чтобы шляться по ночам по городу с сомнительными целями, люди по вечерам стали гораздо чаще прилипать к экрану и проводить время дома. Что там говорить, если только количество административных дел по статье «мелкое хулиганство» за год просело на 20% — не назвать это победой будет погрешить против истины. Даже эротику не пришлось пускать в эфир, неизбалованные голыми женскими телами советские мужчины прекрасно довольствовались затянутыми в разноцветные обтягивающие костюмы «фитоняшками», по-разному махающими руками и ногами и принимающими при этом интересные позы.
Ну и киношники, видимо, почувствовали, что им «тоже можно». Я с ними за этот год практически не пересекался, и, как говорится: «Кот из дома — мыши в пляс». Я усмехнулся, вспоминая, как широко разошлись волны от их «первого звоночка»: при выборе делегатов на нынешний съезд киноработники вдруг провели альтернативное голосование и не избрали «рекомендованных» кандидатов. Для меня это стало новостью — в прошлой жизни историей отечественного кино я не сильно интересовался, — но в целом было понятно, что с «ослаблением вожжей» подобное будет происходить всё чаще. Тут ничего не поделаешь — или-или, да и не было это серьёзным «бунтом». Однако для закостенелой системы, привыкшей к полной управляемости, данное событие выглядело маленькой революцией. Кто-то даже назвал это «самодеятельностью, граничащей с анархией». Но я считал, что это как раз и есть проявление здорового интереса деятелей культуры к собственным делам. И раз это произошло — пусть происходит. Цензура, прижатая к стенке мощным общественным запросом, начинает отступать — хоть и нехотя. Главное — направить данный порыв в конструктивное русло, а не как обычно…
Как только мой ЗИЛ подъехал к входу в Дом кино, сразу же обнаружился целый комитет во главе с «лучшими людьми». Я вышел, вежливо поприветствовал встречающих. Погода была тёплая, солнечная, уже по-настоящему летняя, а вот настроение на душе, судя по выражениям лиц присутствующих, далеко не у всех было под стать погоде. Некоторые из встречающих, очевидно, радовались моему появлению, ожидая от главного калибра в лице генсека «разноса бунтовщиков». Иные же, я догадывался, испытывали с трудом скрываемое раздражение — в отличие от той истории, ни о какой политике «гласности» официально не объявлялось, да и далеко не все фильмы «с полки» после пересмотра специально созванной комиссией в итоге пустили в показ. То же грузинское «Покаяние» режиссёра Абуладзе никто пускать в прокат, конечно же, не стал. Тут я был твёрд в своём мнении, и все попытки устроить очередной виток ревизионизма истории с плевками в центральную власть душил на корню. Впрочем, после октябрьских событий 1985 года ко всему грузинскому в СССР стали относиться с определённой настороженностью, поэтому шансов у фильма так и так не имелось.
В фойе Дома Кино всегда витал особый дух — смешение запаха кулис, декораций, плёнки, а ещё кофе, сигарет и нескончаемых разговоров. Романтика… Вот только сейчас у меня настроение было отнюдь не романтичное.
Я прошёл по коридору, приветствуя немногочисленных знакомых, время от времени останавливаясь, чтобы обменяться парой слов. То и дело меня тормозили, чтобы представить того или иного важного деятеля, о которых я, если честно, чаще всего ничего и не слышал. Куда они, все эти молодые и перспективные, делись после развала СССР? Что сняли? Думаю, что не сильно ошибусь, если предположу, что все они скопом ушли в небытие. Стали снимать рекламу чипсов, и это ещё в лучшем случае.
Поскольку 29 мая был вторым днём съезда, торопиться было уже некогда. Я бы и не стал посещать данное мероприятие, если бы не сигналы о творящихся тут безобразиях. Киношники пошли в отрыв демонстративно, всем видом плюя на принятые в Союзе нормы морали и при этом активно «накидываясь» прямо «не отходя от кассы». Поскольку в буфете Дома Кино алкоголь не продавали, эти прекрасные люди, подобно выпускникам-десятиклассникам, притащили алкоголь «контрабандой» и теперь, не стесняясь никого, прибухивали по углам. Для храбрости, видимо, и от осознания собственной значимости. Детский сад, короче говоря, штаны на лямках.
Появление генсека на таком относительно «закрытом» мероприятии имело интересный эффект. Вся масса киношников как будто распалась на две противоположно заряженные части. Первая — притягивалась ко мне, вторая — отталкивалась, по мере перемещения генерального секретаря по фойе Дома кино всё время стараясь оказаться где-нибудь подальше. Было в этом что-то от физики магнетизма.
(Бондарчук С. Ф)
— Позвольте представить, — в качестве Вергилия в этом путешествии по кругам киношного ада как-то сам собой нарисовался Бондарчук. Не тот, который лысый и снимающий шляпу, а его папенька, ответственный за «Войну и мир» и «Они сражались за Родину». С одной стороны, уже имея только эти два фильма, режиссёр обеспечил себе место в истории советского кинематографа, но с другой — последняя его работа «Красные колокола» провалилась с таким треском, что стала в некотором смысле одной из причин бунта киношников на съезде. — Давид Черкасский, мультипликатор.
(Черкасский Д. Я.)
Бондарчук остановился у невысокого лысого мужчины с мягкими чертами лица. Я протянул ладонь, Давид Янович на секунду замялся, но тут же ответил на рукопожатие.
— Очень рад вас видеть! Считайте меня своим большим поклонником. «Капитан Врунгель» вышел просто шикарно, имел успех не только среди детворы, но и среди взрослых — это признак большого мастерства: делать мультфильмы так, чтобы их интересно было смотреть зрителям всех возрастов, — я рассыпался в комплиментах собеседнику. — А ещё я тут с нетерпением жду вашего «Острова сокровищ». Как дела с производством?
Черкасский улыбнулся, слегка смущённо, и сказал:
— Михаил Сергеевич, всё движется, конечно, но не так быстро, как хотелось бы. Мультипликация — дело тонкое и трудоёмкое. Чтобы вы понимали, на 10 минут качественного анимационного фильма иногда уходит восемь-девять месяцев работы целой команды.
Я согласно кивнул:
— Знаю-знаю. Так может, нам стоит подумать о расширении штата вашей студии? Я интересовался, как работают ваши капиталистические коллеги. Было интересно, как им удаётся давать столько продукта, причём весьма качественного. Почему американцы могут выпускать серии своего «Тома и Джерри» десятками и сотнями, а у нас «Ну, погоди!» за пятнадцать лет всего пятнадцать серий выпущено?
— Совсем другие ресурсы и масштабы производства, товарищ Горбачёв, — в голосе Черкасского послышалась грусть.
— То есть дело только в ресурсах? — Я вопросительно приподнял бровь. — Да, там присутствуют огромные бюджеты, но и мы не должны отставать. У нас вон детский канал запустили, но материала на него, очевидно, не хватает, чтобы сетку заполнить — тут вам и карты в руки. Представьте себе советский анимационный сериал, который выходит регулярно, допустим, раз в неделю или раз в две недели, где на отечественном материале, в нашей стилистике, мы бы показывали детям интересные приключения. С элементами доброты, воспитания, дружбы, патриотизма, если хотите. Разве это не здорово?