Охрана, пытаясь углядеть за всеми, буквально сбивалась с ног. Впервые была применена карточная система с пропусками, были установлены барьеры для разделения гостей — этим можно сюда, а вот этим только туда, — появились рамки с металлодетекторами, совершеннейшая новинка в деле обеспечения безопасности, ну во всяком случае в Союзе — так точно. На стенах Кремля практически без стеснения сидели снайперы и контролировали толпу сверху.
Это даже не учитывая кучи переодетых в гражданское сотрудников крутящихся в толпе и наблюдающих на всем, так сказать, изнутри. Впрочем, надо отдать должное, большая часть делегатов к усиленным мерам предосторожности отнеслась с пониманием, история с покушением на генсека, несмотря на быстро сменяющуюся новостную повестку, все еще была на слуху. Шанс того, что в святую святых советского строя проникнет какой-то сумасшедший с оружием, был откровенно невелик, но расслабляться никто не собирался.
— Нурсултан Абишевич, здравствуйте. Вы сегодня за главного? — Кунаев после давешней попытки бунта сказался больным и первый день съезда пропускал. Может стыдно было смотреть в глаза товарищам по партии а может правда сердце от переживаний прихватило.
— Да, товарищ Горбачев, надеюсь не уронить знамени, так сказать, — Назарбаева очевидно раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он явно был рад, что возглавляет представительство КазССР, а с другой — очевидно был разочарован тем, что Кунаев видимо останется в Политбюро.
Тут нужно сделать небольшую остановку и описать ситуацию сложившуюся после неудачного «бунта». Сначала я, честно признаюсь, хотел зачистить главный политический орган партии и страны, тотально убрав оттуда всех, кто хоть минимально готов был проявить нелояльность. Однако переговорив еще раз с Лигачевым — ну а с кем, если именно Егор Кузьмич у нас кадрами заведовал — был вынужден несколько утихомирить свое желание махать шашкой направо и налево.
— Что делать будем? — Задал сакраментальный вопрос Рыжков, когда мы собрались на следующий день после приснопамятного заседания.
— Что делать? Выводить всех из состава Политбюро. Всех: Кунаева, Алиева, Щербицкого, Громыко и Чебрикова. Да и Соломенцева вместе с ними, что это за метания в стиле люблю-не люблю?
На «совете в Филях» присутствовал только самый узкий круг. Те кому я мог доверять и главное — это может даже важнее — кто с моей отставкой сам терял все. Отличный критерий лояльности, надо признать. В него неожиданно попал и Гришин, который своим голосом и авторитетом такого себе патриарха советской политике во многом и перевернул голосование на вчерашнем заседании. Впрочем, понятно почему, ему был обещан слишком жирный куш, который вместе со снятием меня с поста генсека просто растаял бы подобно утреннему туману при первых лучах показавшегося из-за горизонта солнца.
— Не стоит рубить направо и налево, — покачал головой Егор Кузьмич, занимая позицию голоса разума в нашем «закрытом клубе».
— В смысле? Ты предлагаешь им это простить? Так этого никто не оценит, наоборот воспримут как символ слабости, — надо признать меня вся ситуация действительно изрядно напугала. И просто выбесила, никакого желания проявлять снисхождение к врагам не имелось ни на грамм.
— Предлагаю подходить к вопросу с прагматической стороны. Мы просто не наберем голосов для вывода из Политбюро сразу шести членов из которых трое представляют нацреспублики. Против проголосуют вообще все нацмены, а это как ни крути половина делегатов. Плюс те кто шел по линии МИДа и КГБ вполне могут отказаться голосовать против своих. В итоге получим бунт на Съезде, а это куда хуже чем бунт на Политбюро.
На некоторое время все замолчали переваривая озвученную мысль. Первым подал голос свеженазначенный — вернее рекомендованный к назначению, такие вещи у нас только Пленум ЦК мог утвердить, — председатель КГБ Примаков. Евгений Максимович находился в откровенном шоке от подобного взлета карьеры, да и у меня имелись, откровенно говоря, сомнения в его готовности занять подобный пост. С другой стороны, кто бы говорил, меня на Генсека тоже никто не готовил, просто взяли и засунули в голову Горби и ничего — как-то выплываю. Даже вроде бы не сильно лажаю… Хотя может и сильно, учитывая недавние события, реального Горбачева-то скинуть первый раз попытались только в 1991 году.
— Давайте в таком случае определим, кого нужно убрать обязательно, по ком не будет вопросов.
— Громыко пойдет на пенсию, это не обсуждается, — почему-то именно предательство Андрея Андреевича кольнуло сильнее всего. Я его в этом мире как-то сразу воспринял в качестве такого себе наставника и вообще относился со всем уважением. И тут такой афронт, неприятно.
— Это само собой, вопросов ни у кого не вызовет, — кивнул Гришин. Он после запланированных перестановок должен был остаться последним «мастодонтом» в Политбюро. Ну то есть еще были Кунаев и Щербицкий, но очевидно после событий предыдущего дня их карьеры теперь неуклонно пойдут вниз, это лишь вопрос времени. — Кто на Верховный Совет пойдет? Михаил Сергеевич, может сам?
С уходом Громыко не пенсию освобождалось место формального лидера государства, которым у нас был Глава Президиума Верховного Совета. Должность во многом парадная, больших реальных полномочий не имеющая, но при этом весьма почетная.
— Не хочу. И так времени нет, сплю прямо в Кремле, ни вздохнуть ни пернуть, еще и эту гирю на себя вешать? Спасибо, обойдусь.
— А тут я, пожалуй, с Виктором Васильевичем соглашусь, — неожиданно поддержал предложение Гришина Лигачев. — Ставить случайного человека на столь важный пост будет недальновидным. Ну а с текучкой тебе глядишь замы помогут разобраться. Будет ордена вручать не глава президиума а его первый помощник, глядишь, никто не обидится.
— Ладно, — не стал я отмахиваться. Может оно и к лучшему, я же хотел легитимизировать свою власть не только по партийной линии но и по линии Советов. Будем считать это знаком свыше. — Будем считать, уговорили, нужно будет только помощника подобрать понадежнее и похаризматичнее, чтобы мог меня заменять основную часть времени.
— Кто еще? Чебриков?
Хотя события исторического заседания Политбюро вроде бы остались за закрытыми дверями, даже до Пленума дело не дошло как у Хруща в 1957 году, но почему-то уже на следующий день все вокруг знали о произошедшем во всех подробностях. Магия какая-то. И то, что Чебрикова сняли не за «отсутствие лояльности», а за реальное дело, тоже как-то неожиданно стало всем известно.
— Да, ему тоже в Политбюро делать нечего. Пусть скажет спасибо, что за такие выкрутасы на Колыму не отправили, — СССР был в этом смысле весьма типичным бюрократическим государством. В том смысле, что тихо творить можно было любую дичь, а ответственность за нее наступала только при вытаскивании грязного белья на поверхность. У Чебрикова грязное белье оказалось ну очень грязным.
— А что нацмены? Вы что же предлагаете их оставить в Политбюро?
— Да, Миша, — кивнул Лигачев. — Как ты сам говорил? Слона нужно есть кусочек за кусочком. Вернемся к кадровому вопросу через годик, там со всеми и посчитаемся. А пока оставим как есть. Предлагаю Долгих ввести в качестве члена Политбюро, тогда у нас будет шесть голосов железно. Против трех, — вывел Соломенцева за скобки наш партийный идеолог. Жалко конечно, я собирался на базе партийного контроля создавать грозную внутреннюю спецслужбу, полноценную «собственную безопасность» КПСС, теперь же для нее придется искать нового начальника. Кого туда поставить, идей не было даже близко.
На том и порешили. Еще договорились Чернавина и Примакова поднять до кандидатов, сюда же определить Пуго в виде опять же своеобразной кости нацменам, ну и в целом утрясли кадровый вопрос. В общем, в преддверии съезда в кабинетах Кремля было жарко.
Глава 2−2Съезд
18 марта 1986 года; Москва, СССР
THE ECONOMIST: ФРС в ловушке: между рецессией и инфляцией
На экстренном заседании Федеральная резервная система США объявила о снижении учетной ставки на целый процентный пункт — с 5,5% до 4,5%. Это уже четвертое подряд смягчение денежно-кредитной политики: еще в сентябре 1985 года ставка находилась на уровне 7,5%, но с тех пор ФРС неуклонно двигалась в сторону удешевления кредита. Однако нынешнее решение выглядит особенно тревожным сигналом: экономика США балансирует на грани рецессии, а виной всему — кризис в Персидском заливе.
С сентября 1985 года, цены на нефть взлетели более чем вдвое — с 30 до 70 долларов за баррель. Это ударило по потребительским расходам и бизнес-активности, заставив ФРС вновь включить «антикризисный режим». Но проблема не только в нефти. Соглашение «Плаза» 1985 года, призванное скорректировать завышенный курс доллара, привело к его ослаблению на 15% против корзины резервных валют. В результате американцы столкнулись с двойным ударом: дорожающей нефтью и импортом, включая бензин.
Главный вопрос теперь — не вызовет ли такая мягкая политика ФРС всплеск инфляции, которая и так достигла 7%, худшего показателя с 1981 года. Пока регулятор делает ставку на поддержку роста, но если нефть останется дорогой, а военные действия затянутся, инфляция может ускориться до двузначных значений. Когда это произойдет, ФРС окажется перед мучительным выбором: продолжить стимулирование экономики, рискуя раскрутить инфляционную спираль, или резко ужесточить политику, усугубив спад.
История учит, что мягкая денежная политика в условиях шоков предложения (как нефтяной кризис 1973 года) часто приводит к стагфляции. Пока ФРС надеется, что кризис в Заливе разрешится быстро, а цены на нефть стабилизируются. Но если этого не произойдет, ставки, вопреки нынешнему курсу, придется резко поднимать. Возможно нынешнему главе ФРС Полу Уокеру уже через полгода придется доставать свои конспекты десятилетней давности и вновь поднимать ставку на уровень 15%.
Пока же ФРС продолжает играть с огнем, и счет этой опасной игре может быть предъявлен уже в ближайшие кварталы.