Как и ожидалось, попытки наладить сотрудничество с СССР очень быстро наткнулись на активное противодействие «вероятного противника» из-за океана. Однако тут нужно понимать, что экономическое положение Италии в середине 1980-х было отнюдь не блестящим. Бурный рост предыдущих десятилетий плавно сменился периодом стагнации, экономику душила ежегодная двузначная инфляция — в 1980 году она и вовсе пробила 20%, с тех пор снизилась до 10% в 1985, но из-за топливного кризиса вновь поползла вверх, и на 1986 год ожидалась на уровне 12–13%. Безработица, постоянно сменяющие друг друга правительства, госдолг, за десятилетие выросший в два раза и опасно приблизившийся к 100% от ВВП. Короче говоря — сказка.
В таких условиях США, конечно, попытались заблокировать сделку и вообще продемонстрировать всем, что с Союзом работать нельзя… Но мир пока был еще совсем не тот, что после развала двухполярной системы. Официальных рычагов давления на итальянцев у Вашингтона не было, неофициальные были, но именно Аньелли американцы мало что могли предложить. Как и в реальности с постройкой ВАЗа, тут личная выгода оказалась куда более важной, чем мифическое «евроатлантическое единство».
Ну то есть подковерная борьба, скрытая от посторонних глаз — мы о ней узнавали по своим каналам, да и наши итальянские партнеры тоже не стеснялись делиться подробностями — шла вовсю. Госдеп регулярно писал письма в Рим, была создана комиссия на предмет проверки соглашения по поводу экспортных ограничений и наличия американских патентов, была проплачена серия забастовок на заводах Аньелли, трудяг накручивали по поводу того, что производство переедет в СССР и они лишатся рабочих мест. Вот только глобально все это имело не слишком много смысла: промышленники в Италии имели собственный достаточно серьезный политический вес, и просто так запретить им «делать бизнес» фактически было невозможно. Никакие высокие технологии они нам не продадут, но мопеды — вполне.
— Когда вы к нам следующий раз? — Уже прощаясь, я протянул итальянцу ладонь для рукопожатия.
— Думаю, в начале следующего года. Как сойдет с конвейера первый мопед, так и прилечу, — было видно, что Аньелли, несмотря на все сложности, страшно доволен тем, что стал первым, кто влез на потенциально весьма вкусную полянку. — Разве можно пропустить подобное мероприятие?
— Значит, тогда и увидимся.
Что касается меня, то в Ленинград я приехал не просто так. Тут я встретился с первым секретарем Соловьевым, который числился креатурой Лигачева и который всерьез рассчитывал получить на прошедшем съезде «кандидата». Нужно признать, что перенос столицы РСФСР в Новосибирск в городе трех революций… Ну, скажем так, не поняли там такого манёвра.
(Соловьев Ю. Ф.)
Пришлось проводить целый ряд встреч, объяснять, договариваться, раздавать обещания… Работать с людьми, короче говоря. Пообещал Соловьеву, что следующее место в кандидатах — его железобетонно.
— Вы, кстати, «Алые паруса» не думали возродить, Юрий Филиппович? А то Романов отменил красивый такой праздник выпускников, жалко даже.
— Так Романов же, наверное, не просто так отменил праздник, товарищ Горбачев, — с сомнением протянул Соловьев. — Были там вопросы по безопасности, дебоширили выпускники нередко, инциденты случались разные.
— Так смысла нет, все равно явочным порядком проводят на Выборгской стороне. Только не так красиво, да и насчет безопасности всего этого дела опять же вопросы. Пусть лучше под присмотром милиции празднуют, ну а дебоширы… — Я пожал плечами. — Они всегда есть. Знаете, где самое безопасное место? На кладбище. Там хорошо, тихо, спокойно, никто не нарушает покой… Вечный. Но это же не повод всех на кладбище переселять. Жизнь она такая, чуть более сложная. Подумайте над этим вопросом, считайте это моей просьбой. И еще одно…
— Да, товарищ Горбачев, — энтузиазма в голосе хозяина Ленинграда изрядно поубавилось. Оно и понятно: одно дело, когда приехал начальник из столицы, чтобы плюшки раздавать, и совсем другое — когда дополнительную работу тебе в нагрузку пытаются навесить.
— Есть мнение, что Олимпиаду в СССР нужно повторить. Что в наше неспокойное время Союз — гораздо более удачная кандидатура, чем какой-нибудь Лос-Анджелес или Париж, — насчет Парижа я еще даже не подозревал, насколько пророческими будут мои слова. — Попробуем побороться за зимнюю Олимпиаду для разнообразия. Что скажете, Юрий Филиппович, сможет Ленинград принять зимнюю Олимпиаду? Сколько времени вам нужно будет для подготовки?
— Кажется, выборы столицы Олимпиады 1992 года должны состояться уже в ближайшем октябре… — Прикидывая свои возможности, начал рассуждать Соловьев. — Туда мы свою заявку подать уже точно не успеем. А вот на следующую Олимпиаду 1996 года — уже вполне. За десять лет, глядишь, много чего сделать можно будет.
— Ну, думайте тогда, прикиньте, как и где можно будет расположить олимпийские объекты, что уже есть, что нуждается в ремонте и реконструкции, что строить нужно заново… — Я кинул на собеседника хитрый взгляд. — Если, конечно, сама идея не вызывает у вас возражений, а то можно и какой-нибудь другой город рассмотреть…
Забавно, но, несмотря на «кризисные явления» в советской экономике — которых в этой истории благодаря более взвешенной внутренней политике и куда более благоприятной внешней конъюнктуре было значительно меньше — насчет Олимпиады я совсем не беспокоился. В отличие от капиталистических стран, которые в будущем испытывали проблемы с окупаемостью Олимпиад, что привело к ситуации, когда через полсотни лет желающих принимать праздник спорта останется исчезающе мало, в Союзе построенные под Олимпиаду объекты совершенно точно будут использоваться и дальше.
В дома Олимпийской деревни — возводить их будут сразу основательно и по советским нормам гражданского строительства — заселятся трудящиеся, инфраструктура тоже будет использоваться, спортивные объекты «освоят» советские атлеты. Ситуация, подобная той, что случилась со знаменитой бобслейной трассой в Сараево, которая стала никому не нужна сразу после закрытия Олимпиады, в СССР просто невозможна.
Ну и туристов привлечь иностранных в Союз тоже виделось совсем не ошибкой. Тут даже не денежный вопрос превалировал, а идеологический. Это если ты сам не видел своими глазами, то тебе можно рассказывать, что коммунисты у себя за железным занавесом детей едят. Но достаточно приехать один раз, посмотреть и сравнить чистые советские улицы, отсутствие «баллона» на стенах, бомжей под каждым углом, выглядевшее в конце концов как музей метро, с западными аналогами, чтобы пропаганда CNN и BBC мгновенно перестала быть столь уж убедительной.
— Юрий Филиппович, вы, наверное, знаете, что перед вами я в Усть-Лугу катался, строительство смотрел. С иностранными нашими партнерами общался…
— Да, товарищ Горбачев, конечно.
— Есть мнение, что нашей свободной экономической зоне будет не хватать рабочих рук. Непосредственно в районе СЭЗ жилье мы по понятным причинам строить не хотим, то есть нужно будет подвозить трудящихся из ближайшего крупного населенного пункта.
— Там Ивангород же рядом… — Продемонстрировал первый секретарь знание географии родного региона.
— И Нарва. Но Нарва — это уже Эстонская ССР, а растягивать проект сразу на две республики — это грозит только усложнением бюрократической волокиты. Нужно будет, видимо, кинуть отдельную ЖД-ветку с регулярными скоростными электричками. Там тридцать километров дистанции, нужно, чтобы работники добирались хотя бы минут за пятнадцать–двадцать, иначе будут опоздания, а это штрафы, сложности с иностранцами. Порт опять же: завозить напрямую оборудование итальянское, мопеды за кордон отправлять, да и внутрь СССР свою часть.
— Да, я понимаю сложности, — явно ничего не понимая, во всяком случае, что именно я хочу от него лично, кивнул Соловьев.
— Я бы хотел попросить вас, Юрий Филиппович, поднять от своего имени вопрос о передаче Нарвы и ее окрестностей из состава Эстонской ССР в состав Ленобласти. Опять же, там русское и русскоязычное население составляет абсолютное большинство, уверен, жители против не будут. Ну и для развития СЭЗ это будет полезно.
Соловьев задумчиво посмотрел на меня так, как будто видел в первый раз, но отвечать не торопился. Мы не торопясь прогуливались по набережной Невы после очередной встречи с трудящимися в Доме ученых — а то как же приехать в другой город и не пообщаться с пролетариатом — дул легкий ветерок со стороны залива, с неба светило уже не столь жаркое осеннее солнышко, на корню развеивая миф о местной бесконечно плохой погоде. Забавно, как ни прилетал в Ленинград — что в этой жизни, что в прошлой — каждый раз меня встречает отличная солнечная погода. В летнее время, конечно же, ну так зимой и в Москве, и на наших югах зачастую не сильно лучше. И чего все на Питер гонят — непонятно.
— Это может вызвать осложнения. С нашими эстонскими товарищами.
— Может, — я кивнул, остановился у чугунного парапета и задумчиво бросил взгляд на лежащую напротив Петропавловку. Хорошо было императорам: захотел — посажал всех, кто на тебя смотрит без особого восторга в глазах, в казематы. А там заплечных дел мастера быстро выведают все, что было и чего не было. И попробуй кто-то скажи слово против… — И именно поэтому я хочу, чтобы данная инициатива пошла как бы снизу. В идеале, конечно, организовать собрание местного нарвского партактива, чтобы от них предложение поступило, но как это организовать технически, чтобы товарищи из Таллина бучу не подняли раньше времени, непонятно. А у вас есть чисто хозяйственный мотив, ну и опять же, как известно, капиталисты не признают Эстонию в составе СССР. Вот вам и повод еще один — устранение возможных шероховатостей во взаимодействии с партнерами.
И опять длинная пауза. Глава Ленинграда, очевидно, прямо сейчас пытался просчитать все возможные для себя последствия подобного хода. Можно было даже «залезть к нему в голову» и попробовать смоделировать порядок его рассуждений.